Попал

Слава решил, что во что бы то ни стало, надо избавиться от пистолета. Рано или поздно его найдут под мусоркой, а в милиции есть его отпечатки пальцев. Есть они наверняка и на пистолете, он протер его на скорую руку, небрежно. Сделать это нужно сегодня ночью, а завтра он уедет за документами. Пока будет оформляться в ДПС, поживет в подвале, потом дадут общежитие, Лариска сказала, что там живет ее брат. В милиции его искать не станут, это вообще должно снять с него всякие подозрения в убийстве.

О тех выстрелах в квартире он помнил смутно, как будто это было не с ним или в кошмарном сне. Воспоминания вообще навевали тошноту, точно комок сразу вырастал в горле, поэтому Слава старался вообще ничего не вспоминать, а пока не поздно, начать жизнь с чистого листа. «Пока не поздно» – эта фраза последнее время все чаще звучала в его мозгу. Он уже не мог сидеть, лежать и вообще находиться в этой жизни без водки. Вот и сегодня, идя «на дело», он ополовинил бутылку, даже хотел взять остатки с собой, но передумал. Водка будет торчать из-под курточки, лучше выпьет, когда вернется. А Беретту надо выбросить в воду, в реке ее никогда не найдут, лучше сделать это с моста в середине реки, там метров двенадцать глубины.

На улице было пустынно, даже центральный проспект, на который Слава выглянул из-за угла, был почти пуст. Тем не менее, он не решился идти прямо, а отправился к дому Ляха дворами, избегая встречных прохожих. Мусорные баки, слегка заметенные снегом, были пусты. Вокруг никого не было, поэтому Слава сразу принялся за дело. Вытащить пистолет из-под плиты оказалось не просто, слишком далеко он его засунул. Пальцы цепляли краешек тряпки, но зацепить ее так, чтобы вытянуть, ему не удавалось. Вытащив из-под плиты руку, он пошарил глазами в поисках палки. Пришлось рыться в баках в поисках какого-нибудь «удлинителя». Наконец он нашел то, что искал. Это была ножка от детского стула в виде изогнутой фанеры. Часть ее была отломлена, и палка напоминала собой короткую клюшку, которая идеально залезла под плита и зацепила Беретту. Вытащив пистолет, он бросил полотенце и, поежившись от холода, засунул холодную железку за пояс. Неожиданно раздался голос, заставивший его вздрогнуть всем телом.

– Э, борода, ты чо делаешь на нашей помойке?

Оглянувшись, Слава увидел троих Бомжей, двоих мужчин и женщину. Они были настроены крайне недружелюбно, но палка, которую Слава немедленно подобрал со снега, сдерживала их намерения.

– Я тут ключи потерял, нужна мне ваша помойка, – выдавил он.

– Я видела, как ты в баках копался, – заверещала женщина.

– Какие ключи, чо ты нам лапшу на ухи вешаешь! – грозно выступил вперед мужчина, который был помоложе второго.

– Обыкновенные ключи, от квартиры, – угрожающе поднял он палку с намерением стоять насмерть.

– Вася, что ты его слушаешь, – подтолкнула женщина мужчину, – Чо непонятного, что он жратву искал.

Поглядывая на палку, Вася сделал еще шажок. Второй мужик неожиданно выхватил нож и двинулся ему на подмогу. – Запорю, – прохрипел он.

Слава сделал шаг назад, оглянулся. Бежать было куда, но не было уверенности, что не догонят, да и пистолет мешал, больно упираясь в живот. Бомжи отступать не собирались, окружая, они теснили его к бакам. Слава отбросил палку и выхватил пистолет.

– Быстро встали спиной ко мне! – заорал он.

Увидев пистолет, мужики растерялись, даже у женщины непроизвольно открылся рот. Переглянувшись, они медленно отвернулись от Славы.

– Нож на землю быстро! – продолжал командовать он.

Бомж уронил на снег нож, послышалось журчание. Слава удивленно поискал глазами источник звука. Он находился в штанах того, который был с ножом. У одной ноги мужчины образовалась темнеющее пятно, от которого шел парок.

– Три шага вперед, легли!

Все трое послушно выполнили команду. Сунув пистолет на место, Слава пошел прочь. – Лежать, пока не уйду, а то всех положу, козлы вонючие, крикнул он, прибавляя шагу.

Он шел по ночному городу в направлении моста и удивлялся, какой силой обладает пистолет, вынутый в нужное время в нужном месте. А если бы он был еще и заряжен, Слава несомненно бы выстрелил в воздух. Они бы вообще обделались тогда. Слава развеселился, представив конфуз, в который он бы ввел «этих козлов». Идти до моста было недалеко, подняться на пригорок, пересечь перекресток, а там и мост. Длина его, правда, около километра, но необязательно же идти до самой середины, метров двести вполне хватит. Одолев большую часть пути довольно быстрым шагом, Слава почувствовал, что выдохся. Сказывался неподвижный образ жизни последних дней и количество выпитого. Его начало трясти крупной дрожью. Умерив шаг, он пересек перекресток и чуть не столкнулся лоб в лоб с тремя милиционерами. Они выросли точно из-под земли, но Слава догадался, что не заметил патруль из-за мигающего светофора. Они стояли сразу за ним. Два милиционера были совсем салаги, нахлобученные на глаза шапки, бушлаты не по размеру, скорее всего из альтернативной службы. Третий был молодой офицер в чине лейтенанта. Представившись, он спросил:

– Куда путь держим?

– Я? – растерялся Слава, не зная, что ответить. «На мост» – прозвучало бы неубедительно, ясно, что спросят – зачем.

– Вы, кто же еще.

– Гуляю просто, вернее гуляли тут с девушкой, а живу за мостом. Вот, иду домой, – махнул Слава рукой вперед себя.

– От вас перегаром, извините, за версту несет, какой девушкой вы гуляли? Адрес назовите домашний.

Слава проглотил слюну.

– А я не знаю адрес, дом там заброшенный…

– Бомж что ли? – нахмурился лейтенант.

Слава извиняющееся пожал плечами.

– Сань, да на кой нам нужен, – сказал один из бойцов, обращаясь к лейтенанту.

– Обыщите его и пните, чтоб летел, как… – махнул рукой лейтенант, не найдя сравнения как Славе лететь через мост.

– Да у меня нет ничего, – сделал попытку вырваться Слава.

Но бойцы, встав по бокам, держали крепко. Убежать от таких воинствующих служак не представлялось возможным. Их руки быстро залезли под курточку, вытащили пистолет.

– Оп-па! – воскликнул лейтенант. – С девушкой, значит, гулял? Руки!

Его схватили под локти, свели запястья вместе. Наручники защелкнулись. «Все», – отрешенно подумал Слава. Ему вдруг стало все равно, что с ним будет. Самое страшное уже случилось. Его поймали с поличным.

Болезнь

Володя проснулся поздно. Голова была светлой, но во рту ощущался вкус горечи. Губы покрылись корочкой. Сделав глотательное движение, Сухих понял, что его горлу полегчало. Среди ночи он просыпался и несколько раз глотал таблетки. Лекарство подействовало. Температура по ощущениям спала до минимальной от нормы, но еще держалась. Его слегка знобило. За окном было светло. Хотелось пить. Сухих поставил на плитку чайник с остатками малины и вышел из подсобки. Наружная дверь из подвала была притворена, но открыта. Сухих спустился вниз, фонарик лежал, в условленном месте, в бомбоубежище никого не было. Всюду валялись пустые бутылки и банки из-под тушенки.

Вернувшись в подсобку, Володя напился отвара и лег. Выходило, что Слава в подвал не вернулся и уехал в деревню, не попрощавшись. Сухих это вполне устраивало, хотя присутствие рядом живого человека, даже такого, как Слава, как-то разбавляло однообразное течение жизни. Лежать не хотелось, хотя во всем теле ощущалась слабость и пустота. Он словно провалился в какую-то яму без дна, непонятно что делать и чем себя занять. Выпив очередную пару таблеток, Володя попробовал закурить. Больное горло дало о себе знать, Володя закашлялся, но курить не бросил. Дымил сигаретой, не затягиваясь. Подумал, что можно выпить водки, но в последнюю секунду усомнился в полезности этой идеи и отказался.

Хлопнула входная дверь, кто-то медленно спустился по лестнице, замешкался, потоптавшись на месте, и завернул к нему. Это был Димыч. Он тяжело дышал, лицо налилось свинцовой серостью и опухло.

– Здорово.

Володя кивнул в ответ.

– Нажрались вчера, – сообщил холодильщик, усаживаясь на табурет. – Водка-то еще есть у тебя?

– Вон, пей.

– А хуже не будет?

– Не знаю. Ты же вообще не перепиваешь? – усмехнулся Сухих.

– И на старуху, знаешь, – махнул Димыч рукой. – Сам не заметил, как получилось. Михе-то з….сь седни, лежит-полеживает, а мне работать надо. Глубоко вздохнув, Димыч налил водку в кружку и, скрипнув зубами, выпил. Его передернуло так, что Сухих передернуло вместе с ним. Зажав ладонью рот, холодильщик бросился в душевую. Его стошнило.

– Черт, не лезет зараза, – появился он через некоторое время с мокрым, от умывания, лицом. – У тебя чай есть или сок какой-нибудь?

– В чайнике малина заварена.

– Счас мы ее, – снова наполнив кружку водкой до половины, засуетился Димыч. Глотнув из рожка отвар, он следом выглотал водку и снова запил ее отваром. Опустив голову, долго и глубоко дышал, сложив губы трубочкой.

– Кажись, пошла, – мотнул он головой. – Счас полегчает.

На лестнице раздались шаги. Димыч поднял голову. – Это по мою душу, похоже.

Он не ошибся. В подсобку вкатился круглый, как колобок, Андрей Андреевич – инженер по ТО.

– Водку жрете? – мягко сказал он. – А с утра кто водку пьет? Не знаете? Алкоголики и проститутки.

– С алкоголиками понятно, – улыбнулся Димыч, – А проститутки почему?

– Потому что работают по ночам. Ты знаешь, что во втором две морозильные камеры стоят?

– Сказали уже, – кивнул холодильщик.

– Раз сказали, чего сидим?

– Андрей Андреевич…

– Что?

– У меня же день рожденья было вчера.

– У тебя?

– Ну, у бабы, – протянул Димыч, – Но я сейчас иду.

– Если через час холодильники не заработают, я лично заставлю тебя мясо на улицу таскать, а потом охранять поставлю.

Димыч осклабился. – Только покурю и туда, – заверил он.

Глянув на Сухих, Андрей Андреевич махнул рукой. – Ну и мне налейте уже.

– Вам всегда, – округлил холодильщик красные, как у рака, глаза.

– Водка-то какая, – взял бутылку инженер, удивленно повертев ее в руках. – Надо же – Московская особая. Повезло нам, Дмитрий Алексеевич, что мы не на прямом производстве работаем. Там бы разговор с нами был короткий, – ленинским жестом указал Андрей Андреевич на дверь.

– Ну, так, – дернул плечами холодильщик, соглашаясь с начальством.

– Это последняя бутылка, надеюсь? – щелкнул инженер по ее горлышку ногтем.

– Одна и была, – заверил его Димыч.

– И больше ни-ни. Анна Анатольевна, дай ей бог терпенья, сразу учует.

– Все, все.

– Ну, давай, напополам и вперед. Или на троих? – поглядел он на Володю.

Тот отрицательно помотал головой.

Допив бутылку, они ушли, рассуждая на ходу о возможных причинах поломки морозильных камер.

Володя убрал со стола пустые бутылки, заглянул в кастрюлю. Там оставалось немного каши, испытав что-то, вроде желания перекусить, он брезгливо поморщился. Есть кашу после того, как ее ел Слава прямо из кастрюли, Сухих не мог. Он высыпал кашу в подвал под будущую стяжку и замочил грязную кастрюлю. Настроение было таким паршивым, что впору было завыть. Он лег на лавку и запел. Горло першило, да и песен, как оказалось, Володя знает немного, все больше отдельные куплеты, фразы. Поэтому он пел все подряд. Получалось нескладно, прерывисто, но от души. Он не услышал, как в подсобку вошла Оксана.

– Тебе легче, дядя Володя? – обрадовалась девочка.

Сухих замолчал и смущенно улыбнулся. – Ваньку валяю.

– Какого Ваньку? – рассмеялась Оксана.

Он не знал, что ответить и пожал плечами.

– А я тортика кусочек принесла к чаю, – похвасталась она.

– Тортика? Откуда?

– Дядя Слава купил. Он трезвый. Дома. Ждет нас в гости, но сказал, что если не сможешь, отнести тебе торт.

Володя вздохнул. Идти к Оксане домой, по правде сказать, ему было боязно. Он и сам не знал, чего опасался, судя по всему, ему предстоит разговор об Оксане с дядей Славой, бывшим омоновцем. О чем они будут говорить? Вероятно, дядя Слава хочет знать о нем больше. А когда узнает, то что?

– Слушай, Оксана, а ты не знаешь, что хочет дядя Слава? – попытался выяснить он хоть что-то заранее.

– Не знаю, поговорить с тобой наверно, ты же мой друг, – произнесла она тихо, поглядев ему в глаза.

– Давай-ка чаю поставим, сто лет торта не ел, – хлопнул Володя себя по коленям.

– Я сама поставлю, – встрепенулась девочка и снова на него посмотрела удивленно и испытывающе.

– Друг, Оксана, конечно, друг, – кивнул он, поняв, что она хочет услышать, – Только, понимаешь, дружба, это, как бы тебе объяснить, не совсем то, чего хочет парень от девушки…

Оксана зарделась. – Ты думаешь, что я уже большая?

– Да нет, я не то сказал, – смутился он.

Оксана круто развернулась, вильнув задом и одарив его мимолетной улыбкой.

– Малину куда выбрасывать из чайника? – послышался ее голос из душевой.

– В унитаз.

Она принесла чайник, поставила его на плитку и села на табурет.

– Порядок бы навести тут тебе не помешало, конечно, – заботливо оглядела она комнату.

– Зачем?

– Ну, так, для порядка.

– Я скоро уйду отсюда, осталось стену сложить.

– Уйдешь?

– Да.

– Жалко, мне начал нравиться этот подвал, когда Этого нет, – улыбнулась она. – А когда ты уйдешь, ты уедешь домой?

– Нет, домой я пока не собираюсь.

– А где ты будешь жить?

– А где люди живут? – улыбнулся Володя. – Не все же время мне в подвале сидеть. Найду работу, сниму комнату.

– Да-а? – обрадовано удивилась девочка. – Здорово, своя комната – это клево. Между прочим, – помолчав, добавила она, – В нашем бараке на втором этаже комнату сдают. Только ты туда не захочешь.

– Почему?

– Там мебели нет, окна разбиты, дверь такая, пни – она и откроется.

– Кто же там живет?

– Не знаю, по-моему, никто. У мальчишек там летом штаб был, потом дядя Егор их разогнал.

– Это хозяин комнаты?

– Нет, просто он рядом живет.

– Дверь-то можно заменить, – сказал Володя.

– А как без мебели-то? Не будешь же ты ее всю покупать, она же дорогая.

Сухих не ответил, в который раз не зная, что возразить. Он взял сигарету, помял ее в пальцах и сунул ее в рот.

– Не кури, дядя Володя, у тебя же ангина болит, – тут же отозвалась на его намерение Оксана.

– Да я не в затяжку, – пошутил он, зажег сигарету, но тут же ее потушил. Руки как-то стали лишними, он не знал куда их девать, а они хотели обнять Оксану, так и тянулись к ней, но он терпел.

– Вода закипела, чай надо заварить, – сообщила девочка.

– Заварка в шкафу.

– Дядя Володя, заварка не в пакетиках.

– А маленький чайник зачем?

– А-а, – улыбнулась Оксана, – Я и не догадалась, мы чай в пакетиках пьем.

Заварив чай, она вздохнула по-взрослому и села на табурет.

– Как ты думаешь, дядя Володя, если в стране все поменять, будет лучше?

– Что все? – не понял он.

– Правительство, президента и деньги всем раздать поровну?

– Раздать деньги? – задумался он.

– Да, чтобы не было бедных и богатых. Каждому, например, десять тысяч рублей, и на маленьких тоже. И все пошли работать, дальше зарабатывать, работа должна быть у всех интересная, чтобы не пили. Водку вообще запретить продавать, только по праздникам.

– У-у, – покачал Володя головой, – Это даже невозможно представить. Это сначала должно что-то такое случиться, наподобие ядерной войны.

– Меня бы выбрали президентшей и никакой войны не надо. Я бы запросто так сделала.

– Президентам тоже не все под силу.

– А зачем тогда они? Чтобы так жить, как в нашем бараке мы живем, президент не нужен. Мы и так ни куда не денемся.

– Да уж, – вынужден был согласиться Сухих, – Вам, действительно, и без президента можно обойтись.

– А тебе в подвале президент нужен?

– Честно?

– Честно.

– Не знаю, но думаю, что нужен. Пока он на месте, у меня хоть надежда есть, что я из этого подвала выберусь, как и ты из барака, между прочим, – заметил Володя.

– Моя мама о квартире мечтала, – вздохнула Оксана.

– А ты не мечтала?

– И я вместе с ней. Потом стала пить, ее дядя Слава даже бил поначалу. Не сильно, а так, как он говорил, воспитывал. А потом и сам начал после Чечни. Это он там пить научился.

Помолчали. Оксана заглянула в чайник.

– Как думаешь, заварился? – спросила она у Сухих.

– Думаю – да.

– Я чашки вымою.

«Без труда не вытащишь и рыбку из пруда», – ни к селу, ни к городу подумал Сухих. «Что так сложно-то все?» – спросил он у себя, имея ввиду свои отношения с Оксаной. Отношения эти на глазах приобретали какую-то другую окраску, в них появилась недосказанность, словно они недоговаривали чего-то или говорили что-то не то. Это напоминало движение по заданному кругу, когда душа рвется на простор, а ей туда нельзя.

Оксана вернулась с чашками и налила чай. Володя разрезал кусок торта пополам. Девочка запротестовала.

– Я дома ела уже.

– Это дома, – возразил Сухих, – А это здесь.

Он вдруг понял, что его мучило. Оксана была маленькая, и ему предстояло ждать, пока она вырастет, а он хотел большего уже сейчас. Он был взрослым молодым человеком, и она привязалась к нему, как привязывается ребенок. Он сам виноват, что не подумал об этом раньше. Ему придется ждать несколько лет, но еще неизвестно, останется ли она с ним, когда повзрослеет. Встретит другого человека, более молодого, он-то станет старше…Когда Оксане стукнет восемнадцать, ему будет уже под тридцать. Тридцать – от этой мысли его бросило в дрожь. Это совсем старик, он будет для нее стариком. Хорошо, что сейчас она этого не понимает. Но он ошибался, Оксана совсем не считала тридцатилетних стариками, более того, она винила себя, что еще такая маленькая и изо всех сил старалась выглядеть старше. Она понимала, что нужно молодому человеку и внутренне была готова на это. Только немного боялась. Вдруг она, например, забеременеет? Она же школу даже не закончила. Совсем недавно у нее появились месячные. Она так испугалась, спасибо тете Вале, та ей все объяснила. Предупредила, что надо быть осторожной с мальчиками, потому что теперь она может родить ребенка. Дядя Володя взрослый, он должен все это понимать лучше нее, хотя, если разобраться, какой он взрослый? Дядя Слава, тот да, а дядя Володя женатым никогда не был, откуда он может знать про женщин? Оксана тяжела вздохнула.

– Ты чего? – удивился Володя.

– Чай очень горячий, – улыбнулась она.

Они продолжили чаепитие, думая каждый о своем, а по существу об одном и том же. Потом улыбнулись друг другу, потому что каждый нашел свой выход. Володя решил, что раз любит, то подождет, а Оксана, что раз у нее уже такой взрослый друг, придется и жить по-взрослому.

Обоим стало легко и светло, точно рухнула стена, разделявшая их. Оксана сполоснула чашки и вообще загорелась желанием заняться уборкой, но Володя ее остановил. Он решил, что если уж надобно увидеться с дядей Славой, чего тянуть кота за хвост. Они оделись и вышли на улицу. Их романтическое настроение несколько омрачила природа. Прямо в лицо дул пронизывающий ветер с поземкой. Снега в этом году было мало, поэтому двенадцатиградусный морозец с ветром казался чуть ли не сорокоградусным. Около дома Оксаны Сухих несколько замедлил шаги, достал сигарету и хотел закурить.

– В коридоре покуришь? – потянула его за рукав Оксана.

Они вошли в барак, Оксана смело, Сухих неуверенно. Пытаясь скрыть волнение, он смеялся, шутил, но чтобы окончательно собраться с духом, решил все-таки сделать перекур в конце коридора.

– А дядя Слава курит?

– Только когда выпьет.

Володя понимающе покачал головой.

Его перекур закончился быстро. Не успела Оксана зайти в свою комнату, оттуда выглянул дядя Слава. Разглядев в коридоре Володю, он кивнул ему головой:

– Давай, заходи.

Володя погасил сигарету и прошел по длинному коридору. Его шаги отдались гулким эхом. Он несмело толкнул дверь, запнувшись за пустой ящик, незаметный в полумраке, и вошел в комнату.

Дядя Слава вблизи оказался на голову выше Сухих. Он был сухопар, подтянут и чисто выбрит. Пожав Володе руку, он предложил ему сесть.

– Чай будешь?

– Нет, мы только что пили.

Дядя Слава, бросая на Володю короткие изучающие взгляды, убрал с кушетки разбросанную одежду, подвинул к тумбочке табурет, сбоку от которой разместился Володя, сел и задумчиво произнес:

– Раз чай не хочешь, тогда поговорим. Оксана говорила наверно, что я это дело люблю? – щелкнул он пальцами по горлу.

Володя медленно наклонил голову. – У-у.

– Оксанка, сбегай-ка в магазин, купи чего-нибудь для гостя, – залез мужчина в карман и вытащил несколько сотенных бумажек.

Оксана, все это время сидящая на кровати с радостным выражением лица, огорчилась.

– У нас же есть, я пельмени могу сварить.

– А ты колбаски купи копченой, соку, мороженого, конфеток.

– Тогда уж лучше шоколадку…

– Шоколадку купи, – согласился дядя Слава. – Давай. В этот сходи, как его – Парус.

– Это же далеко, да и народу там всегда много.

– Зато там выбор большой и дешевле.

Вздохнув, Оксана оделась и ушла.

– Прости, я не представился, – произнес хозяин. – Вячеслав.

– Володя.

– А то как разговаривать-то? – улыбнулся мужчина. – Так вот, Володя, пьянка до хорошего не доводит, брат. Понял я это, да слишком поздно. Долгов у меня сейчас выше крыши. Короче, решил я эту комнату продать, расплатиться с долгами и начать новую жизнь.

– А как же Оксана?

– То-то и оно, Оксана, получается, сирота. Есть у нее отец, но где он, никто не знает, да и неизвестно еще, захочет ли она с ним жить. Может быть, такой же, как я, забулдыга. В детский дом ее? Туда сразу не выпишут, надо жилье какое-нибудь. Комната эта хоть и дорогая, потому что в центре и барак под снос, все равно на долги и на дом не хватает. Короче, можно было купить что-то наподобие этой, где-нибудь у черта на куличках. Думал я, думал и решил не продавать. А долги-то отдавать надо.

Дядя Слава замолчал, глянул на Володю. – Ты куришь?

Тот утвердительно кивнул головой.

– Давай, покурим, я форточку открою, все выветрится.

Володя достал сигареты, дядя Слава поставил на тумбочку чистую тарелку. – Это вместо пепельницы, вымою потом.

Они закурили.

– У тебя как с ней, серьезно?

Володя кивнул головой. – У меня да.

– Но, а она мне про тебя все уши прожужжала, – усмехнулся дядя Слава. – Но ты понимаешь, в каком она возрасте?

– В этом все и дело, вырастет, может, все поменяется, – согласился Сухих.

Дядя Слава затянулся и неумело пустил дым через нос. – Так вот, Володя, решил я все свои долги отработать, вернее, не только я решил. Люди решили, которым я должен, не важно кто, сюда они больше не придут, можешь на этот счет жить спокойно. Короче, не знаю, как это точно называется, но раньше говорили – отдать в рабство. Посылают меня на Дальний Восток директором одной фирмы.

– О-о! – удивился Володя, – Какое же это рабство?

– Ты не дослушал. Фирма эта – подстава. Знаешь, сколько там рыбы и икры, которую ловят браконьеры?

– Ну, много.

– Правильно, не просто много, а очень много. И всю эту продукцию надо легально отправить на материк. И что ждет человека, который это сделает?

– Не знаю, накажут наверно, – пожал плечами Володя.

– Соображаешь, Владимир, – поиграл желваками дядя Слава. – И самое мягкое наказание – это года четыре. Главное, чтобы на этом человеке цепочка оборвалась, понял?

– И все это предстоит вам?

– Да. Сейчас уже Оксанка придет, я не хочу, чтобы она слышала. Ты потом ей сам как-нибудь объяснишь. Выбора у меня нет, девчонка одна остается. Я хочу, чтобы ты пожил здесь хотя бы до ее совершеннолетия, раз ты не очень уверен, как у вас там все будет. Деньги я вам пошлю, сколько смогу, и сейчас дам на первое время. Если согласен, вот тебе десять тысяч. Дальше крутись сам. Она говорила, что ты там тоже как-то на бандитов ишачишь, но вроде заканчиваешь. Ну, так что? – испытывающее поглядел он на Володю.

– Пожил? – растерялся Сухих.

– У тебя есть время подумать до завтра. – Но это еще не все. Если ты ее испортишь и бросишь, из-под земли достану.

– Да я, да она же маленькая еще, – совсем растерялся Володя.

– Сегодня маленькая, завтра в сок войдет, дело молодое.

– Дело-то молодое, – проглотил комок, застрявший в горле, Володя, – Но я не такой.

– Все мы не такие. Не зарекайся, – положил ему руку на плечо дядя Слава. Тяжелая была рука у омоновца, даже бывшего. – Она в туалет ночью ходит вон, за шифоньер в ведерко. Тебя постесняется, но не вздумай ее одну в коридор выпускать, – продолжил дядя Слава.

Володя посмотрел на него, на деньги, лежащие на тумбочке, кашлянул.

– Вы завтра уезжаете?

Дядя Слава кивнул утвердительно. – Да, вот еще что. С мужиками я поговорил, здесь в бараке никто тебя не тронет, если сам в бутылку лезть не будешь. Заморочки обычно по этому делу бывают, пить не будешь с кем попало, все будет нормально.

– Это я знаю, – вздохнул Сухих.

– Ну, и ладушки. Если до завтра не решишь, она поедет в детский дом. Здесь ее оставлять одну нельзя, сам понимаешь. И вот еще что, у тебя прописка есть?

– Нету.

– Плохо, ну, ладно, я позвоню мужикам, бывшим коллегам, думаю, с этим они тебе помогут, даже не думаю, а знаю. Не Москва, слава богу. За комнату будешь платить от моего имени, но главное, запомни, сделай так, чтобы она училась. Ну, все. Кури теперь и думай. Сейчас Оксанка придет, перекусим чего-нибудь.

– Я в коридор пойду.

Володя вышел, зашел в туалет, понял, что ему сюда не нужно, хотел закурить, но сигареты остались на тумбочке. Остановившись в коридоре, посмотрел в окно. Оно было замерзшим, расписанным красивыми правильными узорами дедушки Мороза. В голове копошились мысли, но ничего путнего там не виделось. Мозги, серое вещество, по которым сновали туда-сюда мысли совсем непохожие на эти правильные узоры.

– Дядя Володя, – услышал он за спиной, обернулся и увидел Оксану. Она улыбалась и махала ему рукой.

Он улыбнулся в ответ, улыбка вышла какая-то замороженная, неправильная и пошел на этот голос. Потом он что-то жевал, глотая с трудом, горло еще болело, потом они смотрели телевизор. Сидеть на табурете было неудобно, хотелось лечь на кровать, как это сделала Оксанка. Легко и свободно плюхнулась на одеяло. Передача была дурацкая, но ей было весело, она много смеялась, и Володе стало ее даже жаль. Не знает девочка, что ее ждет. Пару раз они ходили курить в коридор вместе с дядей Славой, тот ни о чем больше не спрашивал, но когда Володя засобирался к себе в подвал, спросил:

– Значит, до завтра?

Володя удовлетворительно кивнул, помахал рукой Оксанке, застывшей с удивленным выражением лица на кровати от того, что он уходил.

В подвале тоже не было места, где он мог бы успокоиться. К тому же мучила температура. Невысокая, но вызывающая во всем организме тягомотную усталость и недомогание. Проглотив очередную порцию таблеток, Володя лег и попытался разобраться в своих мыслях. То, что он любит Оксану, сомнений не вызывало, никаких или почти никаких? Сомнений не было, даже сам вопрос показался Володе кощунственным. Но это одно… Одно дело любить, другое – отвечать за этого человека. Это совсем другое дело. Тем более, что у него самого вообще ничего не ясно. Что будет с ним завтра? Закончит он стену, уйдет из подвала. Работу найти можно. Но как не хочется жить в этом городе, хочется домой в Питер. Вспомнив о родном городе, дворе, в котором вырос, Володя вдруг понял, что его всегда удерживало от возвращения домой все это время. Его отчим. «Семен Семеныч» был человеком, с которым Володя не хотел жить под одной крышей категорически. Вот. Возможно, сама судьба дает ему шанс…быть с любимой девушкой, жить с ней под одной крышей, заботиться о ней. Во все этом было что-то доброе, ласковое, нежное, но была и ответственность. По существу он так женится. Оксана в тринадцать лет станет его женой. Бред какой-то. Так можно почувствовать себя султаном. Кажется, где-то там на Востоке брак на тринадцатилетней не считается чем-то особенным. Но у нас не Восток, там невестам не надо ходить в школу. Получается, он берет на себя ответственность за ее образование, питание, проживание. А если об этом узнают те, кто занимается несовершеннолетними? Органы опеки, это так, кажется, называется? Его точно не погладят по головке, еще и по статье за растление малолеток могут привлечь. Что-то подсказывало ему, что если б эти органы хотели, давно бы уже проявили свое участие в судьбе девочки. Скорее всего, она им до лампочки, как и другие, подобные ей. Сколько беспризорников бегает по рынку, вообще не учатся и живут по подвалам. Володя не мог представить, что ее отдадут в детский дом. Если, конечно, заявить, что у нее нет ни отца, ни матери, то обязательно отдадут. Это было похоже на конец, если не всему, то их отношениям точно. Они не будут видеться, да и Оксана ему просто этого не простит. Ведь это предательство по отношению к ней.

Володя понял, что он совсем запутался. Не так, совершенно иначе представлял он когда-то в мечтах знакомство с любимой девушкой. Романтические свидания, прогулки под луной, поцелуи, в конце концов, близость с ней. Но все это постепенно, чувственно, взаимно. А тут – школа, обязанность покупать одежду, интересно, купил ей дядя Слава спортивный костюм? Кормить, платить за комнату и все это в чужом, незнакомом городе, где нет ни родных, ни близких. Кошмар, да и только. Но Сухих не любил предаваться панике. Если он уедет, Оксана останется вообще одна, а так они будут вдвоем, все-таки легче. Эта последняя мысль «вдвоем», кажется, говорила о том, что он принял решение, во всяком случае, у него появилась внутренняя уверенность, что он его принял, не материализованная пока с точки зрения звука.

– Да, – сказал Володя и прислушался. Нигде не отозвалось.

– Да, – громче повторил он. – Да, да, да!

Услышав шорох, Володя обернулся и увидел незнакомого человека.

– Капитан Ложкин, – представился вошедший. – Прокуратура. Могу я увидеть Ляскова Алексея Семеновича?

– Его здесь нет, – пробормотал Володя, опешивший от неожиданности.

– А вы кто?

– Я здесь работаю.

Капитан задумчиво поглядел на Сухих, развернулся и ушел. С лестницы донеслось легкое шуршание, но шагов слышно не было, капитан ходил совершенно бесшумно.

«Как приведение», – прыснул Володя.

На следующий день они с Оксаной проводили дядю Славу на поезд. Прощание было по-мужски сдержанным и коротким. Дядя Слава просил Оксану беречь. Быстро вернуться он не обещал. Проводив поезд, они побродили немного по городу, замерзли и отправились домой. Оксана никаких вопросов не задавала, видимо, дядя Слава объяснил ей все, что мог.

После подвала в комнате барака Володе показалось необыкновенно шумно. Хотя с Оксаной они молчали, просто не было слов о чем-либо говорить, из коридора постоянно слышались чьи-то шаги, кто-то кричал на кого-то, где-то плакал ребенок. Все запахи обострились и тоже были чужими. Пока.

– Ты есть хочешь? – спросила Оксана.

Он молча на нее посмотрел, не поняв вопроса.

– Давай, я что-нибудь приготовлю, – улыбнулась она.

– А что у нас есть?

– У нас все есть – пельмени, колбаса, масло сливочное, – достала Оксана из холодильника пачку масла, радостно повертев ее в руках.

– Ты масло любишь? – догадался Володя.

– Просто обожаю.

– А пельмени?

– Ну, так, ем, смотря какие, конечно.

– Тогда свари.

– Сейчас, – схватила она кастрюлю и умчалась в умывальник. Вода в бараке была только там. Хотя на «кухне» стояло ведро, но оно было пустым. Вскоре из коридора послышались голоса. Один принадлежал Оксане. Кто-то расспрашивал ее, уехал ли Вячеслав. Удовлетворив любопытствующих, она вернулась в комнату и, поставив кастрюлю на плитку, села на кровать.

– Тесно у нас, да, дядя Володя?

– Ничего, бывает и похуже.

– Да, куда уж хуже? – не поверила она и засмеялась.

– В Питере, знаешь, сколько еще коммуналок? – махнул Володя рукой. – Друг на друге люди живут, а в подвалах сколько народа, ты себе представить не можешь. А у …тут окно есть.

– А у вас хорошая была квартира?

– Почему была? Там мама живет с сожителем. Комната большая, как шесть этих, но одна.

– Можно же разгородить.

– Наверно, – согласился Сухих, которому эта мудрая мысль раньше в голову почему-то не приходила.

– А ты теперь мне кто? Сожитель?

– Честно, пока не знаю, – быстро ответил Володя и слегка покраснел.

– Ты со мной остался, потому что я маленькая или? – недоговорила она.

– Оксана, не задавай глупостей, – начал сердиться он.

– Ладно, не буду, – беспечно откликнулась она.

– У тебя вода, между прочим, кипит.

– А я сижу, – всплеснула она руками.

Вскочив, залезла в холодильник, достала пачку пельменей и поглядела на Володю. – Тебе сколько?

– Что сколько? – не понял он.

– Сколько штук сварить?

– Не знаю.

– Я десять обычно ем.

– Ну, тогда и я десять, – согласился Володя.

– Ты мужчина, взрослый, сварю тебе пятнадцать, нет – двадцать штук, – рассудила она и стала опускать пельмени в кипящую воду, выдавливая их из пакета в маленькую дырочку, рассчитанную на пролезание одного пельменя.

– А ты растешь, между прочим, – заметил он.

– Я наемся.

– Оксана, я полежу пока?

– Ты же дома и болеешь, я совсем забыла, – покачала она головой. – Бестолочь я, да?

– Почему бестолочь? – усмехнулся Володя.

– Забыла, что ты болеешь. Так же еще сильней заболеть можно. Тебе, вообще плохо, да?

– Нет, мне нормально, знобит немного, – ответил он, проходя к кровати.

Кровать была полутороспальная. Он сначала лег на край, но передвинулся к стенке.

– Тебе телевизор включить?

– Не надо, – помотал он головой.

– Сейчас пельмени будут готовы, хлеб у нас есть. Тебе сколько кусочков?

– Два, – не задумываясь, ответил Сухих.

Он уже понял, что пищу в этой семье всегда готовили дозировано, и Оксана к этому привыкла. Придется привыкнуть и ему.

Между спинкой кровати и столом, на котором стоял телевизор, умещалась всего одна табуретка, второй человек мог сесть только на кушетку. На табуретке было место Оксаны. Володя занял место на тахте. Место было удобным для дяди Славы с его ростом, Володе стол уперся едва ли не в подбородок. Он пересел с тарелкой на табурет возле тумбочки.

– Знаешь, – начал он, чтобы рот был занят чем-то еще кроме еды, – Завтра я иду на работу, а ты идешь в школу. Моей задачей будет как можно скорее сложить стену и уйти из подвала, а твоей прилежно учиться.

– Я же хотела с новой четверти, – захныкала Оксана. – Что тут осталось-то?

– Еще двенадцать дней, я буду тебе помогать учить уроки, ты же не хочешь еще раз остаться на второй год?

– Не хочу.

– Надо только что-то придумать, почему ты опять пропустила несколько дней.

– Не надо придумывать, просто скажу, что болела.

– И тебе поверят?

– Не знаю, может, и нет, но что они сделают-то? Родителей-то у меня нет, про тебя же они не знают, а дядю Славу вызывать было бесполезно.

– Не знают, так узнают, – бодро сказал Володя.

– И что ты скажешь, что в школу муж пришел, пардон – сожитель?

Сухих едва не подавился пельменем. Он посмотрел на девочку. Оксана, как ни в чем не бывало, жевала пельмени, уставившись в экран телевизора, который работал на минимальной громкости. Он тяжело перевел дыхание. Похоже, школьная тема была для нее больной, и не просто больной, а как бы уменьшала в собственных глазах.

– А дядя Слава купил тебе спортивный костюм? – осторожно спросил Володя.

Оксана отрицательно помотала головой.

– Ты не знаешь, сколько он стоит?

– На те десять тысяч, которые нам оставил дядя Слава, мы покупать его все равно не будем, неизвестно же когда ты найдешь новую работу.

Она была права. Неразумно тратить последние деньги на тряпки, если нечего будет есть. Может и в самом деле пойти ей в школу с Нового года?

– Хорошо, – сказал он. – Если не хочешь, можешь не ходить в школу, пойдешь с Нового года.

Не соглашаясь, она помотала головой. – Завтра, раз мы так решили.

– Ладно, я пойду, покурю, заодно и воды принесу, – вздохнул он.

В его жизни, и без того запутанной, все стало совсем не просто. Он впервые только что убедился, что Оксана может показать зубки. Что его теперь ждет, интересно? Если так пойдет дальше, неминуемо начнутся ссоры, и что тогда? Вопросов было много, ответ один – неизвестность. А как все рисовалось романтично и как-то еще, с любовью что ли. Романтика, похоже, удел для оптимистов. Интересно, Володя Сухих относится к их числу? Скорее – да, чем нет. Во всяком случае, его оптимизм еще не изничтожен. Пока. Так, рассуждая о себе от третьего лица, потому что так было удобней поглядеть на себя со стороны, Володя набрал воды, покурил, поймал на себе изучающий взгляд и странную улыбку одного из жильцов барака, заросшего, небритого мужика непонятно какого возраста, потушил сигарету в консервной банке, прикрепленной загнутой крышкой к оконной раме, и пошел в свою комнату. Оксана перебирала учебники и тетради.

– Не знаю, что с собой завтра брать, – вздохнула она. – Надо к Ритке сходить, узнать, какие завтра уроки.

– Сходим, – пообещал Володя.

– Я одна схожу, – заявила Оксана.

– Почему одна? Что вообще с тобой происходит? – не выдержал он.

– Со мной? – удивилась Оксана. – Ничего. Просто мама умерла, дядя Слава уехал, а у меня переходный возраст, – вздохнула она.

Володя хотел бросить что-то резкое, но сдержал себя, точнее, не успел ничего придумать. «Действительно», – задумался он. «Я как-то совсем выпустил из виду, что еще совсем недавно занимал в ее жизни совсем мало места».

– Если мы так будем к друг другу, ничего хорошего не получится, – произнес он вслух.

Оксана посмотрела на него и промолчала. Она поняла, что он имеет в виду, но сказала совсем другое. – Я не знаю, что ты, дядя Володя, обо мне думаешь, но я считаю, что у нас все нормально.

– Хорошо, раз так, – через силу улыбнулся он.

– Дядя Володя, мне деньги нужны, – улыбнулась в ответ Оксана. – Не много.

– Ты что-то хочешь купить?

– Это недорого стоит.

– Тысячи хватит?

– Конечно, я еще сдачу принесу, – заверила его девочка и направилась к вешалке.

– Ты уже пошла?

– Да, к Ритке зайду, в киоск один и домой. Не скучай тут, я быстро.

Она упорхнула, высунувшись из-за двери и показав ему язык. Хмыкнув, Володя покачал головой и посмотрел в окно. Оно было замерзшим только у основания, в свете фонаря, охватывающего небольшое пространство тротуара, кружились снежинки. В рано наступивших сумерках в комнате исчезли острые углы, и она как будто расширилась. В коридоре было тихо, поэтому Володе показалось, что он вообще остался один в целой Вселенной. Его немного знобило, он выпил таблетки, они оказались последними в пузырьке, включил телевизор и лег на кровать. Глядел на экран и не мог отвлечься от своих мыслей. Он понял, что Оксана, не считая себя обязанным ему, поступает правильно. Это вообще хорошо, что не надо сдерживать себя в порыве эмоций, ее поведение само по себе создает между ними невидимую преграду, благодаря которой можно жить на пионерском расстоянии друг от друга. Сухих вспомнил свою первую девочку, с которой они подружились, когда он учился в восьмом классе. Ее звали Олей, и была она тогда не старше Оксаны. Оля занималась бальными танцами и, несмотря на юный возраст, к моменту знакомства у нее уже была выраженная осанка и посадка головы. К тому же ее походка, явно от балерины, тогда Володя еще не догадывался, что походку можно выработать, особенно, если хочется, чтобы на тебя обращали внимание. Оле не просто нравилось, когда на нее обращают внимание, она считала такое положение едва ли не заглавной буквой в своем алфавите. Проще говоря, очень любила быть в центре внимания. Сухих обычно сторонился таких людей, но красота девочки его буквально сразила. Даже мнение классной руководительницы, случайно обнаружившей у него в дневнике ее фотографию, его не разубедило.

– Смазливое личико, но это не для тебя. В нем нет ни капли искренности, один популизм, – сказала Маргарита Ивановна.

Володя был сражен категоричностью женщины, но очень скоро убедился, что учительница была права.

Они с Олей поцеловались в подъезде. Сухих чмокнул ее неумело, чем выразил негодование девочки. Она взялась его научить, но сама не слишком-то знала о поцелуях, поэтому обучение не удалось, и Оля решила его высмеять. Надо сказать, что благодаря Олиному поведению, выставлявшему напоказ их дружбу всему миру, о них знали все, поэтому, когда Оля поведала, что Сухих совершенно не умеет даже целоваться, не говоря уж о чем-то другом, а тыкается, как молочный бычок своими мокрыми губами, новость облетела не только класс Володи, но и соседние. За Сухих на долгое время закрепилось обидное прозвище «молочный бычок», и хотя «молочный» быстро отпало, в «бычках» он проходил весь восьмой класс. Получив такую своеобразную прививку от любви, Володя долгое время ни с кем не дружил, хотя у него и появлялись, время от времени близкие девушки. Он продолжал относиться с осторожностью к представительницам прекрасного пола и ближе пионерского расстояния их к себе не подпускал. Оксана с тех незапамятных времен стала первым исключением, поэтому хотел того Володя или нет, но он переживал возникшую преграду. И даже осознание того, что преграда облегчает его задачу, в глубине души не находила поддержки и радости. Неудачный опыт не надломил веру Сухих в настоящую любовь. Именно в настоящую. Он ждал ее и верил, что она придет. Он был готов к ней, но считал, что Оксана просто еще маленькая, и ей не до него. Разобраться в душе этой девочки, столько пережившей и не утратившей оптимизма, было сложно, да и не нужно. Нужно было принимать ее целиком, и особенно это удавалось, когда ее не было рядом. Сколько счастья, любви и надежд рождалось в нем в такие минуты, как легко мечталось.

Он и сам не заметил, как уснул. Его разбудил яркий свет, брызнувший в глаза. Проморгавшись, он увидел счастливое лицо девочки, сообщившее ему об узнанных уроках и заявившее, что проголодалось. На тумбочке лежал пакет с покупками, которыми Оксана хвастаться почему-то не спешила. Более того, схватив зубами кусок колбасы, она утащила пакет в шифоньер. Володя, тут же заподозривший акцию противоестественной, попытался разузнать, что же такое приобрела девочка и почему от него скрывает.

– Это мне надо, – заявила она.

– Да я не против, но сказать-то не можешь что ли, что купила?

– Не могу.

– Почему? – не понимая, моргал он глазами.

– Какой ты бестолковый, дядя Володя, – покачала она головой. – Я всю сдачу принесла.

– Да я не про деньги, – попытался оправдаться он, начиная понимать, что каждый человек, а тем более девочка, имеет право на свои секреты.

– Чай поставить? – спросила она, видя, что этот дядя Володя наконец-то перестал интересоваться пакетом, в котором лежали, купленные с замиранием сердца, впервые в жизни, обыкновенные прокладки.

– У-у.

Он еще не конца проснулся, зевал и тер ладонью лицо, чем рассмешил девочку.

– Ты совсем, как маленький, – заявила она.

– У-у, – согласился он. – Пойду, покурю.

В коридоре было свежо, проходя мимо входной двери, порог которой оказался засыпан снегом, и она не закрывалась, он совсем озяб и, подрагивая всем телом, торопливо закурил. В туалете отопления не было и там было еще холоднее. Кажется, мороз к Новому году набирал силу, окно в коридоре совсем закуржевело и почти не пропускало света. Покурив в потемках и не переставая дрожать и зевать, он вернулся в комнату с единственной мыслью залезть под теплое одеяло и лежать, и лежать, и лежать. Но Оксана объявила, что она сделала чай и себе и ему и пригласила его к тумбочке. Они пили чай вприкуску с бутербродами колбасы, глядели друг на друга и молчали. Оксану, правда, охватила странная веселость, необъяснимая для Володи. Девочка раскраснелась и почти ничего не ела, не переставая улыбаться.

– Ты чего? – заразился ее улыбкой Володя.

– Ничего, просто.

Действительно, опять ничего такого не произошло, но в комнате стало уютней. Сухих это почувствовал и оценил. Потом они легли на кровать к телевизору, но чего-то не поделили и затеяли возню. Словно устыдившись, уставились в потолок и долго говорили о чем-то несущественном. Оксана рассказывала о своем классе, Володя, в свою очередь, о Петербурге. Как он понял, он знал о своем городе не так уж и много, множество красивых мест, которые знает каждый турист, побывавший там, были им непознанны. Его детство прошло во дворе, юность в стенах школы и том же дворе и ближайшем молодежном клубе. Были, конечно, вылазки в Эрмитаж, Петродворец, Русский музей и прочие достопримечательности, но это все как-то ускользнуло. Возили от школы и возили. Ничего такого. Тем не менее, его рассказ получился довольно интересным, вспомнились многие подробности из жизни, смешные случаи, о которых, казалось, уже и не помнил. Кое-что Володя выдумал на ходу, исключительно для привлекательности и богатства сухопарой истины. Он так разошелся, что и сам забыл, где говорил правду, а где ее несказанно приукрасил. Оксана, слушавшая его с открытым ртом, заподозрила неладное, уличив его пару раз в несостоятельности сюжета.

– Все, пора спать, – выкрутился Сухих.

– А вы, взрослые, оказывается, бываете такими врунами, – покачала Оксана головой.

– Почему врунами, иногда, правда, что-то выдумываем, а знаешь почему?

– Ну и почему?

– На самом деле в жизни происходит мало чего такого, все однообразно, школа, учеба, дома компьютер, просидишь до ночи и спать. И так каждый день.

Оксана вздохнула. – А у меня нет компьютера.

– Счастливый человек.

– Ну да! – немедленно возразила она. – Я в школе даже не знаю о чем говорить, у всех интернет, игры разные. Мальчики так вообще на этом помешаны.

– Не переживай, ты немного потеряла. Тем более что компьютеры сейчас стоят не так уж и дорого.

– И ты его сможешь купить?

– Почему бы и нет, – отважно заявил Сухих. – Пойду работать, возьмем кредит и купим.

– У-у-у, – протянула она, – Это когда еще будет, я уже к этому времени успею вырасти, и компьютер мне будет не нужен.

– Не успеешь, тебе еще долго расти, а почему все-таки не нужен? – не понял Володя.

– Компьютеры детям интересны, потому что на них можно учиться, а тебе в твоем подвале нужен компьютер?

– В подвале не нужен, а дома бы пригодился.

– Да?

– Да. Я бы шабашки на нем делал, я же неплохой программист, между прочим.

– Ты программист? Ух, ты! А где бы ты нашел эти шабашки?

– В газету дали бы объявление.

– Точно, и зажили бы, как люди, – кивнула Оксана головой. – Скорее бы это все. Школа эта проклятая еще над душой висит.

Володя рассмеялся. – Как это понимать? – строго спросил он.

Оксана засмеялась в ответ. – Сам что ли не учился, еще скажи, что тебе это нравилось?

– Честно?

Она кивнула головой.

– Когда учился, не очень нравилось, а теперь жалко, что все уже позади. С удовольствием бы поучился. Без диплома сейчас сложно хорошую работу найти.

– Ну вот, а ты собрался компьютер покупать. Нам бы только прокормиться.

– Ну, уж нет, – помотал он головой. – Работать, только чтобы есть, я не согласен. И учиться я обязательно буду, возможно, заочно, даже, скорее всего, но…

– И кем ты потом будешь? Бизнесменом?

– Не знаю.

– Только не инженером.

– Почему? – пожал он плечом. – Хотя понятно, но у тебя устаревшие сведения, дорогая. Инженеры в наше время уже зарабатывают нормально, а со временем будут еще больше. Потом у них гораздо больше перспектив для роста.

Девочка как-то странно засмущалась.

– Так, я пойду, покурю, – сказал Сухих, – А ты ложишься спать. Детское время давно вышло.

– Свет не выключай только, – попросила Оксана.

– Свет?

– Да, я после смерти мамы со светом сплю.

– Хорошо, – двинул он плечом.

Выйдя в коридор, вдохнул свежего морозного воздуха и достал сигарету. Из одной из комнат слышались пьяные голоса, кто-то кого-то ругал, следом раздался хохот. Хлопнула дверь, в коридор выскочила полуголая девица в ночной сорочке. Потрясая мощными грудями, она протопала в туалет, не обратив на Сухих никакого внимания. Девица шла босиком, что-то бормоча себе под нос и выкрикивая, приходившие на ум запоздалые аргументы, очевидно продолжая спор с собеседником. Через минуту она пролетела обратно, вздрагивая от холода. Ее появление в комнате было встречено новым взрывом хохота, сквозь который пробился ее крик.

– Замерзла вся, на фиг, согрел бы кто-нибудь!

Потушив окурок, Володя вернулся в комнату и увидел, вернее не увидел света. Оксана лежала на кровати под одеялом.

– Я выключила свет, а то мы будем друг друга стесняться, – пояснила она.

– А ты не боишься?

– Боюсь.

– Тогда, может, включить?

– Не надо, дядя Володя. А ты на кушетке будешь спать?

– Где же еще?

Она шмыгнула носом, зашуршало одеяло. – Ложись, я отвернулась.

Раздевшись, он сложил одежду на табурете и лег. После его лавки кушетка с поролоновым матрасом показалась ему чуть ли не периной. Голова приятно утонула в подушке.

– Я тебе все чистое постелила, – сообщила Оксана. – В субботу буду стираться.

Несмотря на удобную позу, уютное положение головы и тепло, которым его укутывало стеганое одеяло, сна не было. Не спала и Оксана. Она ворочалась и вздыхала.

– Дядя Володя, можно я к тебе? – собралась она с духом.

Он лежал к ней спиной, медленно повернулся на спину.

– Ты что, боишься?

– Ну, можно? – не ответила она.

– Тут места мало.

– Тогда ты сюда ложись, у меня кровать большая.

Сухих вздохнул, проглотил слюну, ощутив в горле легкую боль.

– К тебе?

– Мне тут страшно одной, кажется, тараканы в темноте так и бегают по стенам. Знаешь, сколько у нас было тараканов? Я спать боялась ложиться. Как только свет выключим, они как начнут бегать, даже храп дядя Славы их не пугал. Я вообще спать боялась.

– Ну, хорошо, двигайся, – откинул он одеяло, спустил ноги с кушетки и сел. Глаза уже привыкли к темноте, и она стала различимой. К тому же светилось окно, завешанное неплотной материей.

Оксана переместилась к стенке, освободив ему место.

– Мы же все равно должны спать вместе, – сказала она, когда он лег рядом.

– Почему должны?

– Потому что ты взрослый.

Володя послушал свое сердцебиение. Оно было учащенным, как он будто он лез на гору. Пытаясь успокоиться, Володя сделал несколько глубоких вдохов.

– Это ни о чем не говорит, – хрипло произнес он, – Вернее, как раз говорит о том, что, в общем, я не знаю, но мне кажется, нам рано об этом говорить.

– Я уже все понимаю, – придвинулась Оксана к нему, обняв его за шею.

Сердце запрыгало так, что отозвалось пульсирующим ритмом в больном горле.

– Тебе надо спать, а не думать о…глупостях. Тебе только тринадцать лет, если ты этого не понимаешь, значит, маленькая еще и тебе еще рано, – шепотом отозвался он.

– А знаешь, что я сегодня купила?

– Не знаю.

– Прокладки.

– Ну и что? – не понял он.

– Ты что, не понял?

– Нет.

– Я уже большая, я даже ребенка могу родить.

– Ребенка нам только не хватает, – покачал головой Володя.

Оксана убрала руку и отвернулась.

– Ты что, обиделась? – нарушил молчание Володя через некоторое время.

– Люська Инькова давно уже этим занимается. Она, между прочим, одета лучше всех в классе и деньги у нее всегда есть.

– Ты, ты это о чем? – напрягся Володя.

Оксана вздохнула и промолчала.

– Давай договоримся пока эту тему не трогать. Хочешь честно?

Оксана быстро развернулась и легла на спину. – Хочу.

– Я не знаю, как с тобой об этом разговаривать. Был бы я женщиной, может и знал бы.

Оксана прыснула. – Представляю тебя женщиной.

Они помолчали.

– А ты что, другую себе заведешь, пока я буду расти? – нарушила молчание Оксана.

– Какую другую, никого я заводить не собираюсь, – вздохнул он.

– Но ты уже взрослый, а дядя Слава говорил, что всем взрослым мужикам нужна женщина. Они без этого не могут.

– Когда говорил?

– Когда я про тебя ему рассказала.

– Неправду сказал тебе дядя Слава. Нормальные мужики могут и без женщины прожить какое-то время. Сколько молодежи в тюрьмах сидят, там же женщин нет, в космос по полгода летают, в плаванье ходят, и ничего. Так что давай, спи, а то, что дядя Слава сказал, забудь.

– В принципе, я об этом не думала, – зевнула Оксана, поворачиваясь обратно к нему. Прижавшись к Володе, она закрыла глаза. – Ты, как моя мама, только твердая, – пробормотала девочка сквозь сон.

Он долго не мог уснуть, находясь в паутине напряжения и боясь пошевелиться. В конце концов, Оксана сама устала от лежания на боку и повернулась на спину. Сухих уснул и, как ему показалось, через мгновение уже открыл глаза. В комнате было светло, настенные часы показывали начало двенадцатого. Он сел на кровати, мотнул головой, сбрасывая остатки сна и, натянув брюки с футболкой, отправился умываться. Кажется, он одержал над собой победу, но радости Сухих от этой победы не испытывал. В душе лежала печать неудовлетворенности, к тому же так ломило низ живота, что он едва мог ходить.

Умывшись, он вернулся в комнату и поставил чайник. Заглянув в холодильник, нашел, порезанную ломтиками, колбасу и сунул ее в рот.

– Раз тебя нет, значит, ты в школе, – произнес он вслух. – Неделю такой жизни, и я буду ее ненавидеть.

Он оглядел комнату, в которой ему предстояло прожить несколько лет. Даже подвал в этот миг был для него роднее. По крайней мере, там все было понятно, а тут сплошные загадки. По-моему, дядя Слава был все-таки прав, взрослому мужику нужна женщина, особенно, если она рядом. Может зря придумал он себе эти моральные принципы, кому они нужны сегодня, да и стоят ли того, чтобы так мучиться?

Дожевав колбасу, Володя заварил чай в пакетике и снова сел к тумбочке. Чай дымился и темнел. Поболтав в кружке ложкой, он отодвинул ее, сунул в рот сигарету и отправился на перекур.

«Точно возненавижу, или надо спать отдельно», – вернулся он к своим размышлениям. «Как ей об этом сказать? Прямо, говорить надо прямо. Прокладки она купила», – усмехнулся он.

Вернувшись в комнату, допил несколько остывший чай, оделся и только тут понял, что у него нет ключей от комнаты. Поглядев в окно, в которое через дорогу виднелся киоск, решил, что ничего не случится, если он быстро слетает туда и обратно. В киоске Сухих попросил пачку сигарет и бутылку крепкого пива. Также он купил презервативы. На всякий случай.

Деловая встреча

Сидя в своем кабинете небольшого, всего в три комнаты, не считая кабинета, офисе, Илья Сергеевич просматривал прессу. Центральные газеты он отложил в сторону, главный интерес представляли местные новости. Предвыборная гонка набирала обороты и должна была завершиться в начале февраля Нового года. Пока все шло, как по маслу. Его кандидат Лясков Алексей Семенович уверенно держался в группе лидеров, уступая лишь кандидату от Единороссов. Преимущество Ляскова состояло в том, что он был местный, а Единоросс засланец, проживший в городе всего три года. На особую поддержку, кроме партийной, ему рассчитывать не приходилось, и скорее всего они должны схлестнуться во втором туре. Но здесь-то и состоял главный предвыборный ход. Лясков в последний момент должен будет снять свою кандидатуру в пользу неизвестного никому кандидата, который и в рейтинге на самом последнем месте, но именно на него возлагал свои надежды Илья Сергеевич. Молодой, инициативный, с незапятнанной биографией, но очень многим обязанный Илье Сергеевичу лично. Если Лясков отдаст ему свои голоса, они завалят Единоросса, как мамонта. Эти планы подкреплялись немыслимыми для провинции, финансовыми влияниями. Но им, Лях, кстати сказать, в планы посвящен не был, не суждено было сбыться.

Внимание Ильи Петровича привлекла маленькая заметка в двухполосной еженедельной газетке «О2». Газета была печатным органом органов правопорядка и выходила по пятницам. Заметка, в частности, гласила, что органы правосудия задержали преступника, расстрелявшего четверых человек в одной из квартир города. Из показаний подозреваемого следовало, что стрелял он из пистолета, взятого у хозяина этой квартиры. Информация требовала проверки, но если она подтвердится, то хозяин квартиры, кстати сказать, ранее не раз привлекавшийся к уголовной ответственности, а ныне кандидат в мэры города, по закону должен будет предстать перед судом…

Илья Сергеевич прочитал заметку дважды. Речь в ней шла конечно же о Ляхе. Отложив газету в сторону, Илья Сергеевич нервно покусал губу и вызвал к себе своего помощника. На звонок вошел молодой человек в темном костюме.

– Где у нас Лях, Витя? – спросил хозяин кабинета.

– Неделю назад укатил в Питер. По слухам забухал с Цыганом, они вместе сидели.

– Так,- стукнул костяшками по столу Илья Сергеевич. – Возьмешь двоих и сегодня же в Питер. Сейчас. Вяжите его там, усыпляйте, в общем, делайте, что хотите, но завтра, в крайнем случае, послезавтра он должен быть здесь.

– Он пьяный дурной, как взбесившийся слон, не постреляет он нас?

– Он уже отстрелялся.

– Хорошо, я понял.

– Деньги у Маргариты, я распоряжусь прямо сейчас, – махнул Илья Сергеевич обеими руками.

Жест этот был для него нехарактерен, он говорил о том, что Илья Сергеевич взволнован. Однако не на столько, чтобы тут же не начать просчитывать запасные варианты, а точнее – как из этой ситуации извлечь максимальную выгоду. Вряд ли получится Ляха представить в виде потенциальной жертвы в политической игре. Деньги в него вложены немалые, поэтому просто дать Ляху уйти тоже было бы несправедливо. Он должен отработать капитал, и Илья Сергеевич уже примерно представлял как. Крови он не любил, да и не был ей никогда повязан, его стезя – экономика. А там, глядишь – небольшой домик на Мальдивах в окружении десятка гектар пальмового леса, и спокойная старость. Что еще человеку надо?

Лях пребывал в состоянии глубокого запоя. В стороне от чужих глаз он расслаблялся по полной, и уж никак не ожидал увидеть родные лица ближайшего доверенного Ильи Сергеевича Витю Куракина и его корешей. Куракин был не просто лицом, он был правой рукой магната, и когда эта рука указала Ляху на недопустимость такого поведения и необходимость срочно отбыть домой, скрепя сердцем тот подчинился, но категорически отказался лететь на самолете. Были куплены билеты на поезд и десять бутылок первосортной водки, которые за те тридцать шесть часов, пока поезд шел из Петербурга, Лях практически изничтожил. В вагоне он почти не шумел, просто не мог в силу глубокой степени опьянения, в коей пребывал независимо от времени суток, но успел поприставать к молоденькой проводнице, уверив ее, что проституток на дух не переносит, а перед проводницами готов стоять на коленях. Его любовный пыл вел неравную борьбу со сном, в который Лях впадал последнее время от накопившейся усталости, как медведь в спячку где придется и когда придется. Усмирив, таким образом, плоть, рвавшуюся наружу из брюк от модной Питерской фирмы «Петербургский стиль», Лях заснул, оставив проводницу в покое. Он так и не вспомнил о ней, проснувшись, но рука потянулась к бутылке независимо от не проснувшегося сознания.

Таким образом, по прибытии в город П… Лях находился в том состоянии, из которого самостоятельно выбраться уже не мог. Оценив это, Витя Куракин с помощниками, отвезли Ляха в психушку, привязали его к кровати и предложили доктору ввести ему максимальную дозу снотворного. Привязанный Лях не желал сдаваться и силился разорвать путы, пока лошадиная доза не подействовала и не сделала свое дело. Он уснул и выпал из бытия на трое суток.

Проснувшись, долго не мог понять, где находится, и зачем его, смиренного, привязали к кровати. Дежурившие у койки, бойцы отвязали Ляха и объявили, что его хочет видеть Илья Сергеевич. Поглядев на себя в зеркало, то ли ото сна, то ли еще от чего, Лях с трудом опознал в нем себя. Лицо было заплывшим, каким-то одуловатым, но самое главное, страшно недовольным. Его немного пошатывало и тошнило, но он хотел жрать. Чувство голода оказалось доминирующим над всеми прочими, и он поехал домой в надежде, что Люська что-нибудь приготовила. Его надежды не оправдались, Люська вообще отсутствовала непонятно где. Также непонятно где и находился телефон Ляха. В карманах его не было, в барсетке тоже, а Люськин телефон на память он не помнил. На скорую руку изжарив себе яичницу, он перекусил, но лишь раззадорил чувство голода. Обнаружив в морозильной камере кусок свиного мяса, сунул его целиком в кастрюлю и поставил вариться. Пока мясо доходило до кондиции, сходил в киоск и приобрел десяток бутылок Питерского пива. Вернувшись, только тут на тумбочке в прихожей обнаружил повестку из прокуратуры…

Люська в тот вечер домой так и не пришла. Сварив мясо, Лях съел его все, и устроился на диване перед телевизором, балуясь пивком и пытаясь вспомнить события, предшествующие его появлению дома. Он хорошо помнил Питерский кабак, где они зависали с Цыганом, как он ездил к родственнику, где пили немного и что-то французское, потом был ресторан в гостинице, потом пили в номере, потом… проснулся дома в психушке. Ясно, что без Ильи Сергеевича его экстрадиция обойтись не могла, и интересно, как это связано с повесткой из прокуратуры? Ясно, что вызывают по делу об убийстве, неясно только, что в этом деле могло измениться. Последнее время его не трогали, значит, у них появилось что-то новое.

Раздался телефонный звонок. Лях нехотя встал и снял трубку. Звонил Маня.

– Слушаю тебя, – нахмурился Лях.

– Разговорчик есть, – усмехнулся в трубку Маня.

– Говори, что надо? У меня на пустые базары времени нет.

– Это не пустой базар, Лях. Он четыре миллиона тянет.

– Ты чо, белены объелся, какие четыре лимона? – побагровел Лях, повышая голос.

– Такие, Лях, самые обыкновенные, – протянул он. – Увидеться надо.

– Где?

– У тебя на квартире, я думаю, нельзя, твоя субординация не позволит, приезжай-ка ты ко мне, а?

– Домой что ли?

– Да нет, Лях, не домой, я тебе показать кое-что хочу, дельце одно предложить. Приезжай, сам своими глазами все увидишь.

– Куда? – рявкнул Лях, обескураженный наглостью Мани.

– За тобой заедут. Ты утречком дома будешь?

Лях глубоко вздохнул.

– Дома.

Маня положил трубку не попрощавшись. Теперь Лях был убежден, что в его отсутствие что-то произошло. Маня не стал бы звонить, да еще предлагать что-то Ляху. Тут что-то не то. Явно.

Пиво больше не лезло, отдуваясь, как надутый пузырь, Лях отправился в душ. Плескался долго и сосредоточенно. Потом включил холодную струю на полную мощность и, зарычав, как раненый зверь, поливал себя до посинения. Растеревшись полотенцем, упал на кровать и включил телевизор в спальне.

– Утро вечера мудреней, – пробурчал он, отвернувшись от работающего экрана. Закрыв глаза, он провалился в тяжелый, прерывистый сон. Придя в себя в середине ночи, выключил телевизор, зажег сигарету и, выкурив ее в три затяжки, опять уснул.

Утром в дверь позвонили. На площадке стояли двое молодых людей, напоминающие студентов.

– Мы от Алексея Игоревича, – заявили они.

– От кого? – поморщился Лях. – Не знаю такого, – хотел он захлопнуть дверь.

– Он сказал, что говорил с вами вчера по телефону и отдал нам устное распоряжение за вами заехать, – быстро пояснил один из них.

– От Мани что ли? – догадался Лях.

Оба молодых человека склонили головы в знак согласия. – Мы не можем так его называть. Эта кличка приросла к нему в зоне, а сейчас другое время и мы не в зоне.

– К жопе она его приросла, – буркнул Лях. – Сейчас оденусь, – захлопнул он дверь.

Через двадцать минут небесного цвета Тойота отъехала от дома Ляха. Они долго колесили по городу, избегая пробок и, выбираясь на загородное шоссе. Оно начиналось в старом районе города, испещренном узкими улочками, с построенными здесь еще до революции, деревянными двухэтажными домами для рабочих. Дома с тех пор сильно состарились, но в них по-прежнему жил тот же рабочий люд. Дома закончились, и машина окунулась в бескрайнюю ширь полей. Шоссе здесь было узким и малоезжим, лишь изредка навстречу попадались машины, все больше автобусы и сами они почти никого не обгоняли.

Ехали молча. Лях расположился на заднем сидении, оба «студента» сидели впереди. Он был спокоен, Маня не мог замыслить против него какую-нибудь пакость. Да и эти два хлюпика не вызывали опасений. Машина, между тем, повернула в лес. Дорога была проселочная и совсем узкая. Со встречной машиной здесь было просто не разъехаться. Сугробы в лесу стали выше и достигали уровня голов сидящих в машине. Кое-где на снегу виднелись следы обитателей леса, в основном, птичьи. Лях, хоть и не разбирался в следах, «веточки», располагавшиеся треугольником, от звериных лап отличить мог. Несмотря на ранний час, всю эту нелепую и смешную ситуацию с Маней, которую Лях серьезно не воспринимал, настроение у него было хорошим, и он был настроен на лирический лад.

Машина остановилась у небольшого ангара, примерно таких размеров, что в нем могли бы поместиться пара грузовиков. У въезда в это невзрачное прямоугольное сооружение была расчищена от снега небольшая площадка, а вокруг был лес девственной чистоты. Лях хотел выйти из машины, но тут открылись ворота, и они въехали вовнутрь. Водитель заглушил двигатель. Лях, сунув в рот, только что прикуренную сигарету, вышел и огляделся. Вдоль стен в два ряда стояли ящики с пустыми бутылками. В центре ангара лежали рельсы, которые уходили в подземный тоннель. На рельсах стояла тележка внушительных размеров, к которой были прикованы цепью два заросших, небритых человека в телогрейках и валенках. Цепь держала их за пояс, и имела такую длину, чтобы они могли работать, доставая до ящиков. Позади Ляха у ворот топтался охранник, резко отличающийся от молодых людей свирепым взглядом и манерой держать себя. На плече у охранника висел карабин, а в руке была плеть со свинцовым набалдашником на конце. Лях даже поежился при виде этого типа, который, видимо, и открыл им ворота.

– Андрей Васильевич, сообщите, что мы на месте, – сказал один из молодых людей охраннику, – И закройте, пожалуйста, ворота, дует.

Охранник кивнул, что-то буркнул в рацию, висящую у него на плече, и закрыл ворота.

Ангар окутал сумрак. Прикованные существа в человеческом облике хорошо ориентировались в этом полумраке, они установили на тележку пару скамеек, которые стояли здесь же, и встали позади тележки, своими позами выражая покорность и подавленность. Цепи при всех их перемещения гремели в этом гулком, бетонном пространстве, освещенном лишь парой маломощных лампочек.

– Прошу, Алексей Семенович, – указал жестом на тележку молодой человек. Сами они заняли места на скамейке, расположенной по ходу тележки лицом, в обратную сторону от движения. Лях залез на тележку, которая двинулась с места, дернувшись по рельсам, что он едва не упал. В ту же секунду раздался свист, и на спину одного из существ, опустился кнут. Человек вздрогнул, но, несмотря на адскую боль, не проронил ни слова. Лях сел на скамейку лицом вперед и, стараясь подавить удивление, граничащее с легким ужасом от увиденного, затянулся сигаретой несколько раз подряд. Процессия покатила в тоннель. Он освещался еще беднее ангара, лампочки здесь располагались на расстоянии столбов уличного освещения, но из-за маленькой мощности света отбрасывали крайне мало. Тоннель имел постоянный уклон под землю, поэтому, прикованным к тележке, людям оставалось только бежать позади нее, удерживая тележку от естественного разгона. Это длилось минут двадцать, наконец, в конце тоннеля появился свет.

В голове у Ляха были разные мысли, он мог бы признаться себе, что ожидал увидеть что угодно, но не это театральное средневековье с элементами заправдешнего ужаса. Такое мог придумать только Маня, человек с извращенной, затравленной психикой. Тележка въехала в освещенное пространство и остановилась. Это был цех по разливу водки. Человек пятьдесят стояли у движущейся ленты, которую можно было бы назвать конвейером, двигавшейся прерывистыми движениями от ящика к ящику. У каждого ящика работало по пять человек, трое наливали водку из пластиковых контейнеров, двое клеили этикетки. Кое-где процесс был автоматизирован, например, по отдельной ленте к работающим поступали пластиковые бутылки с жидкостью и пробки на бутылки завинчивал автомат. Около него стоял отдельный человек, одной рукой вынимавший бутылки из ящика и, после укупорки, другой рукой возвращающий их на место. Готовая продукция складировали у стены, в которой начинался тоннель, двое рабочих. Здесь работали мужчины и женщины, но различить их можно было с трудом, они почти не отличались друг от друга. Все они были прикованы к рабочим местам цепями.

– Алексей Семенович, нам сюда, – тронул его на локоть молодой человек. Они прошли по цеху, по стенам которого тянулись пучки кабелей разной толщины. Работающий люд не обратил на вошедших ни малейшего внимания. В конце цеха на стуле дремал охранник с такой же плетью и карабином, прислоненным к стене, как и у первого.

– Не спи, Михалыч, сопатку простудишь, – усмехнулся один из сопровождавших. Михалыч вскинул ясные очи, насквозь просвеченные алкоголем, и согласно кивнул головой. – А кто спит-то? Я все вижу, Вячеслав Андреевич.

Они было замешкались у железной двери с замком в виде штурвала, но она оказалась открытой, и они двинулись дальше. Путь лежал по бетонному коридору, также увешанному кабелями. По обе стороны коридора в глубоких нишах имелись двери с разной степенью защиты от проникновения. На одной из дверей было начертано мелом слово «студия», на другой «бляди», «целки» – прочитал Лях на следующей. По коридору распространялся какой-то запах, но кроме звука шагов идущих по нему, в нем больше ничего не отражалось. Они остановились у двери, на которой было начертано печатными буквами «шеф», и один из молодых людей постучал. Дверь была железная, но эха не последовало, из чего Лях сделал вывод, что дверь эта очень толстая.

Молодой человек потянул дверь на себя, и она открылась. Комната, в которую они вошли, была освещена не больше, чем тоннель. Единственным ярким пятном в правом углу был светящийся монитор, за которым Лях разглядел фигуру человека, сидящего на стуле. Этот человек повернул голову к вошедшим.

– Это мы, Алексей Игоревич, – сказал молодой человек.

– Спасибо, Слава, вы можете идти. Будьте у себя, я с вами соединюсь, – ответила фигура голосом Мани.

Молодые люди вышли, дверь закрылась, автоматически щелкнул замок. Лях вздохнул и огляделся по сторонам. Единственное, что он увидел, приглядевшись к полумраку, на полу комнаты лежал ковер, в углу куча какого-то хлама, а рядом с компьютером, за которым сидел Маня, стояли пара кресел и журнальный столик. Комната, судя по всему, как и все сооружение, находились под землей, и не имела окон.

– Ты быть хоть свет включил, – громко сказал Лях, – Сидишь тут, как крыса в норе.

Маня не обратил на замечание никакого внимания, во всяком случае, ни как на него не отреагировал.

– Проходи, Алексей Семенович, садись, – предложил он.

Лях раздраженно хмыкнул и прошел к креслу.

– Видел мои апартаменты? – спросил Маня.

– И что?

– Это ракетная шахта. Здесь было три пусковых установки, отсюда можно было уничтожить половину Америки.

Лях молчал, его начало раздражать то, что он так и не понял, зачем он здесь и что нужно этому придурку.

– Представляешь, какая мощь в этих бетонных стенах? – продолжил Маня.

– Ты чо, пьяный что ли? Говори, зачем звал, – не выдержал гость.

– Зачем звал, зачем звал, – задумчиво протянул Маня. – Дело хочу тебе предложить.

«Да я срать рядом с тобой не сяду», – подумал Лях, но вслух произнес короткое, – Ну?

– У меня море пустующих помещений, – начал Маня, – И вот я думаю, как бы их занять. Одна идея у меня уже есть.

Лях опять вздохнул, он уже жалел, что согласился приехать в эту дыру. Маня придурок, садист и извращенец, это видно невооруженным глазом.

– Ты о четырех лимонах вчера плел по телефону, – сказал Лях. – У меня мало времени, чтобы слушать твой бред, давай конкретно.

– А ты что, еще не в курсах? – удивился Маня.

– Ты о чем? – начал нервничать Лях не на шутку. Лицо его налилось кровью, и Лях был готов взорваться.

– Менты взяли твоего стрелка.

– Какого стрелка?

– Водилу твоего, и он дал показания, что пистолет, из которого он завалил Пермяка, твой.

Ляха словно дернуло током. Он не ожидал такого развития событий по той простой причине, что сразу пистолет не нашли, значит Слава его спрятал. Неужели все-таки нашли?

– Нашли пистолет? – быстро спросил он.

– Его взяли вместе с пистолетом. На мост шел выбрасывать.

– Придурок, – процедил Лях. Стало ясно, почему вызывают в прокуратуру, неужели на стволе остались его отпечатки пальцев? В принципе, могли остаться.

– Кто это подтвердить сможет, что пистолет мой? – прищурился Лях.

– Никто, поэтому тебя и не закроют, – согласился Маня, – Но Мэром города тебе не быть, это ясно, как божий день.

Лях молчал. Маня встал со стула, прошелся по комнате. – Я, Лях вложился в твою предвыборную компанию. Я всадил в нее четыре миллиона. Илья Сергеевич, наш добродетель, пообещал мне хорошую крышу, и где теперь мои деньги?

– Ты у меня об этом спрашиваешь? – взорвался Лях. – Где мои четыре миллиона? – передразнил он Маню. – Да твои бабки говном насквозь провоняли, и ты мне тут фуфло не гони, я твоих денег в глаза не видел.

– Не видел, – согласился Маня, – Только вот что я думаю.

– Да мне до п…ы, что ты думаешь, думает он, – вскочил Лях и, схватив Маню за горло, одной рукой оторвал его от пола. – Падаль ты Маня, всегда был ею и останешься. Какое дело ты мне хочешь предложить? Ты офонарел совсем?! Зови своих ублюдков, пусть везут меня отсюда, – отшвырнул захрипевшего в его тисках, Маню Лях.

Тот упал на ковер, закашлялся, задышал глубоко. – Узнаю Ляха, – сквозь зубы улыбнулся Маня. – Ты ничего не понял, – сказал он отчетливо.

– Что я должен понять?

Маня поднялся с пола. – Что ты никому не нужен.

Лях застыл, как вкопанный. Кровь снова ударила ему в лицо.

– Фотосалон ты продал, машину заложил, что с тебя взять? Осталась квартира, а ты как думаешь, Илья Сергеевич ничего тебе не предъявит? Да я с самого начала понял, что они тебя используют. Человек ты в городе известный, со спортсменами дружбу водишь, а за душой у тебя ни хрена нету. Стало быть – управляем. А станешь ты Мэром или не станешь, дело десятое, ты думаешь, один был такой кандидат? Сомневаюсь я.

Маня задел Ляха за живое. Тот замер, кровь отхлынула, силы на какой-то миг оставили его. Лях едва устоял на ногах.

– Это уже не твоя забота, – прохрипел он.

– Не моя, но я думаю, почему не помочь человеку, хорошему человеку, не предложить ему самому заработать и себе кое-что вернуть. Тем более что для него это ничего не стоит.

Лях молчал, глядя на Маню в упор. Тот расценил молчание правильно.

– У тебя там подвальчик был на проспекте, денег он, правда, требует не меряно, но куда сегодня без них? И мальчик один – компьюторщик. Подвал останется тебе, а компьюторщика отдай мне. Он мне тут здорово пригодится.

– Зачем он тебе?

– Систему охраны хочу усовершенствовать. И не только. Запись дисков хочу наладить, тоже неплохой бизнес. Помещений у меня хватает, с аппаратурой тоже проблем не будет. У меня тут небольшая студия, снимаем порно, особенно целки в ходу. Первая брачная ночь, – захохотал Маня. – Все в натуре снимаем, а хорошего компьюторщика нету.

– Так ты не только паленую водку гонишь? А где ты артистов берешь?

– Простой вопрос, Лях, очень простой. На улице нахожу. Знаешь, сколько молодежи на дорогах тусуется, бабы сами, не поверишь, в машину лезут. С целками, конечно, посложнее. Их приходится, как говорится, с фонарями искать. Но ничего, находим.

– И всех их тут на цепи держишь?

– Ну, почему всех? Охрана у меня не на цепи. Повязана кровью просто, в ментовку точно не побегут, а если у кого язык длинный, сам понимаешь, такие долго не живут. Только еще ни одного случая провала. Я первое время и сам удивлялся. Есть у меня сидельцы бывшие, вроде нас с тобой, среди охранников, с ними вроде понятно. Они ментов на дух не переносят. Но есть и обыкновенные, так сказать, граждане. Даже из молодежи. И что удивительно, Алексей Семенович. Они через неделю такими садюгами становятся, страх.

– Так они же жрать хотят, чем ты такую ораву кормишь?

– Мясом, исключительно мясом. Кстати, повар у меня бывший студент кулинарного техникума. Как Хазанов, прикидываешь? Задолжал он мне кое-что, я тоже его на цепь посадил. Рвало его, выворачивало просто, когда он первую тушу разделывал. А сейчас, ничего, привык, отъелся даже.

Лях поморщился. В голове мелькнула догадка.

– Мясом, говоришь, кормишь? – нахмурил он брови.

– Хочешь поглядеть?

Маня подошел к компьютеру, нащупал на столе кнопку, нажал, ругнулся. – Вишь, не всегда срабатывает, зараза. Нажал снова, опять ругнулся, ударил по кнопке кулаком. Замок на двери щелкнул.

– Прошу.

Они вышли в коридор, прошли в конец.

– Здесь комната охранников, тут раньше и была казарма. От вояк койки даже остались. Тут столовая, – толкнул он следующую дверь, – А здесь кухня.

В помещении, указанным Маней, стояли варочные котлы и большой разделочный стол. На столе лежала обнаженная девушка, и возле нее орудовал с огромным ножом молодой парень. Девушка была мертва.

– Кто у нас сегодня на обед, Вова? – весело спросил Маня.

– Ленка беременная, – отозвался тот. – Говорили дуре – пей таблетки перед тем, как трахаться.

Лях почувствовал, как горло схватил спазм. Как клещами, стало трудно дышать, он сделал несколько дыхательных движений, судорожно поймавшись за стену.

– Это поначалу со всеми так, – успокоил его Маня.

Дальше все было как тумане. Маня показал ему студию, в которой снимали порно, там стояла кровать, и стены были завешаны коврами. Всюду следы застывшей спермы и кровь. За дверью с надписью «Бляди» сидели и лежали девушки в кружевных сорочках с безучастными лицами.

– Целок сегодня нет, – с сожалением покачал Маня головой. – В интернете на них хороший спрос, Лях.

Заметив бледность и пот на лице гостя, предложил ему выпить. Пытаясь прийти в себя, тот согласно кивнул головой. Его мозг работал четко, но какими-то непослушными стали руки и ноги.

– Ну, так как, Алексей Семенович, отдашь мне своего мальчика?

– Как я тебе его отдам, если я его домой в Питер отпустил?

– Отпустил? – огорченно покачал Маня головой.

– У меня есть кое-кто на примете, – сказал Лях. Он понял, что единственной его целью стало – выбраться отсюда. Он знал, что Маня больной. Там, на зоне он выдержал такое, отчего не могла не улететь крыша. Маню таскали по камерам за пару бутылок водки и имели всем миром. В тюрьму он попал за изнасилование малолеток. Доказали два эпизода, но их наверняка было больше. Пути Ляха и Мани пересекались дважды, первый раз в СИЗО, где Маню опустили, второй раз на зоне, где он вел себя образцово-показательно, не на что не жаловался, терпеливо снося унижения, чем заслужил некоторое снисхождение к своей персоне со стороны зеков и лагерного начальства.

Маня налил в стаканы водки. Лях отрицательно помотал головой.

– Я в завязке.

– Тебя не поймешь, – усмехнулся Маня. – Ну, хозяин-барин, – двинул он плечом. – Хотя, может, ты думаешь, водка моего разлива? Это настоящий Абсолют из Швеции.

Он испытывающее поглядел на Ляха и определил, что достиг своей цели. Лях растерян и подавлен. А сломать такого, как Лях, дорогого стоит.

– А как они у тебя жрут-то это? – проглотил Лях комок, застрявший в горле.

– Нормально едят.

– Не догадываются что ли?

– Очень может быть, что и догадываются, но это же быдло, а голод не тетка. Я их по всей округе собираю. Был и нет человека. Да их и не ищет никто.

– А водилы?

– Которые водку в город возят? – уточнил Маня. – Они здесь не бывают, их в ангаре загружают, куда тебя привезли, да и плачу я им столько, что лишних вопросов они не задают.

– Я бы лучше сдох на их месте, – буркнул Лях.

Глаза Мани резко дернулись и сузились в щелки. – Всякому свое, Алексей Семенович.

– Ладно, выводи меня отсюда, я подумаю.

– Как скажешь, – улыбнулся Маня.

Он прошел в комнату охраны, отдал распоряжение. Появились те же два молодых человека. Они проводили Ляха до конца цеха и попросили подождать тележку. Лях был готов идти по тоннелю пешком, лишь бы не видеть этот гадюшник, но молодые люди вежливо просили его не торопиться. Наконец тележка появилась, и они тронулись в обратный путь. Теперь дорога шла в гору, толкающие ее, рабы изрядно потрудились, прежде чем достигли ангара. Все это время Лях курил, стараясь выглядеть спокойным. Нельзя сказать, чтобы увиденное потрясло его до глубины души. Оно его просто вывернуло наизнанку. Искушенный мозг Лях был находился в состоянии некой прострации, когда мысли как бы отсутствуют, и все окружающее кажется сном.

Они сели в машину. Обратный путь показался Ляху короче. Он попросил высадить его далеко от своего дома. Он решил пройтись пешком. В машине не хватало воздуха.

– А вы молодец, Алексей Семенович, – усмехнулся один из молодых людей. – Люди у нас даже в обморок падают, здоровые мужики, когда первый раз бывают.

Лях промолчал. Он, конечно, не был на грани обморока, но ноги и руки по-прежнему были какими-то ватными, а пелена на мозгах не спадала.

Он порядком замерз, пока добрался до дома, но даже этого не заметил. Набрал в ванную воды и несколько раз окунулся в нее с головой. Сознание, наконец, прояснилось.

«Если Маня был прав, его Мэрство – фикция. Да он и сам до конца не верил в победу, серьезные дела так не делаются. Использовал его Илья Сергеевич, только для чего? И странно это, на него не похоже, не будет он так просто деньгами швыряться. А если он и не швырялся? Кто эти деньги видел? И вообще, сколько Илья Сергеевич собрал с сидельцев на эти выборы? Неизвестно. Машину, жаль проиграл в казино. Хотя, пошла она в задницу, одни только расходы с этим Лексусом. Свой куш за выборы поимел, кафешку открыть бабок достаточно. Теперь Маня. А что Маня? Он ему ничего не должен, другое дело бабок срубить. У Мани они, похоже, есть и не малые. Только с ним дело иметь открыто нельзя. Не поймут его, да и самому противно».

Лях вылез из ванны, нашел в холодильнике пиво, оставшееся со вчерашнего, ногтем открыл бутылку и влил ее в себя. Утро не задалось, но жить-то надо. Громогласно отрыгнув воздух, Лях подошел к телефону и набрал номер Ильи Сергеевича.

– Слушаю тебя.

– Встретиться надо, разговор есть.

– Конечно надо, – согласился Илья Сергеевич. – Давно тебя жду, с утра звонили тебе. Бери такси и приезжай.

Илья Сергеевич повесил трубку.

Лях вернулся в кухню, закурил, заглянул в кастрюлю, где варилось мясо, и тут же захлопнул ее обратно. Его чуть не вырвало. Перед глазами всплыл труп молодой женщины.

Илья Сергеевич встретил его приветливо, но сесть не предложил. Сам он встал у окна.

– Ты уже все знаешь, да?

– Насчет водилы? – попросил уточнить Лях.

Илья Сергеевич удовлетворительно кивнул головой. – Встречу с ним в СИЗО организовать не удастся, но ты можешь написать свои вопросы адвокату, он их ему передаст.

– Давай прямо, Илья Сергеевич, с выборами пролет?

Илья Сергеевич рассмеялся. Лях недоуменно вскинул брови.

– Я думаю, ты присаживайся, Алексей Семенович, ты сегодня самый популярный самовыдвиженец у нас, – продолжил он. – О тебе столько пишут последнее время, что шансов у тебя больше, чем у других. Читал?

– Нет.

– Ну, да, когда тебе читать, тебе же бухать надо, – усмехнулся Илья Сергеевич. – Смотри, бывший мэр обосрался, и на него сегодня завели три уголовных дела. А он – выдвиженец губернатора. Усекаешь?

– Да, да, да, – прищурился Лях.

– На, почитай, – сунул ему Илья Сергеевич газету. – Первую страницу смотри.

В глаза Ляху бросился заголовок: «Будущему мэру – дорогу!» Ниже сообщалось, что нынешняя власть, не зная, как опорочить честное имя кандидата в градоначальники, приписала ему историю с пистолетом, из которого якобы, были застрелен ближайший друг Ляскова – президент федерации карате. Спрашивается, чего опасается, опорочившая себя в глазах всего города, власть? Отвечаем… Далее следовали нерушимые принципы, которыми уважаемый кандидат должен был руководствоваться в борьбе с коррупцией, преступностью и многими другими негативными проявлениями нашей жизни. А что касается судимостей, у Ляскова они давно погашены и, зная ситуацию в стране, как бывшую, так и нынешнюю, вряд ли можно к этому относиться серьезно.

Лях поднял глаза.

– Знаешь, в чем суть современной демократии? – усмехнулся Илья Сергеевич. – Побеждает тот, кто громче кричит и кого есть за что пожалеть. Добавить Жириновскому судимость по политической статье, он бы уже был президентом. Парадокс.

– Так я не понял, Илья Сергеевич, байда с пистолетом на руку нам получается?

– Никто не хочет рисковать. Как она обернется, не знает никто, даже губернатор. А его кресло сегодня шатается. Рисковать он не хочет, поэтому прислал мне письмо с предложением снять твою кандидатуру досрочно.

– На хрена? Если…

Илья Сергеевич остановил его жестом. – Тут дело такое, на весах слишком большие бабки, чтобы рисковать. Бабки уже вложены и их надо вернуть. Губернатор идет нам на уступки. Грех этим не воспользоваться, Лях. А с креслом Мэра – шут с ним, с этим креслом. Найдем мы, кого туда посадить. Ситуацию ловить надо.

Лях тяжело вздохнул. – И что я буду?

– Губернатор предлагает тебе кресло в объединении «Тефлон».

– Это совместное с немцами предприятие?

– Именно. Кресло заместителя коммерческого директора. Теперь усекаешь?

– Понятно, но…

– Какие могут быть но? Ты знаешь, какой у них оборот?

Илья Сергеевич замолчал, пристально поглядев на Ляха.

– Откуда я могу знать?

– И я не знаю, а знать надо. Сколько производят, кому продают, связи с поставщиками, кто акционер, ты понял? Есть реальная возможность подумать, как взять «Тефлон» в свои руки. Но об этом можем знать только ты и я. Ни одной живой душе, ни полслова, ни намека.

– Это понятно.

– Короче, ты согласен?

Лях кивнул.

– Выпьешь?

– Нет.

– Молоток, – удовлетворенно кивнул головой Илья Сергеевич. – Давай, напиши вопросы адвокату. Проблем с этим у тебя не будет, если про пистоль никто больше не подтвердит.

– У меня как раз повестка в прокуратуру, – сообщил Лях.

– Отпирайся от всего, да и все дела. Прессовать они тебя не посмеют, да и водила твой может изменить показания, если уже не изменил.

– Чего я буду писать, мне только, знаешь, что охота узнать – где он прятался все это время?

– Какая тебе разница? – не понял Илья Сергеевич.

– Чисто мои проблемы.

– Как знаешь. Спросим, раз надо.

Илья Сергеевич сел в кресло. Его так и подмывало поговорить о перспективах, связанных с «Тефлоном». Такой лакомый кусок шел прямо в руки, что душа замирала от восторга. Он уже давно мечтал о большой игре, а в жизни ничего не бывает напрасно. Но чтобы не спугнуть удачу, Илья Сергеевич молчал.

– Знаешь, у кого я сегодня был? – нарушил молчание Лях.

Илья Сергеевич вопросительно на него посмотрел.

– У Мани.

– У Мани? – удивился хозяин дома. – Что ты у него забыл?

– Предъяву он мне заявил на четыре лимона.

– Какую предъяву? – удивился Илья Сергеевич.

– Якобы, он эти бабки вложил в мои выборы.

Илья Сергеевич посмотрел в окно. – Маня, – произнес он одними губами.

– Но суть не в этом, – продолжил Лях.

– А в чем?

– У него цех по разливу этой бодяги в бывшей ракетной точке под землей. Он там настоящее рабство учинил. Ряботяги на цепях сидят, жрут друг друга.

Илья Сергеевич медленно перевел взгляд на Ляха. – Как это – друг друга, каннибалы что ли?

– Сам видел, меня от этого гадюшника чуть крыша не съехала.

– А Маня что?

– А что Маня, жрет, наверно, вместе с ними. Порнушку он там еще снимает, баба у него там залетела, ее замочили и на обед.

Илья Сергеевич удивленно повел головой. – Маня, – усмехнулся он.

– Так что на счет предъявы? – напомнил ему Лях.

– Предъявы? – вздохнул Илья Сергеевич. – Представляешь, какой скотиной надо быть, чтобы дойти до такого? Маню я больше видеть не хочу и тебе не советую. Знал бы я, денег бы от него не взял, – задумчиво произнес Илья Сергеевич. – Слушай, ты кому-нибудь об этом говорил?

– Нет.

– И не говори, не вспоминай вообще. Я, конечно, не большой патриот нашей долбанной республики, но такое лучше не знать никому. Сами разберемся, усек?

Лях пожал плечом, означавшее – «тебе видней» и закурил.

– Я слышал, кто человечьего мяса попробует, того на это мясо уже тянет, – вдруг сказал Илья Сергеевич громко. – Помнишь, у нас на зоне Килька пропал? В розыск его еще объявили.

– Он на поселении был?

– Он самый.

– Потом по зоне слушок прошел, что в топке остатки костей нашли, но администрация не стала шум поднимать. А Кильку так и не нашли.

– Думаешь, его сожрали?

– А хрен его знает, но Маня как раз в этой кочегарке постоянно крутился.

– Да он не один там крутился. С ним этот был постоянно – Корявый, Тюня, Любаша.

– Ну, тот вообще пидор был от рождения. Илья Сергеевич усмехнулся непонятно чему, может, вспомнилось что-то, хлопнул руками по боковинам кресла и поднялся. – Ладно, все. Основное мы решили. Дальше будем действовать по обстоятельствам. – Давай, – протянул он Ляху на прощание руку.

Обида

На следующий день Ляху позвонил адвокат и сообщил, что Слава все это время был в евонном подвале.

– Так, стукнул Лях кулаком по косяку, – Я же как чувствовал. Некуда ему больше было податься.

На столе стояла бутылка водки. Лях праздновал не то победу, не то освобождение от какого-то гнета, который висел над ним все последнее время. Хлопнув две трети стакана обжигающего напитка, он почувствовал, как глаза наливаются кровью. Жгучею волною прокатилась по телу обида, что его провели как пацана. Точнее говоря, провел Сухой.