Знакомство с Оксаной

Под вечер, когда стемнело, Володя принял душ, переоделся и вышел на улицу. Он одел Лехины парадные туфли. Моросил мелкий дождик, больше похожий на водную пыль, висящую в воздухе. Сухих не стал выходить на освещенный проспект, а дворами вышел на знакомую улицу и по ней спустился к автовокзалу. Оксану он заметил издали. Она ела пирожок, время от времени вертя головой по сторонам. Друг друга они увидели почти одновременно. Володя даже хотел спрятаться в толпе, но лишь замедлил шаги. Оксана обрадовано улыбнулась и сама подбежала к нему.

– Ой, кто это так вас? – испуганно воскликнула она, разглядев круги под глазами Володи.

– Никто, просто на лестнице поскользнулся и ударился затылком, – брякнул тот первое, что пришло на ум.

– Осторожнее ходите.

– Постараюсь, – шутливо кивнул Володя головой.

– Вам, наверно, очень больно было?

– Ничего страшного, ты-то как добралась вчера до дома?

– Нормально, – кивнула девочка головой.

– Вот возьми, – протянул ей Володя пачку сигарет.

– Сегодня они не нужны, – улыбнулась Оксана. – Мамы нет дома, и этот тоже куда-то ушел. Трезвый, представляете?

– Представляю. Значит, ты сегодня свободна, как ветер?

Оксана удивленно пожала плечами, не зная, как она свободна.

– Просто у меня в подвале есть что-то, похожее на пельмени.

– Как это – похожее? – не поняла она.

– Сначала это были пельмени, потом в магазине отключили свет, пельмени растаяли и слиплись. Тогда их отдали мне.

– Чтоб не выбрасывать?

– Чтобы не перестряпывать, – улыбнулся Володя.

– Растаявшие пельмени можно заморозить, а потом разломать ножом, серьезно сказала Оксана. – А перестряпать их уже нельзя.

– Заморозить можно, – согласился Володя. – Только для этого нужен холодильник, и потом, их все равно уже не продашь.

Оксана помолчала, с большой серьезностью во взгляде посмотрела на Володю.

– Вы меня хочите пригласить в свой подвал?

– Хочу, – согласно кивнул Сухих головой, – Но не знаю, понравится ли тебе мое угощенье.

Оксана заколебалась. – А вы там один в этом подвале?

– Вечером один.

– А днем?

– Днем иногда приходит начальство или рабочие из магазина. У них там раньше была мастерская.

Девочка вздохнула и пожала плечами.

– Тебе не стоит меня бояться, – улыбнулся Володя, – Я не собираюсь сделать ничего плохого.

– Вы не первый мне так говорите, – улыбнулась она, – Но вам я верю. Идемте.

Они зашагали по улице, переходя дорогу, Сухих нашел ладонь девочки и взял ее в свою. Она опять загадочно посмотрела на него, улыбнулась и ничего не сказала. Володя почувствовал, что страшно волнуется, прикосновение к ладони девочки вызвало в нем это странное приятное чувство.

– А где твоя мама? – неожиданно вспомнил он начало разговора.

– Ее опять увезли в больницу на «скорой», – вздохнула Оксана.

– Что с ней?

– Тетя Люся сказала, что перепила.

– Тетя Люся?

– Наша соседка.

– А почему опять?

– Мама уже травилась чем-то. Я не помню, как он называется. В пакетиках продают на вокзале в киосках.

– Ясно.

Они повернули за угол и свернули во двор.

– Вот мы и пришли, – объявил Володя.

– Уже? – обрадовано улыбнулась Оксана, – Я думала, ваш подвал дальше.

Сухих открыл дверь. – Сейчас будут ступеньки вниз, – сообщил он, хотя лестница и была видна в тусклом отблеске света снизу.

– Как здесь жутко, – поежилась Оксана, осторожно спускаясь вниз.

Они вошли в коморку, девочка удивленно вращала глазами по сторонам.

– И вы здесь живете?

– Временно.

– Ничего себе, – покачала она головой. – Здесь же страшно, и вы здесь один спите и не боитесь?

– А чего мне бояться? – улыбнулся он.

– Ну да, я представляю, как вы вчера грохнулись на этой лестнице, она такая большая.

– Знаешь, что мы забыли?

– Что?

– Надо было купить пачку маргарина, чтобы разогреть пельмени, – кивнул Володя на кастрюлю.

Оксана подошла к верстаку и заглянула в варево.

– Никогда не видела таких пельменей, – засмеялась она.

– Тебе их не хочется? – догадался Володя.

– У-у, – с гримасой сожаления покачала девочка головой.

– У меня больше ничего нет.

– Давайте, вы их утром съедите, а сейчас я пойду домой.

– Домой?

Она удовлетворительно покачала головой.

– Может, тебя проводить?

– Нет, не надо, я быстро добегу, мой дом совсем рядом. До свиданья.

Она вышла из подсобки и быстро поднялась по лестнице. Володя вышел следом, но почему-то стушевался и остался внизу. Секунду поразмыслив, он кинулся за ней по лестнице.

– Вы куда? – испугалась Оксана.

– Я все-таки куплю пачку маргарина…

Обогнав девочку, он прошел через двор, обернувшись лишь на самом выходе на проспект. Ему почему-то казалось, что все это время она смотрит ему вслед, но он ошибался. Обернувшись, Володя увидел, что Оксаны во дворе нет. Она убежала той же дорогой, которой он шел на автовокзал – дворами.

Будни

Всю неделю Володя чистил кирпичи, стараясь отвлечься от своих мыслей о девочке. И не мог, понимая, что она еще маленькая, что у него ничего с ней быть не может. Но она все равно присутствовала в его душе, мысленно он разговаривал с ней, ловя себя на том, что делает это непроизвольно, помимо своего рассудка. Когда наступало это прозрение, мыслеизвержения уступали место логике. То, что подвал ее шокировал, и все девочки в таком возрасте мечтают о принцах, а не о бомжах, что помочь он ей ничем не может. Впрочем, логика и здравые размышления не убеждали его ни в чем. Его, как магнитом тянуло к этой девочке, и никакая логика была неспособна этому помешать. Тогда он понял, что единственное лекарство – это время, и в сотый раз подумал о том, что лучше уехать. Но представить себя садящимся в поезд, что еще совсем недавно казалось ему верхом счастья и освобождения, он мог, но не желал этого.

Лях приезжал в подвал почти ежедневно. О произошедшей драке он не вспоминал, не обмолвившись о ней ни единым словом, ни взглядом. Если это и была игра, то артистом Лях был великолепным. В конце недели в подвал заглянул холодильщик Димыч.

– Леха не заходил? – спросил он, усаживаясь на скамейку.

Сухих варил себе кашу, стоя у верстака. Пельмени, которые он ел всю неделю, начали портиться в четверг, и их пришлось выкинуть.

– Нет.

– Ты вообще его не видел? – мрачно поинтересовался Дима.

– На этой неделе нет.

– Ясно, – протянул холодильщик и вздохнул.

– А что случилось? – спросил Володя.

Димыч пожал плечами. – Не выходит на работу, домой ему звонили, мать берет трубку и ничего не говорит.

– Как это? – не понял Сухих.

– Да бес ее знает, – воскликнул Димыч. – Прикинь, при мне заведующая говорит матери, что его уволят по статье, та бросает трубку.

– И что, никто не знает, что с ним? – удивился Володя.

– Мать-то его, видимо, в курсе, но не хочет рассказывать. Сейчас влепят Лехе статью за прогулы. Он даже, кстати, деньги получать не пришел, у нас же первого получка была.

Сухих сразу подумал, что стычка с Ляхом и странное исчезновение электрика как-то связаны.

– Они тут с Ляхом сцепились в понедельник, – сообщил он.

– Это когда света не было?

– На следующий день.

– Вот, больше Леху никто не видел, – заключил Димыч. – Из-за чего сцепились-то, не из-за тебя случайно?

Володя хмыкнул, бросил на холодильщика быстрый взгляд. Тот сидел сгорбившись, оперевшись локтями на колени и опустив голову.

– Из-за бухала. Ляху не понравилось, что у нас водка была.

Димыч вздохнул. – Ну и что? Не убил же он его?

– Да нет.

Володя выключил плитку и услышал шаги на лестнице. Он подумал, что это Лях, но в подсобку вошел невысокий, полный мужчина с лысиной на голове.

– Узнал что-нибудь? – обратился он к Димычу с порога.

– Не было его здесь.

– Значит так. Поедешь сегодня к нему домой, узнай все. Понял? Человек – не иголка, если забухал, я его, мать твою, полгода будет без премии работать. Во втором магазине рубильники надо срочно менять.

Мужчина исчез так же быстро, как и появился.

– Кто это был? – спросил Володя.

– Начальник наш, инженер по техобслуживанию оборудования Андрей Андреевич. Не плохой мужик, кстати. У Лехи залетов больше, чем… Димыч не успел договорить, по лестнице вновь раздались шаги. На этот раз пришел Лях.

– Что ему тут надо? – спросил он у Сухих, кивнув на холодильщика.

– Леха пропал.

– Какой Леха? – нахмурился Лях. – Я же сказал, чтобы этих бухариков больше здесь не было, – быстро добавил он.

– Ладно, пошел я, – поднялся Димыч.

Глянув на Ляха и поймав его колючий взгляд, он вышел.

– Пьет наверно где-нибудь этот Леха, – весело заключил Лях. – Набрали на работу алкоголиков, а потом удивляются. Еще бы в офис ко мне пришли. Не пускай ты их сюда, на хрена тебе такие друзья? Жрать что ли нечего? Так они напоить только могут, а жрачки у них самих нету. Кашу что ли варишь?

– Кашу, – кивнул Сухих.

– Пойдем поглядим, что ты там сделал, надо определиться с фронтом работ.

Лях задумчиво посмотрел на изменения в подвале. Кирпичи были вычищены и сложены прямоугольной стопкой. От стены не осталось и следа.

– Ну, вот, – довольно протянул он. – Из кирпича сложим стену, отгородимся от бойлера. На хрен он нам нужен. Здесь будет дверь, – махнул он рукой, очерчивая прямоугольное пространство в воображаемой стене. – В понедельник я закажу ее в фирме, а ты начинай очищать от мусора шлак.

– А куда мусор?

– Его надо будет вынести на улицу. Потом мы его увезем. Шлак переберешь, из него мы сделаем стяжку по полу. Песку надо будет привезти, когда все разровняешь.

Лях прошелся по подвалу, ковырнул ногой торчащую из шлака доску.

– Видишь, сколько мусора. Тебе бачок надо будет какой-нибудь, чем его выносить. Слава завезет сегодня. Вот, держи двести рублей, купи себе еду на выходные, меня, вероятней всего, в выходные не будет. Смотри, не пои тут никого и сам не пей. Сигареты есть еще у тебя?

Володя кивнул.

– Ну, купишь, если что. Деньги теперь у тебя есть. Как ты думаешь – сколько здесь кубов кирпича?

– Не знаю.

– Примерно сколько? Я же не спрашиваю тебя точно.

– Здесь тысячи две, две с половиной штук, – ответил Володя. – Целого, битого примерно тысяча.

– Ладно, – махнул Лях рукой. – Начнем ложить – увидим. Если что, прикупить его сейчас не проблема. Были бы деньги. Кругом нужны деньги. Без них ты пустое место, – усмехнулся он. – У меня один знакомый не так давно на своем Хаммере, знаешь, что такое – Хаммер?

– Джип.

– Не просто джип, а настоящий танк на колесах. Так вот он на этом Хаммере въехал в Тойоту. Просто проехал по ней. Тойота в лепешку, просто гора железа, водителя из нее сваркой доставали. Знакомый, правда, тоже перевернулся и попал в больницу на неделю, но уже давно жив и здоров. А парень этот, водитель Тойоты – умер. Так вот, что делают деньги? Там же были свидетели столкновения, протокол ГАИшников. В результате работы прокуратуры выяснилось, что он не только не нарушал правил, он даже ехал вообще в другую сторону, а Тойота пошла на разворот в неустановленном месте и сама попала ему под колеса. Пришлось ему, правда, отстегнуть вдове погибшего поллимона рублей, но его даже прав не лишили. Не нашли оснований, хотя ясно, что он сам вышел на встречную и просто смял Тойоту, как консервную банку своим танком. Причем в его крови был обнаружен алкоголь, примерно полбутылки водки. И суд закрыл дело за примирением сторон.

– Это как в средние века, – заметил Володя.

– Причем тут средние века? – не понял Лях.

– Тогда тоже полагалось за убийство холопа вельможей выплатить одну сумму, за убийство подьячего другую, в общем, от ранга жертвы.

– Может быть, может быть, – согласился Лях. – Хотя деньги во все времена были деньгами, что же тут удивительного?

Постояв, покурив с минуту молча, он засобирался к выходу.

– Ладно, работай, – бросил Лях, уходя.

Сухих показалось, что Лях недоговорил, точнее, не закончил свою мысль. «Работай, холоп», – должна была звучать эта фраза. И он работал весь день как проклятый. Вечером пошел прогуляться по городу, а когда вернулся, увидел у двери подвала бак для белья из оцинкованного железа. Этим баком ему предстояло выносить мусор. Открыв дверь, Володя негодующе пнул бак ногой, и тот скатился по лестнице, подпрыгивая и громыхая железными боками. Сухих тут же пожалел, что пнул ни в чем неповинный бачок. Откуда ему железному было знать, что творилось на душе у парня. Володя попросил у бака прощения и занес его в подсобку.

Он уже неделю не видел Оксану. Он хотел ее видеть и не хотел. Сухих поражала рассудительность девочки, которая, несмотря на юный возраст и незавидную житуху умела радоваться жизни и никогда не унывала. Может быть не подвал, а его уныние, которое она в нем увидела, было причиной ее поспешного бегства. Сухих вспомнил, что, находясь рядом с ней, он ни на минуту не забывал о своих проблемах. Наверно, это было написано на его лице, даже, скорее всего. Именно его кислая мина подействовала на девочку столь удручающе. Уж если ты не можешь быть принцем, то надо по крайней мере стараться им выглядеть в глазах дорогого тебе человека. Надо выкинуть из души это состояние безысходности, ясно же, как божий день, что жизнь этим подвалом не кончается. Да если рассуждать по большому счету, вдруг он встретил свою судьбу, и встретил ее благодаря именно этому подвалу. Да он должен целовать эти грязные стены…

Володя чуть не запрыгал от радости, но вовремя одумался и взял себя в руки. Он, взрослый молодой человек влюбился в пацанку без памяти. А вдруг это действительно она? Володя ни секунды не сомневался, что Оксана, именно она нужна ему, как никто другой. Он оглядел подвал, мрачные, покрытые копотью, стены вдруг озарились невидимым светом. Это был свет его души, его глаз, это был свет рождающейся любви. А возраст, ее возраст – дело житейское.

Наутро он решил сделать себе выходной в воскресенье и начал его с того, что принялся наводить в подвале порядок. Вымыл чисто стол, с оконного проема снял толстый слой паутины, подмел полы, кучу всякого хлама, населявшего подсобку, вынес на улицу. Навел относительный порядок в шкафу и застелил верстак, найденными в шкафу, обоями. В довершении уборки вымыл полы и сел на лавку на перекур.

Сидя за столом, устало подумал о том, что хорошо бы вскипятить чаю. Заварку он купил накануне. Кроме того, к чаю у него было двести грамм шоколадных конфет. Эту маленькую роскошь Сухих позволил себе не сразу, а несколько раз подумал, стоя у витрины. И чем дольше он думал, тем слабее звучал голос протеста против безумной траты денег, тем больше хотелось побыть немного транжирой. Пока никто не видит. Володя взял упаковку и едва удержался, чтобы не сунуть ее в карман, как это сделал молодой человек перед ним. Правда, на выходе оказалось, что у кассы молодого воришку поймали. За залом магазина наблюдали видеокамеры.

Володя поднялся, чтобы поставить на плитку чайник и тут услышал шаги на лестнице. В подвал, отдуваясь, как после бега, вошел боксер Миха. Сухих даже не сразу его узнал. Опухшее, мятое лицо молодого человека свидетельствовало о сильном похмелье. На плече у него была большая спортивная сумка, которую он с грохотом бросил на стол.

– Здорово, – протянул Миха ладонь для рукопожатия.

– Чай будешь? – поздоровавшись, полюбопытствовал Володя.

– Какой чай, – отрицательно мотнул головой Миха, – Может покрепче что-нибудь найдется?

– Водки немного, – вспомнил Сухих о недопитой с Лехой бутылке.

– Давай, – плюхнулся Миха на лавку. – Я, кстати, сковородку тебе принес, тарелки, ложки, вилки, глянь. Мать с дачи притаранила, там все равно бомжи скомуниздят.

Сухих достал остатки водки из шкафа, отдал бутылку боксеру, налил в чайник воду и поставил его на плитку.

– А я чайку.

Опохмелившись, Миха закрыл глаза и одобрительно крякнул. – Хорошо, но мало.

Миха принадлежал к той категории уверенных в себе людей, которые от своего не отступят, даже если в своей настойчивости будет прилипчив, как осенняя муха. В свой уже далеко не первый визит в подвал в бытность Володи он постепенно вызывал ощущение – чем скорее отвяжется, тем лучше. На этот раз Миха уходить не собирался.

– Я вот что думаю, – начал он издалека, – Ты уборку здесь что ли сделал?

– Сделал, – вздохнул Володя.

– А не продать ли нам сумку? – хлопнул Миха по своему баулу. – И не обмыть ли нам это дело? Сумка, кстати, классная, новая почти. Как ты думаешь, дадут за нее на пузырь?

– Не знаю, а кто продавать-то пойдет?

– Я не могу. Я досюда едва дошел. Посуду тебе допер. Глянь-ка.

Миха принялся выгружать предметы на стол.

– Вован, что ты думаешь по этому поводу?

– Ничего я не думаю, – опять вздохнул Сухих.

Миха облизнул пересохшие губы.

– А по бороде?

Володя глянул на боксера быстрым взглядом и не ответил.

– Да шучу я. Ты чо подумал? Сходи на рынок, чем черт не шутит. Понятно же, бедный студент, голодный студент, люди поймут. А я пойду? Рожа опухшая, ясно, что на похмелку надо. Еще подумают, что украл где-нибудь.

– Мне работать надо.

– Сегодня же воскресенье, – удивился Миха. – Вован, не тупи. Сделаешь доброе дело, и я тебе добром отплачу. Вишь, тяжело мне седни.

Сухих не мог, когда его долго просят. Отхлебывая несладкий чай, забыв о конфетах, он слушал журчание голоса боксера и думал об Оксане. В конце концов, он и сам хотел прогуляться.

– А, Вован? – не унимался Миха. – Я, кстати, с этой сумкой на России выступал. Пятое место занял, – задумчиво сказал он. – Жалко, конечно, старушку, но со спортом я завязал, если не считать литробол. Да ее рублей за двести легко можно двинуть.

– За двести? – переспросил Сухих.

– Ну, за сто пятьдесят.

Володя с сомнением покачал головой.

– Да, сколько дадут, лишь бы на пузырь хватило.

– Ладно, – криво улыбнулся Володя. – Ты здесь будешь?

– Тебя буду ждать, – вздохнул Миха, не выказав ни радости, ни удивления согласием Сухих.

Володя надеялся, что пока он с сумкой будет гулять по городу, Миха устанет ждать и уйдет. Наружная дверь просто захлопывается. Допив чай, Сухих закурил и повертел сумку.

– Нормальная же сумка? – вопросительно поглядел на него Миха.

– Нормальная, сумка, как сумка, – согласился Сухих.

– Ну и все.

– Ты Леху давно не видел? – спросил Володя.

– А что?

– Спросил просто. На работу он не выходит.

Миха пожал плечами. – Бухает может, у Димыча не спрашивал?

– Он сам его ищет.

– А знаешь, кому я проиграл на России? – неожиданно вспомнил Миха.

Володя удивленно пожал плечами.

– Челидзе. Был такой знаменитый боксер. Он тогда взял чемпионат. Даже чемпионом мира был, когда я уже бросил тренироваться. Потом он травмировался и ушел из спорта в коммерцию. Прикинь, сидит сейчас пожизненно.

– Как пожизненно? – вздрогнул Володя.

– Подстава. Он начальником охраны в казино работал. Нам, кстати, тренер наш Виквладович рассказывал. Он и на суде у него был, и так чисто они дружили по жизни.

– Пожизненно, это страшно.

– Еще бы, – хмыкнул Миха, – Лучше уж сразу, пулю в затылок и не мучиться.

– Так за что его все-таки?

– У конкурентов в другом казино пожар случился, кто-то залез на крышу и налил соляры в дымоходы. Семь человек сгорело. Ну, а у Челидзе жена была в это время в Грузии у родственников, на него и списали. Виквладович говорил, что ему после травмы через забор с рукой не перелезть, не то, что по крыше бегать.

– И что суд?

Миха двинул плечом. – Раз посадили, значит, не поняли. Или наоборот поняли, что такой заказной висяк лучше не вешать. Дело-то громкое было, а раз он под руку подвернулся, туды его.

– Да нет, так не бывает, пожизненно, – протянул Володя. Ему стало не по себе. – Судебные ошибки бывают, но не такие же.

– У нас в России все бывает. Ты знаешь, что пока ловили Чикатило, несколько человек расстреляли?

– За что?

– Ну, – замялся Миха, – Вместо него.

Сухих мотнул головой, снова полез за сигаретой.

Ты одевайся, только что курил же, – шутя возмутился Миха.

– Сам наговорил черте чего.

– Да ладно, это я с похмела. Хотя, когда узнал о Челидзе, недели две, наверно, ходил, как пришибленный.

Володя сунул сигарету в рот и одел куртку. Повесив на плечо сумку, он вышел из подвала.

– Постарайся побыстрее, – жалобно напутствовал его Миха.

На улице было холодно, несмотря на яркое солнце. Довольно сильный ветер носил по небу редкие тучи. Сухих застегнулся до подбородка и повернул на проспект. Как все-таки хорошо, что на земле существует смерть, подумалось ему. Не было бы смерти, некоторые вещи вообще пережить было бы невозможно. Точнее – не было бы естественной смерти. Люди сами по себе могли бы жить сколько угодно, но человека можно было бы убить. Убийц тогда просто рвали бы на куски, а близкие поголовно сходили бы с ума. Но мир устроен более мудро, смерть, как избавление от несовершенства мира, единственный совершенный инструмент. Когда-нибудь он настигнет все живое, что есть на земле. Интересно, сможет ли человечество пережить эту смерть? Возможно, все в мире делается для этого мгновения. Люди должны успеть стать настолько бессмертными, что бы пережить свою смерть. Белиберда какая-то. Володя тряхнул головой.

Людской поток, движущийся по проспекту, был немногочисленным, хотя время приближалось к полудню. Но холод, осенний октябрьский холод, делал улицы неуютными. На ветвях деревьев местами еще сохранилась желтая листва, но кроны большинства полностью пусты, и махали на ветру ветками, как плетями. Володя подумал, как давно он слушал сводки погоды, вообще новости. Что, интересно, сейчас происходит в мире, из которого он как бы выпал? Вдруг его внимание приковала большая толпа, собравшаяся у пятиэтажного жилого дома. Володя перешел улицу и подошел к народу. С балкона четвертого этажа он увидел свисающую веревку и седовласового мужчину, который лежал на асфальте. Из головы разбившегося вытекла лужа темно-красной крови, а лицо его было бледным, как воск и застывший взгляд был обращен к небу. В толпе слышались разговоры, что мужчина перелез через перила, а женщина хотела подать ему краску и кисточку, чтобы он снаружи покрасил балкон. Одной рукой он держался за перила, второй за веревку. Отпустив руку, чтобы взять кисть, он сорвался. Веревка, свисающая до земли, не помогла. Рядом с погибшим стояла немолодая женщина. Она плакала. Наверно, это была жена, которой хотелось, как шептались люди, чтобы балкон был покрашен. Люди вообще склонны обвинять живых, так как мертвые уже за все заплатили. Ведь, вполне возможно, что она сам решил покрасить балкон, хотя непонятно, как это сделать, держась рукой за веревку.

Неожиданно в толпе Володя заметил какую-то знакомую, мелькнувшую на мгновение, деталь. Он даже не сразу понял – какую. Вытянув шею и поискав глазами, он увидел заколку на затылке у девочки точь-в-точь такую, какая была у Оксаны. Он протиснулся в толпе и тихонько тронул девочку за плечо.

– Тихо, – прошептала она, приложив палец к губам. Она уже несколько минут назад заметила Володю и теперь сдержанно улыбнулась. Лежащий мужчина тихонько застонал и повел рукой.

– Мужик-то живой, – зашелестело в толпе. – Скорую, скорую надо. – Вызвали уже, мужчина вон, сразу же позвонил.

Лежащий вдруг повел глазами, взгляд его стал осмысленным и, опираясь на руку, сел на асфальте.

– Он когда падал, за веревку держался, – сообщила немолодая особа, из рядом стоящих с Володей.

Плачущая женщина склонилась над пострадавшим и, подхватив его под мышки, попыталась его поставить на ноги.

– Мужики, помогите ей, – раздался чей-то окрик.

– Не трогайте его, – прозвучал мужской бас. – Нельзя его трогать. И вы отпустите, – решительно выдвинулся из толпы пенсионер, обращаясь к жене мужчины.

Его оставили сидеть на асфальте. Мужчина потрогал затылок, выпачкал кровью руку и стал вытирать ее об асфальт.

На проспекте показались синие маячки, и к месту происшествия бесшумно подкатила карета скорой помощи. Осмотрев раненого, врачи положили его на носилки и погрузили в машину. Поглядывая на балкон, толпа медленно разбрелась в разные стороны. На асфальте осталась лужа крови и маленький пластмассовый желтый утенок, забытый кем-то из ребятишек.

– Как вы думаете, конец света бывает? – выбравшись из толпы, спросила Оксана.

– Это когда солнце погаснет? – шутливо поинтересовался Володя, пораженный тем, что людей так и тянет сегодня к разговору о вечности.

– Нет, – мотнула Оксана головой. – Когда все мертвые оживут и станут перед богом. Отвечать, – добавила она.

– Может быть, – покачал Володя головой, беря девочку за руку, потому что они переходили через дорогу.

– Интересно, как все поместятся? Людей же много живет, а сколько еще жило. Мне кажется, конец света тогда наступит, когда богу надоест смотреть, как мы тут живем.

– Почему ты думаешь, что ему надоест?

– А разве нет? Бог терпит, терпит и не вытерпит. Он же тоже человек.

– Человек?

– А кто же еще? Не собака же и не кошка, – улыбнулась она.

– Это точно, – согласился Володя, – Хотя, кто его знает, может и у кошек есть свой бог.

– И у собак и медведей? – покачал Оксана головой. – Зачем он им, они же молиться не умеют?

– Говорят, звери тоже чувствуют приближение смерти.

– Умирать никто не хочет, – грустно вздохнула девочка.

Некоторое время они шагали молча.

– Мы с вами гуляем? – спросила Оксана.

– Да, сегодня же воскресенье.

Они шли мимо парка отдыха, вход в который был по билетам. По взгляду девочки Сухих догадался, что ее тянет туда, но его мелочи, оставшейся от двухсот рублей Ляха, им бы не хватило даже на один билет.

– Мороженого хочешь? – спросил Володя.

– Бр-р, – поежилась она.

Володя уже давно обратил внимание, что на девочке новая куртка, но спросить ее об этом не решался. Посчитав, что представился случай, он поинтересовался.

– Тебе холодно?

– Нет.

– Мама тебе куртку купила?

– Она же в больнице. Это дядя Слава.

Некоторое время опять шагали молча.

– Скажите, а вы бомж? – вдруг спросила она, заглянув Володе в лицо.

– Почему ты так решила? – улыбнулся он.

– Вы живете в подвале. Без денег, без мамы.

– У меня мама есть, только далеко. Меня, кстати, Володей зовут.

Девочка понимающе кивнула головой. – А что тогда вы делаете в этом подвале?

– Там будет кафе, я, как бы это сказать, подготавливаю для этого почву.

– А как вы в него попали?

– Я учился в университете, но так получилось, что связался с нехорошими людьми, они меня туда и определили, – вздохнул Сухих.

– В университете? – прищурилась Оксана, недоверчиво поглядев на молодого человека.

– Да, а чему ты удивляешься?

– А вы меня не обманываете?

– Да что ты, зачем мне это?

– Ну, не знаю, – резко взмахнула она бровями. – А где вы раньше жили?

– В Санкт-Петербурге. Только я и сейчас там живу, точнее – временно не живу, но скоро туда…- Володя осекся.

– А где это – Санкт-Петербург? – по слогам выговорила девочка.

– На северо-западе.

– Далеко отсюда? Сколько на поезде ехать?

– Чуть больше суток на скором.

– О-о! – покачала Оксана головой.

– Мы можем поехать вместе, – неожиданно для себя выпалил Володя.

– Я не могу, – серьезно сказала она, – У меня мама болеет.

– Я не имел ввиду сейчас, – покраснел Сухих.

Девочка не заметила смущения молодого человека, она совершенно серьезно восприняла его заявление, не видя в нем ничего предрассудительного.

– Я бы поехала, – улыбнулась Оксана. – Никогда не ездила на поезде.

– У тебя наверно паспорта нет? – спросил Володя. – На поезде без паспорта нельзя, если без взрослых.

– Мне в мае будет четырнадцать. А вы когда родились?

– Я уже давно.

– Вы уже старичок? – рассмеялась она.

– Вроде того, мне уже двадцать один.

– А вы в армии служили?

– Нет, не служил.

– А почему?

– Сначала учился и получил отсрочку, потом поступил в университет, сейчас вот в подвале работаю. Оттуда тоже в армию не берут, но вообще меня освободили от армии по состоянию здоровья, – пояснил Володя, умолчав о том, что со здоровьем у него все было в порядке, просто отец смог договориться. Старые связи. Но если честно признаться, эта тема всегда была больной для Володи. Ему хотелось пойти в армию, но он боялся ее, и страх оказался сильней. Стоило представиться случаю, он против такой помощи отца ничего не имел.

Они сделали довольно большой круг, вокруг автовокзала, вокруг центрального рынка и прилегающей к нему, площади, и вышли на старые, покрытые корявым асфальтом, изрытые временем, улочки. Географически это был центр города, но эта его часть была густо заселена народом, живущим в старых двухэтажных бараках, часть из которых уже снесли или облагородили современными салонами парикмахерских, кафе и забегаловок разного пошиба. Бараки имели внутри небольшие дворики с песочницами и ржавыми, торчащими из земли трубами, напоминавших о детских площадках, некогда здесь существовавших. Кое-где сохранились лавочки и столики, на одну из которых сели Володя с Оксаной.

Маленький дворик был хорош тем, что защищал от ветра и любопытных взглядов посторонних. Эти места поэтому облюбовали наркоманы, использованные шприцы в изобилии ваялись вокруг скамейки.

Володя вытащил из пачки сигарету и прикурил, несколько раз чиркнув зажигалкой. Газ был на исходе и он подумал, что надо не забыть купить новую. Оксана ковыряла носком туфли песок и тоже молчала, поглядывая на своего спутника. Их не тяготило это молчание, хотя каждый чувствовал одну большую странность. Странно, что они были рядом.

– Хорошо погуляли? – улыбнулся Володя, пытаясь как-то разрядить молчание.

– У-у, – согласно кивнула Оксана. – А к нам опять тараканы пришли, – вдруг сообщила она.

– Тараканы?

– Да. Мы их травили шприцом, дохлые валялись по всей комнате, целый год их не было, а позавчера пришли снова.

– Это плохо, – покачал головой Володя.

– Я их боюсь, всю ночь здесь на лавочке просидела.

– Здесь? – изумился Володя.

– Боялась домой идти.

– А этот, дядя где был?

– Дома спал пьяный. Ему тараканы не мешали.

– Так они же не кусаются, чего их бояться?

– Они противные, усатые, – поежилась девочка.

– Подожди, ты здесь живешь где-то рядом? – догадался Володя.

– Так вот же мой барак и есть, – кивнула девочка на облупившееся двухэтажное строение, во дворе которого они сидели на лавочке. – Нас снести обещают скоро, мама говорила. Нам нормальную квартиру дадут.

Вытянув голову, Оксана напряженно посмотрела вдаль.

– Уходите, дядя Володя, – неожиданно сказала она.

– Что случилось? – не понял тот.

– Уходите, – твердо добавила девочка. – Дядя Слава домой идет.

Володя посмотрел в направлении ее взгляда и увидел высокого, кажущегося из-за своего роста худощавым, мужчину в кожаной куртке и потертых джинсах. Володя поймал себя на мысли, что представлял его совсем иначе. Дядя Слава оказался довольно молодым человеком, прилично одетым и разве что небольшие мешки под глазами выдавали его пристрастие к алкоголю. Сухих поднялся с лавочки и попрощался.

– До свидания, – ответила Оксана, и Володя, не зная, что сказать еще, как-то нелепо улыбнулся.

– Уходите же, – потребовала девочка, – Я не хочу, чтобы он вас видел.

Володя недоуменно двинул плечом и пошел прочь. Поравнявшись с мужчиной, он обратил внимание на взволнованный вид этого человека, шагающего крупным торопливым шагом. Отойдя несколько метров, Сухих обернулся и увидел, как мужчина подошел к девочке и что-то ей сказал. Они вместе пересекли двор и скрылись в бараке.

Пьянка

В подвале было шумно. Еще, спускаясь по лестнице, Володя определил по развеселому гомону, что у него гости. За столом сидел Миха с осоловевшими глазами, Димыч, незнакомый парень и смуглолицая девица с пышными формами. Появление Сухих было встречено дружным – О-о, восклицанием, непонятно – радости или разочарования.

– Ты все сумку ходишь, продаешь? – загоготал Миха. – Давай к столу, бедолага, нас сегодня угощают.

Володя по очереди поздоровался с присутствующими за руку. Девушка скромно назвалась Леной и посмотрела на парня. Володю запихнули на лавку, освободив ему местечко на углу стола.

– А мы картошечки изжарили, – махнул рукой Миха.

– Не мы, а Лена, – поправил его Димыч.

– Само собой Лена, – согласился тот.

Володе налили водки. Из трех бутылок, стоящих на столе, одна была пустая, одна нетронутая и третья выпита до половины. Он отрицательно помотал головой, но народ не принимал возражений. Сухих выпил, водка обожгла горло, с трудом прокатилась в желудок. Его передернуло.

– Не пошла что ли? – участливо поморщился Миха.

– Нет.

– Вторая покатит нормально, – заверил Володю Димыч.

Лена смазливо улыбнулась и посмотрела на парней по очереди. – Мальчики, а мне пора домой.

– А на посошок? – воскликнул Димыч, беря со стола бутылку.

– Подожди, как домой, мы же только начали? – не понял Миха.

– Ты меня проводишь? – толкнула Лена под локоть своего спутника.

Тот удовлетворительно кивнул головой.

– А на посошок? – выкатил глаза Димыч, наливая всем.

Парень отрицательно помахал рукой и поднялся. – Мне уже хорош.

– А я выпью, – кокетливо заявила девушка и резким движением опрокинула кружку в рот.

– Вот это по-нашему, – довольно хлопнул в ладоши Миха, – Это я понимаю. Еще по одной?

Скукожившись, Лена отрицательно замотала головой. Поймав парня под локоть, она несмело сделала шаг и, повиснув у него на руке, заторопилась к выходу.

– Ладно, мужики, бывайте, – на ходу обернулся он, и парочка скрылась за проемом двери.

– Ну, что, вздрогнули что ли? – громко отрыгнул Миха, поднимая свой стакан.

Сухих не хотел пить, но что-то его заставило поднять пластиковый стакан и опрокинуть его содержимое в рот. Так он не привлекал к себе внимания.

– Жалко, что она ушла, – с сожалением покачал Миха головой.

– А что она тебе? – не понял Димыч.

– Потрахать могла бы дать.

– Она же с этим, как его?

– Леней что ли?

– Ну.

– А какая разница? – вздохнул Миха. Он разлил остатки водки в два стакана, себе взял кружку Лены, из которой Сухих обычно пил чай и, не дожидаясь приятелей, выпил.

– Ты будешь? – спросил Димыч у Володи.

Тот удовлетворительно кивнул и поднял стакан.

– Смотри, прибежит твой опять, вставит тебе по первое число.

– Сегодня не прибежит.

Последнюю бутылку допивали под общую болтовню. Сухих пытался поведать приятелям о том, как его обворовали на вокзале, Миха рассказывал о боксерах, их нелегком труде и несправедливости в спорте, Димыч больше кивал головой и налегал на картошку, заявив, что когда он выпьет, должен хорошо пожрать. Чем кончился вечер, а точнее ночь, Сухих не помнил. Он проснулся на лавке и очень удивился – почему так холодно. Наверно кто-то, уходя, забыл закрыть дверь. Ворочаясь на бок, он свалился вниз и еще больше удивился, поняв, что лежит на земле. Открыв глаза, долго не мог понять, где это он лежит. Его окружали темные силуэты домов, где-то залаяла собака, какое-то шуршание, напоминающее звуки метлы по асфальту. Тряхнув головой, Володя поднялся, сел на лавочку и вскинул руку, чтобы посмотреть на часы. Его фирменные «Сейко» со светящимся циферблатом и записной книжкой отсутствовали. Ужасно болела голова. Вздрагивая всем телом, он поднялся, сделал шаг и почувствовал, что на что-то наступил. Этим что-то оказались ключи от подвала. Приглядевшись, в одном из двухэтажных домов, Володя узнал знакомые очертания. Ему даже показалось, что он заходил вчера внутрь этого двухэтажного дома. Это был барак, где жила Оксана. Сомнений не было. Каким ветром его принесло сюда, Сухих не помнил, слава богу, что он не знал номера ее комнаты. Володя пошел на звук метлы и, обогнув барак, увидел дворничиху.

– Время не подскажете?

– Шесть часов.

– Утра или вечера.

– Допился видать, – хмыкнула дворничиха. – Утра само собой.

– Спасибо, – поблагодарил Володя и отправился дворами в подвал. Навстречу ему уже спешили люди. Уверенные в себе, трезвые, выспавшиеся. Неподалеку звякнул трамвай, подъезжая к остановке. Люди деловито полезли внутрь, заполняя собой полупустой вагон. Облизнув пересохшие губы, пошатываясь и ежась от холода, Володя направился в подвал. Димыча там не было, на лавке спал Миха. Услышав шаги Володи, он проснулся и сел.

– Утро уже что ли?

Сухих молча кивнул и пошарил глазами по столу. Часов не было.

– А ты где был? – спросил Миха.

– Гулял.

– У-у, – понимающе пробурчал тот. – Не осталось у нас?

– Вряд ли.

Собрав пустые бутылки в пакет, Володя поставил его в душ. Прибрался на столе.

– Ох ты! – неожиданно радостно воскликнул боксер. – Я вспомнил, – полез он по карманам. – Мне же Леня вчера сотню занял, когда в магазин ходил, точнее сдача у меня осталась. Хотя это без разницы. Где этот стольник?

В куртке его не оказалось, поднявшись с лавки, Миха продолжил поиски в джинсах. Извлекая на свет хрустящую бумажку, радостно сверкнул глазами. – Ты понял, а? Похмелиться можем. Будь другом, сгоняй в гастроном, закусь какую-нибудь возьми и попить, лучше минералки. Вода тут в подвале говно, тухлятиной какой-то воняет.

Сухих не представлял себе, как он сможет заставить себя выпить. Неистовое отвращение к водке до спазм в горле при одной мысли о ней. Он сходил в магазин, принес поллитру, и Миха не заставил себя ждать. Володя долго не решался, приноравливался к стакану и не мог, чувствуя, что его немедленно вырвет.

– Сделай так, – начал Миха обучающую беседу, – Набери в рот минералки, но не глотай, выпей водку залпом и снова минералку. Понял? Прокатится, даже не почувствуешь, у меня тесть так всегда делал.

– Мне кажется, пора с этим завязывать, – вздохнул Сухих, поднимая стакан.

– И давно ты это понял? – усмехнулся Миха.

– Сегодня утром, я же на улице ночевал, попросту вырубился.

– У меня такое было и не раз. Один раз зимой, искал приятеля, ходил орал его под окнами и свалился. Ладно, мужик под утро с собакой пошел гулять. Чувствую, кто-то мне лицо лижет, а это пес его, как не замерз, понятия не имею. Я пока лежал, у меня под боком весь снег растаял. Так вот. Ты не микрофонь, глотай и закусывай. Это что, ливерная колбаса?

– Зельц.

Сухих опрокинул стакан в рот, проглотил, его едва не стошнило. Быстро хлебнул минералки, сунул в рот кружок ливера. – Я больше не буду.

– Хозяин – барин, – согласился Миха.

Себе он наполнил стакан на две трети, выдохнул, выпил и заулыбался, поглаживая себя по животу. – Как по маслу пошла. Я ведь уже давно алкоголик, Вован. Только я думаю, что алкоголики не самые плохие люди на этой земле. Воров ненавижу, жополизов, барыг, а вот бандюганов уважаю.

– Чем они лучше-то?

– Расслабиться разной сволочи не дают, проблемы решают по уму, по понятиям. Была б моя воля, я бы бандитов поднял и все законы по понятиям переписал. А то такая хрень в стране творится. Чиновники толстозадые сидят, ни одну, падлы, проблему решить не могут, одни пустые базары, что народ уже лучше живет, а нормальные пацаны спиваются. Я уже сколько друзей похоронил, страшно подумать. Ты вот еще молодой совсем, а тоже.

– Я не сопьюсь, – сказал Володя.

– Не зарекайся. Это как масть в жизни пойдет. У меня тоже поначалу все было. Я же боксом нормально занимался, на России выступал, думал со временем в профессионалы податься. Только не судьба оказалась. В спорте тоже – не подмажешь, с тренером общего языка не найдешь, и а-ля-у-лю. Сечешь?

– Не очень, – признался Володя.

Миха вздохнул. Он уже порядком опьянел, и его клонило в сон.

– Скоро Лях сюда придет, – предупредил его Сухих. – Ты не спи давай.

Боксер понимающе кивнул головой. – Я счас домой пойду, тебе оставить, а то мне одному много будет?

– Как хочешь.

Миха опять кивнул и плеснул водки в стакан Володи. Остаток вылил себе, поморщился и мотнул головой. – Дай бог, чтоб не последняя.

Они выпили, Сухих закусил, Миха промакнул рукавом губы.

– Все, – заявил он, – Я потопал.

Сделав несколько шагов, он едва не завалился на бок. Поймавшись за шкаф, нашел равновесие и, сделав еще шаг, обернулся.

– Это все ерунда, – поводил он указательным пальцем по кругу. – Все вот это, подвал, грязь, вся эта трескотня, главное, чтобы фундамент у тебя был, – постучал он этим же пальцем по голове, – Не дряблые мозги, а фундамент, понял?

Он ушел, махнув рукой.

«Фундамент вместо дряблых мозгов, в этом что-то есть», – подумал Сухих и пошел переодеваться. Свое спасение от гибели в алкогольной пучине он видел в работе. Для начала ему предстояло расчистить место для кучи шлака, в который он его перегребет, очищая от мусора. Первый бачок заполнился моментально. Сухих вытащил мусор наверх и высыпал у стены. Так он работал до обеда, очень устал и взмок, но мусора оказалось так много, что его усилия в подвале были почти незаметны. Зато наверху образовалась приличная куча мусора. Решив пообедать, Володя сварил себе остатки каши из последней коробки и, хотя аппетита не было, заставил себя ее съесть. После чего устроился на лавке и задремал. Голос начальника неожиданно прервал этот сон.

– Спишь что ли, славянин? Вставай, тебя обокрали.

Сухих сел на лавке и разлепил глаза.

– Пьешь что ли опять? – пригляделся к нему Лях.

– Устал просто.

– Усталость вещь полезная, – заметил Алексей Семенович. – Видел я, сколько ты наворотил за два дня. Кот же наплакал, не пойму с чего ты мог устать.

– Вчера же воскресенье было, – заметил в свою очередь Володя.

– А тебе-то какая разница? Хочешь сгнить в этом подвале? Тебе надо дело делать и чем скорее, тем лучше. Воскресенье было, – передразнил его Лях. – Хочешь сгнить, гний. Жрал чего-нибудь?

– Кашу, кончилось только все.

– Что кончилось?

– Еда, да и деньги.

– Кончилось, – хмыкнул Лях. – Конечно, если дружбанов водкой угощать, как не кончится. У меня знакомый один фотограф, к нам ходил обрабатываться, хороший фотограф, не как эти, которые по улицам бегают, но спился. И машину пропил, жена его оставила и без квартиры и без средств каких-либо, аппаратуру украли. Сейчас натуральным бомжом стал, живет на помойках, там же и питается. Даю вот тебе пятьсот рублей, купишь себе чего там надо. А меня неделю не будет, в Москву по делам уезжаю. Думаю, в Питер еще заглянуть придется. Не надо сходить к твоей маме, привет ей от тебя передать, вещи какие-то, может, нужны тебе, зима же скоро?

– Нет, – со вздохом ответил Володя.

– Ну, смотри. Ты ведь, я предполагаю, так и не написал ей?

– Нет.

– И не звонил?

– Нет.

– На вот, – достал Лях из кошелька пятисотрублевую купюру, – Убери подальше. И пойдем поглядим, что ты там наворотил. – Ну вот, – развел он руками, кивнув на очищенную кучку шлака, – Что я говорил? Кот наплакал.

– Да тут не один КАМАЗ мусора.

Лях посмотрел на Сухих так, словно речь шла о нем самом, а не о работе. Резким движением достав сигарету, он нервно залазил по карманам в поисках зажигалки.

– Ну и что?

– Так время надо.

Лях нашел зажигалку, прикурил и вдруг успокоился. Рассмеявшись, он заметил:

– Время – как раз то, чего нам всегда не хватает. Мне лично. Ладно, в Москву съезжу, поищу тебе помощников. Работай пока.

Он ушел, попыхивая сигаретой. Володя взялся за лопату и не выпускал ее из рук до глубокого вечера. Почувствовав, что выдохся, ушел в свою «конуру» и лег на лавку с сигаретой в руке. «На месяц работы еще точно хватит, если не на все два», – засыпая, подумал он.

Проснулся Сухих от голода, и сразу понял, чего он хочет. Горячую яичницу. В желудке наблюдалась тянущая пустота, но общее состояние организма казалось невесомым. Уже давно Володя не просыпался с такой легкостью во всем теле. Быстро переодевшись, он полубегом отправился в гастроном, и через несколько минут на сковородке шипели яйца. Пять из десяти купленных, а Володя нарезал, на вычищенном до блеска столе, здоровыми ломтями хлеб. Одно только огорчало, он теперь совершенно не знал, сколько сейчас время, а спросить забыл. Но это обстоятельство никак не повлияло на его аппетит. Уплетая яичницу, он не забыл поставить на плитку чайник и вспомнил о конфетах. Однако, заварив чай, Сухих понял, что не наелся и тут же принял решение уничтожить пять оставшихся яиц подобно собратьям. Яйца были изжарены и съедены. Горячий чай с шоколадными конфетами завершил утреннюю трапезу. Он прошелся по подвалу с хозяйской неторопливостью, поглядел на проделанную работу, довольно потер руки и пошел переодеваться. Силы буквально подхлестывали его к действию. Работая до обеда, он почти не устраивал себе перекуров, около полудня к нему заглянул Димыч и сообщил, что съездил к Лехе и ничего не узнал. Ему просто никто не открыл дверь, хотя на кухне горел свет, и на окне шевелилась занавеска.

– Может его твой так напугал? – предположил Димыч.

Володя пожал плечами. Честно признаться, он и сам что-то такое думал, уж больно странным было исчезновение Лехи.

– Давай, рассказывай, что тут произошло, – потребовал холодильщик.

– Да ничего особенного, сцепились они из-за водки, Лях схватил палку и стукнул по голове Лехи. Палка сломалась по сучку. Леха убежал.

– А ты где был?

– Здесь и был. В одну секунду все случилось.

Димыч задумчиво поглядел на Володю. – Не врешь, все так и было? Может он его убил тут или покалечил? Все равно ведь станет известно. Колись давай.

– Чего мне колоться?

– И больше ты Леху не видел?

– Нет.

– Странно все это, Леху вообще-то хрен напугаешь, он на нож как-то пошел в магазине. Там один субъект кассу хотел гробануть, а Леха как раз в это время дежурил ночью.

– И что?

– Выбил нож, налетчика связали и сдали в ментовку. А тут, испугаться какого-то Ляха. Не врубаюсь я ни хрена.

– Сломать кого угодно можно, – заметил Володя.

– Ты просто Леху не знал, такие не гнутся и не ломаются. Он бы тут батрачить не стал хрен знает на кого и дожидаться – накормят его или нет.

– Я понимаю, – покачал головой Володя.

– А где он кстати?

– Кто?

– Начальник твой, шеф, так сказать.

– В Москву уехал.

– И ты опять голодный тут сидишь? – язвительно усмехнулся Димыч. – Давай, давай, он тебе потом премию выпишет за ударный труд.

Не прощаясь, электрик ушел, насвистывая бравый марш «Три танкиста, три веселых друга, экипаж машины боевой». Боевой настрой, с которым Сухих взялся за работу утром, улетучился. Работать больше не хотелось. Володя переоделся и решил прогуляться. Оксана, вдруг он ее увидит?

Хмурое небо было завешено тучами. Дождя не было, но по всему чувствовалось, что он готов пролиться в любую секунду. Не успел Володя сделать и трех шагов, как небо прохудилось. Дождь был мелкий, но густой и холодный. В воздухе висела сырость, совсем, как дома в Питере. Конец октября, в это время на Урале уже бывает снег, но благодаря, возможно, всеобщему потеплению, столбик термометра не опускается ниже плюс четырех даже ночью. Сухих хотел повернуть обратно, но у него горели щеки от внутреннего возбуждения, и холодные дождинки приятно освежали лицо. Он решительно двинулся в сторону автовокзала. Оксаны там не было, потолкавшись среди пассажиров и отведав мятого пирожка с яблоками, Володя повернул к ее бараку. Идти было недалеко, но желающих гулять под дождем Сухих не заметил. Он вошел в подъезд и сразу узнал длинный коридор в обе стороны от входа. В одном конце, он был в этом уверен, стоит ванна и за ней находится туалет. Значит, он был здесь ночью, теперь Володя был в этом уверен. Пройдя по коридору мимо дверей в комнаты, из-за которых кое-где слышались голоса, Сухих увидел консервную банку, набитую окурками. Достав сигарету, он закурил. Кто-то сбежал со второго этажа, и мелькнув красной курткой в крошечном вестибюле, хлопнул дверью. Вдруг Сухих увидел Оксану. Она вышла из комнаты с тазиком, и хотя коридор был неосвещен, Володя узнал девочку по силуэту. Она была в домашнем халате и несла полоскать в ванну простыни. Сухих стоял на фоне окна, поэтому девочка, не ожидавшая его здесь увидеть, чуть не прошла мимо.

– Вы? – в последнюю секунду удивилась она.

– Я.

– Что вы здесь делаете? – удивилась девочка.

– От дождя спрятался.

– А-а, – улыбнулась она, не зная что предпринять, продолжать стоять или идти полоскать простыни.

– Мы же на ты с тобой, – улыбнулся Володя.

– На ты?

– Ну да.

– Я уже забыла.

– Давай, я тебе помогу, – предложил Володя.

– Если только выжать, а то у меня сил не хватает. Висят потом простыни, а с них каплет и целые лужи дома накапывает, – словно оправдываясь, сказала она.

Они вместе прополоскали простыни, Володя выжал их с такой силой, какой у него раньше никогда не было, и поставил тазик на подоконник.

– А дядя Слава где?

– Он под утро пришел, спит.

– С работы?

Оксана поджала губы. – С автоматов наверно. Колбасы купил, видать, выиграл.

– Я хотел тебя пригласить прогуляться.

– Под дождем? – рассмеялась она.

– То-то и оно. А давай завтра, если дождя не будет, пойдем с тобой в парк на аттракционы.

– А вы что, разбогатели?

– Да нет, с чего ты взяла. Просто заработал немного денег.

– Я согласна. Давно мечтала побывать в парке.

– Значит, договорились? Встретимся в три часа на автовокзале, где ты обычно… бываешь или где встретимся, где тебе удобней?

– Давайте на автовокзале, – кивнула Оксана.

Она подхватила тазик, Володя проводил ее до дверей. Улыбнувшись на прощанье, Оксана вошла в комнату и закрыла ногой дверь. Выстрелив рукой к потолку, Володя подпрыгнул и устремился в подвал. Подходя к магазину, он вспомнил, что голоден и решил, что на вечер все равно надо что-нибудь купить. Сухих решил сэкономить как можно больше денег, поэтому купил только пачку сливочного маргарина и булку белого хлеба, подумал и попросил отвесить небольшой кусочек ливерной колбасы, но по дороге в кассу, увидев дешевые пакеты с супами быстрого приготовления, передумал и отбил за супы. Ливерная колбаса за триста грамм двадцать рублей показалась слишком дорогим удовольствием. Но кроме этого, к великому сожалению, у него заканчивались сигареты. Перейти на дешевые или отказаться совсем у него не хватило духу, поэтому пять пачек сигарет выдернули из его бюджета немаленькую сумму.

Остаток дня он провел в «карьере», перегребая шлак. Наработавшись, принял душ и сварил две пачки супа. Чай пил без сахара, сделав для себя открытие, что чай и так по-своему вкусен. На следующий день работал до седьмого пота, прерываясь лишь на короткие перекуры. После полудня несколько раз бегал к гастроному узнать который час. Подзаправившись остатками вечерней трапезы, которую с усилием не съел поутру, переоделся и отправился на вокзал. Как выяснилось, торопился он зря. У него оказалось полчаса в запасе, но Оксана не заставила себя ждать и тоже пришла раньше. Дул холодный северный ветер, гоняя по серому сырому небу мрачные тучи. Дождя не было, но в воздухе висела влажная пелена мороси. Парк, в который они так торопились, оказался вообще закрыт вместе с аттракционами. Посмеявшись над собой, решили прогуляться по проспекту, но Оксана скоро замерзла и засобиралась домой. Тогда Володя предложил ей сходить в кино. Проходя мимо кинотеатра, они увидели огромную афишу с рекламой «Титаника». Фильм был двухсерийный, несмотря на дневной сеанс, билеты стоили дорого, и у Володи едва хватило денег. Но денег все-таки хватило, и через некоторое время они оказались в теплом, уютном зале кинотеатра. Начался сеанс. Фильм заворожил Оксану, она была в восторге от Леонардо ДиКаприо, Володе даже показалось, что она влюбилась в этого актера, и он почувствовал укол ревности. Хотя фильм ему понравился не меньше, эффектный стереозвук, широкий экран, удобные кресла. Когда они вышли на улицу, некоторое время шли молча, завороженные потрясающим зрелищем. Уже значительно позднее у себя дома в Питере Володя принес домой диск с этим фильмом и, пересматривая его по телевизору, ничего подобного не испытал.

Оксана была несказанно благодарна Володе за оказанное удовольствие. Он понимал, что ей хочется скорее убежать домой в тепло, но она стесняется ему об этом сказать. Пригласить ее в подвал он не решился. Это было бы глупо с его стороны, поэтому он сам предложил им разойтись, сославшись на неотложное дело. Оксана с радостью согласилась и, поцеловав Володю в щеку, убежала. При этом поцелуе он почувствовал легкое прикосновение ее маленькой груди к его руке. Сердце вздрогнуло и забилось, как птица, заключенная в клетку. Он еще с минуту стоял, как вкопанный, провожая ее взглядом.

Вернувшись в подвал, пересчитал мелочь, оставшуюся от культурной программы и, поставив на плитку воду для супа, отправился за половинкой хлеба в гастроном. Отужинав, сделал длинный перекур и лег спать. Но не засыпалось. Его меньше всего волновало, что у него осталась всего одна пачка супа, хлеб он съел весь целиком, а Лях появится только через неделю, он думал об Оксане. С этой светлой мыслью о ней он и уснул.

Странный Коркин

Потрудившись на славу весь следующий день, Сухих почувствовал, что притомился и еще больше проголодался. Вздохнув, он засыпал в кипяток последнюю пачку супа и съел его полусырым, обжигаясь и не чувствуя насыщения. Порция горячего чая без сахара только усилили аппетит. Выкурив, положенные после ужина, сразу две сигареты подряд, Володя решил прогуляться. На ходу меньше думалось о еде и больше думалось об Оксане. Однако ее на автовокзале не было. Потолкавшись там с полчаса, Володя отправился к ее бараку, присел на лавочку и опять долго курил. Он даже хотел заглянуть внутрь, но сам не зная почему, на это не решился. Побродив еще бесцельно по городу, Сухих вернулся в подвал и завалился спать. С горьким упреком себе он заключил, что постепенно превращается в бродягу. Ему даже показалось, что такая жизнь ждет его навсегда, пока он живет на земле. Гора мусора у стены подъезда уже напоминала настоящую свалку, но ему казалось, что он мог бы больше. Переодевшись, Володя снова пошел работать, и перегребал шлак до той поры, пока в соседних домах почти не погасли все окна. Тогда он рухнул на лавку и проснулся, когда давно уже рассвело. Как ни странно, проснулся он бодрячком, совершенно не чувствовавшим усталости и главное – голода. Наоборот, прилив сил был такой силы, что у него горело лицо, несмотря на внешнюю бледность, чем-то похожую на маску. Руки сами собой порыскали по карманам в поисках денег, хотя Володя прекрасно знал, сколько мелочи у него осталось. Ее не хватало даже на четвертинку хлеба. Оставив эти бесплотные попытки, он отправился работать, но не успел вытащить третий бачок с мусором на улицу, увидел мужчину, направлявшегося в его сторону.

Мужчина был невысокого роста, худощав, лицо изъедено морщинами. Из под фуражки торчали седые вихры, которые он зачесывал за уши, но они не слушались. На нем была большая кожаная куртка как будто не совсем по размеру и такие же большие ботинки. Володя, угадав намерение мужчины, остановился и дождался, пока тот подойдет.

– Здравствуйте, – поприветствовал мужчина Сухих, и Володя отметил, что у того большой рот, прикрытый нависающими над ним, седыми усами. Ответив на приветствие кивком головы, он собрался уходить в подвал, но мужчина жестом его остановил.

– Я Коркин Алан Алексеевич, – представился он. – Ищу Алексея Семеновича.

– Его здесь нет, – отрыгнул Володя. – Извините.

– Ничего. А где он, не подскажете?

– Он в Москву должен был уехать.

– Это я знаю, – сказал Коркин. – Только видите ли в чем дело. В Москву он должен лететь после того, как я передам ему деньги за фотосалон, который я него решил приобрести.

– Здесь его не было, – двинул плечом Сухих.

– А вы чем занимаетесь?

– Разгребаю мусор в подвале, – чуть помедлив, ответил Володя.

– Любопытно, вы не позволите взглянуть?

– А что там интересного? – удивился Сухих.

– Вы, я так полагаю, меня не знаете и обо мне ничего не слышали? – взметнул бровями Алан Алексеевич.

В знак подтверждения слов Коркина Володя поджал губу.

– Я фотограф, участник нескольких персональных выставок в Москве и Санкт-Петербурге. Я всюду ищу места с сильной энергетикой. Это может быть и лес, и подвал, и какие-то старинные здания. В таких местах, молодой человек, снимки получаются удивительно сильными.

– Да пожалуйста, смотрите.

– Прошу, – взмахнул рукой Алан Алексеевич, предлагая Володе следовать впереди. Они спустились по лестнице, вошли в коморку.

– А-а, – удовлетворительно кивнул Коркин. – Здесь проходит ваш досуг. И чем же вы тут занимаетесь?

– Ем и сплю.

– Вы что, не местный, прямо здесь живете?

– Что-то вроде того.

– М-да, – покачал головой фотограф. – Вам бы книжечек сюда, время-то коротать.

– Я, в основном, работаю, – заметил Сухих.

– Понимаю, понимаю, но без хорошего отдыха работа тоже, знаете ли, не в радость.

– Да какая тут радость, сделать побыстрее и все, – бросил Володя.

– Понятно, а книжечек я вам все-таки принесу, почитаете на досуге. Я вижу – вы образованный молодой человек, а с Алексей Семеновичем многого постичь нельзя. Больно крут бывает он временами и многого не понимает. Это ведь он вас сюда запер?

Сухих поразила проницательность фотографа, но он не подал вида и промолчал.

Алан Алексеевич, между тем, вышел из коморки, заглянул в душ, и прошел по коридору к рабочему месту Володи.

– О, какая благодать, – воскликнул он, оглядев груды шлака, мусора, обветшавшие, покрытые сажей и тенетами, стены и потолок. – Да здесь фантастические условия для съемки, просто фантастические. А там что? – кивнул он в темноту, где за проемом была комната с кучей песка и грудой старых плафонов уличного освещения.

– Там света нет.

– Но фонарик-то, я надеюсь, у вас найдется? Быть такого не может, чтобы вы сюда не заглянули.

– Фонарик найдется.

Володя принес фонарик. Алан Алексеевич углубился в изучение этой комнаты.

– Ничего такого, – выдал он свое заключение. – Но аура несколько странная. Правда, такое впечатление, что все идет откуда-то из-за стенки. Вы не знаете, что там дальше?

Сухих пожал плечами.

– А я бы обязательно полюбопытствовал.

– Туда не попасть, я уже смотрел.

– Вот этого не может быть, – улыбнулся Коркин. – Если там что-то построено, значит, строители как-то покинули помещение, не замуровали же их там, в конце концов. А аура прелюбопытнейшая, я вам скажу.

Сухих согласно покивал головой и взялся за лопату.

– Не буду вам мешать, – попрощался Коркин. – Но если увидите Алексея Семеновича, не забудьте ему передать, что я его искал.

– Хорошо.

– Всего наилучшего и держите нос по ветру, – улыбнулся Алан Алексеевич.

После его ухода работа не заладилась. Во-первых, хотелось есть. Во-вторых, от голода и частых перекуров заболела голова. Сухих поставил на плитку чайник и прилег на лавку. Когда чайник вскипел, он заварил густой, крепкий чай и выпил его небольшими глотками. Его организм ждал прихода Ляха, но он понимал, что даже если это случится, надеяться не на что. Лях денег не даст, даже если придумать, что он случайно потерял его пятьсот рублей. Еще и наорет. Лясков не зашел, до вечера Володя пролежал на лавке, переоделся и решил прогуляться. На улице было сумеречно и прохладно. Засунув руки в карманы, он добрел до автовокзала, прошел мимо, завернул за угол и оказался в совершенно незнакомом месте. С одной стороны этой улицы стоял высокий бетонный забор, с другой парк за решетчатым забором. Внутри парка были хорошо видны какие-то здания, образующие единое целое наподобие буквы «П». В центре каждого корпуса имелся проходной подъезд, в который могла проехать машина. Железная калитка с завитушками оказалась закрыта, и Володя пошел дальше. Выйдя на проспект, он дошел до его конца, проигнорировав свое убежище, и повернул обратно. Прогулка на свежем воздухе только раззадорила аппетит. Сухих попытался представить, что бы он такое сейчас съел и понял, что съел бы все, что угодно, даже слипшиеся пельмени показались бы ему манной небесной. Но электричество подавалось исправно, холодильники работали и размораживать пельмени никто не собирался. Вернувшись к подвалу, он присел на стенку бордюра подвального окна и закурил.

Мимо плыли трое бомжей, двое мужчин и женщина. Один из них посмотрел в сторону Володи и затем повернул к нему.

– Это ты здесь? – кивнул он на дверь подвала.

– А что?

Бомж секунду помедлил. – Ты тут робишь?

– Я, а что надо-то?

– Мы твои краны сдали, на-ка вот.

Мужчина залез в пакет и достал две пластиковых подложки. Они были запечатаны, в одной оказалась нарезка красной рыбы, в другой ветчина.

– Это мне? – не понял Володя.

– Кому-й но? Если краны ты выкинул.

– Какие краны? – спросил Володя и вдруг вспомнил, что утром он вынес тяжеленную связку старых кранов, которые видимо когда-то меняли в доме на новые, а их бросили в подвал.

– Краны-то медные были, – пояснил бомж. – Мы их сдали, еды купили, угошайся давай, если не брезгуешь. Так-то запечатано все.

Володя взял продукты. – Спасибо.

– Это тебе спасибо, – улыбнулся мужчина. Двое других прошаркали мимо. Женщина стрельнула на Володю глазами, исполненными грусти и усталости. Она была молода, значительно моложе своих спутников, но ее лицо было обезображено глубоким шрамом, как бы разделившим щеку надвое.

– А куда вы их сдали? – поинтересовался Володя.

– Тут рядышком во дворе прием-то. В подвале, – медленно сказал второй мужчина, и бомжи пошли прочь. Неторопливо, сутулясь, и все в них казалось застывшим и умершим. Взгляды, походка, размеренный ритм шагов.

Сухих спустился к себе, мгновенно проглотил с подложки ветчину, рыбу ел медленнее, даже чайник поставил на плитку. Запив соленую нарезку кружкой кипятка с примесью заварки, которая тоже подходила к концу, он быстро переоделся и отправился на рабочее место. Антон перекидывал шлак до глубокой ночи, но кранов больше не было. На глаза попалась бухта с какими-то проводами диаметром в сантиметр. Сухих сначала не обратил на бухту никакого внимания, но неожиданно в его голове родилась догадка. «Провода-то делают из цветного металла, медь или алюминий». Провод оказался медным, кабель использовался для электросварки. Он был в резиновой оболочке, местами потрескавшейся и облупившейся. Володя подумал, что эту оболочку надо убирать. Он вспомнил, как это делают бродяги – кладут провод в костер и сжигают изоляцию. Но разводить костер внутри двора было однозначно нельзя. Кто не знает как горит резина. Значит – нож.

Нож у Володи был. Самодельный резак, сделанный из полотна ножовки по металлу. Он был достаточно острым, но хрупким и не имел ручки. Вместо нее полотно было обмотано тряпкой и сверху изолентой. Антон немедленно взялся за дело. За час он очистил метра три кабеля. Местами изоляция отваливалась сама, стоило резануть ее вдоль, но кое-где резина держалась точно приклеенная. Тем не менее, это был успех. Решив наутро продолжить работу, Володя отправился отдохнуть.

К обеду следующего дня он зачистил бухту полностью, смял кабель ногами, связал его и запихал в мешок из-под сахара. Переодевшись, Сухих отправился на поиски пункта приема цветных металлов. Тот и в самом деле оказался недалеко. У Володи приняли кабель без разговоров, он получил за свою находку шестьсот восемьдесят рублей и сразу же отправился обедать. Половина тушки курицы гриль обошлась ему в сто с небольшим рублей, что было безрассудной тратой денег, тем более что Володя, как ему показалось, остался голодным. Чувство сытости пришло позже. Он прогулялся по городу, случайно оказавшись сначала у барака, где жила Оксана, потом на автовокзале, где не утерпел и купил беляш. Беляш был дорогой, но такой маленький, что просто растворился в желудке незаметно, как глоток воды. Тем не менее, подходя к гастроному с желанием купить себе еды столько, чтобы наконец насытиться, Сухих почувствовал, что эта самая сытость уже наступила. Он выбрал большую пачку чая, пакет сахара, недорогое печенье, хлеб и печеночный паштет, из которого всегда можно было слепить бутерброд. Все это вместе стоило недорого, поэтому он присовокупил к указанному ассортименту три бич-пакета с вермишелью со вкусом курицы и три рыбных котлеты со вкусом леща. Плюс к этому разорился на четверть килограмма дешевых ирисок и вышел из магазина чрезвычайно довольный собой. Жизнь продолжалась и, постигая способы выживания, Сухих научился радоваться вещам, которые в прежней жизни не значили ровным счетом ничего.

Он решительно засунул все продукты в шкаф до ужина, но подумал и достал обратно. Через минуту на сковородке шипели, постреливая, котлеты, а в чайнике закипала вода. Наевшись до отрыжки и отказавшись даже от чая с печеньем, Володя понял, что потерял всякую способность трудиться. Пища переваривалась с некоторым бурчанием недовольного желудка забитого едой до отказа. Пришлось расположиться в лежачем положении на лавке и смотреть в потолок. Через минуту Сухих почувствовал, что у него слипаются глаза. Ранний подъем был причиной недосыпа, который, как известно не сулит ничего хорошего.

Проснулся Сухих под вечер. Вкус рыбных котлет с вермишелью все еще стоял во рту, но общее состояние организма было превосходным. Искренне порадовавшись жизни, Володя заварил себе чай и вышел на улицу, узнать который час. Час был шестой. Ему вдруг сразу захотелось увидеть Оксану, он понял, что соскучился по девочке и очень хочет ее видеть. Наскоро употребив обжигающий напиток, Сухих отправился на автовокзал. Он долго искал ее среди пассажиров, пока не понял, что она не придет. Уже стемнело, когда он пришел к ее бараку. Сел на лавочку, но не усидел и вошел вовнутрь. Заняв «свое» место в конце коридора у окна, он сразу понял, что что-то произошло. Жители барака выходили из своих комнат и заходили в одну, справа от центрального входа. В основном все они молчали, а если и разговаривали, то шепотом. Сухих понял, что так ведут себя люди, когда кто-то умер. Он прошел по коридору, протиснулся между толпящихся в коридоре, людей в комнату и увидел Оксану. Лицо ее было заплакано. Она сидела возле гроба, в котором лежала молодая женщина. То, что это ее мать, догадаться было нетрудно. Володя не стал привлекать к себе внимания, оглядев маленькую комнату, он поразился условиям жизни, в которых жила семья умершей женщины. Справа от входа вешалка и стул вдоль стены, за ним тумбочка, следом тахта, на которой видимо, спала Оксана, стол с телевизором и комната заканчивалась. Поперек комнаты у окна двуспальный диван, перед ним шифоньер, оклеенный обоями и отгораживающий «спальню» от «кухни», начинающейся слева от входа. Раковины нет, вода только в туалете в конце коридора. Кухонный стол, навесной шкаф и холодильник. Гроб стоял«головой» к шифоньеру на двух табуретах, на третьем сидит Оксана.

Она так и не подняла глаз от покойницы. Количество соседей все пребывало, люди шептались, но Сухих не слушал их. Он увидел дядю Славу, сидящего на диване с сигаретой. Кто-то заметил, что курить рядом с покойником нехорошо, но на слова не обратили внимания. Володя вышел из комнаты. По правде говоря, он не знал как себя вести. Ему хотелось поддержать Оксану, быть с ней рядом, но сейчас это было невозможно. Это неизбежно повлекло бы за собой что-то недоброе – вопросы к Оксане, а ей и так сейчас нелегко. Выйдя из барака на улицу, Сухих увидел, что скамейка занята и повернул за угол. Там он вытащил сигарету, закурил и медленно пошел прочь. Ему не было жаль женщину, которую он никогда не знал и даже не видел, она была алкоголичкой, и ее смерть была понятной Володе, даже закономерной, его больше беспокоила судьба Оксаны, оставшейся с дядей Славой. Чем это могло для нее кончиться, думать не хотелось. В голову лезла разная чертовщина. Зря все-таки он не подошел и не остался с ней. Володя чувствовал себя виноватым, но вернуться обратно не хватило духу, да и уверенности, что он там нужен. Вернувшись в подвал, сел за стол и вдруг почувствовал желание выпить водки. Он понял, что испытал это желание впервые в жизни и мысленно поздравил себя со вступлением во взрослую жизнь. Похоже, организм, несмотря на нечастые возлияния, все же успел распробовать алкоголь, а распробовав, записал его себе на память.

Предположив, что сейчас примерно восемь часов вечера, Сухих решил, что работать сегодня не будет, а попив чаю, ляжет спать. Но спать не хотелось совершенно, а кроме работы заняться в подвале было нечем. Выпив треть кружки горячего напитка, Сухих решительно отставил чай в сторону и пошел переодеваться. Работать тоже было лень, но он постепенно вошел в ритм, разработался и трудился до тех пор, пока не почувствовал, что устал. Куча мусора у подъезда здорово выросла, как и гора очищенного шлака. Можно было говорить о том, что треть работы в подвале Володя выполнил, и если Лях сдержит слово, и найдет ему помощников, конец близок. Конец. Как-то само собой получилось, что это слово возникло с подозрением на кончину. Кончину вообще. Чего можно ожидать от Ляха, не знает никто. Возможно, что он и сам о себе знает не все. Мысль о смерти настолько поглотила его, что он представил себя лежащим в гробу, Холодное, безжизненное тело, а рядом с гробом заплаканное лицо Оксаны. Или нет, она чуть в стороне, стесняется подойти и обнародовать свои чувства. Володе вдруг стало ясно, что она бы не постеснялась, если бы эти чувства были. Она не такая, как он, она лучше, честнее, чище. Его душа взаперти, он всего боится и даже не знает, как защитить его от этого монстра, каким ему представляется дядя Слава. Убить его? Тогда Володю посадят, а Оксана останется совсем одна. Нет, он должен жить и бороться за нее.

Незаметно для себя Володя уснул, словно, провалился куда-то и, проснувшись с теми же мыслями, даже не понял, что спал и который сейчас час. Час уже был одиннадцатый. На улице «плакал» дождь, серое небо отливало густой, насыщенной в глубине синевой, ветра почти не было, и дождь звучал монотонным шумным потоком.

Переодевшись, Сухих отправился к бараку Оксаны. Он подумал, что сегодня должны состояться похороны и не ошибся. У подъезда стоял автобус и грузовая машина с брезентовым тентом. Оксаны нигде не было видно. Преодолев себя, Володя вошел вовнутрь, заметил, что на него обратили внимание. Кто-то даже шепнул: «Опять этот парень».

Володя остался стоять в коридоре, вопреки желанию немедленно уйти. Вдруг он увидел ее. Она шла к нему навстречу, лицо было бледным, но по-девичьи чистым и свежим. Она не удивилась появлению Сухих, подошла и, остановившись, растерянно на него посмотрела.

– Мне сказали, что ты здесь.

Володя удивленно поджал губы.

– У меня мама умерла, – тихо вздохнула Оксана.

– Я понял, а кто тебе сказал?

– Что? – не поняла девочка.

– Про меня.

– Соседи, видели уже тебя.

Он понимающе покачал головой. – Мне уйти?

Оксана пожала плечами.

– Ты придешь ко мне?

Она снова не знала, что ответить.

– Я пойду, – тихо сказала она и, не дожидаясь реакции Володи, повернулась и пошла обратно. Проводив ее взглядом, Сухих вздохнул и повернулся к окну. Сколько раз душа порывалась обнять девочку, прижать к себе, утешить, разделить с ней горе, но он так и не решился. Сейчас Володя проклинал себя за это. Достав сигарету, он закурил и услышал позади себя шаги. К нему подошел молодой, дышащий перегаром, небритый парень и попросил закурить.

– Знал что ли Маринку? – спросил он.

– Нет, – ответил Володя, догадавшись, что речь идет об усопшей.

– А-а, – понимающе покачал парень головой.

– Лечили бабу от печенки, а у ее оказался туберкулез. Пока не померла, так и не поняли.

– Туберкулез?

– Легкие дак, – хмыкнул парень. – Счас выносить будут. В церкву повезут, а посля на кладбише. Оксанку жалко, – без всякого перехода всхлипнул парень и тут же улыбнулся. – Девка молодец, не обижай ее.

Сухих удивленно посмотрел на парня. Похоже о его отношениях с Оксаной знал весь барак.

– Я вас из окошка ноне видал, ворковали, как голубки, даже хотели со Славкой накостылять тебе поначалу, потом порешили, что ладнось.

Удивление Володи сменилось внутренней иронией. Подавив в себе усмешку, Володя перевел дыхание и, потушив окурок, дернул плечами. Он вдруг почувствовал озноб. Влага просочилась сквозь куртку и достигла спины и плеч.

– Иди тудысь, тамока она, – кивнул парень в сторону комнаты Оксаны.

– Да нет, пойду я, – буркнул Володя и зашагал по коридору.

Ему навстречу вынесли гроб.

Это случилось неожиданно, лицо покойницы оказалось прямо перед глазами Сухих. Он побледнел и невольно попятился. Лицо было без единой морщинки, спокойное, умиротворенное выражение застыло на нем. Появилось ощущение, что в гробу лежит молодая старушка, ушедшая в иной мир светло и радостно. Странно. В следующую секунду Володя почувствовал на себе взгляд и увидел глаза дяди Славы. Они смотрели в упор, напряженно и не мигая. Оксана же, шедшая рядом с сожителем матери, опиралась на его руку и Володю словно не видела.

– Крышку, крышку сначала, – громко сказал кто-то в глубине комнаты. Протискиваясь боком, двое мужчин с крышкой от гроба над головами обогнали процессию и оттеснили Володю к стене.

Сухих тут же расценил поведение девочки, как отставку. Хотя, собственно, что между ними было? Погуляли пару раз и всего-то. Тем более, его присутствие здесь потеряло всякий смысл. Выбравшись из барака, он быстрым шагом завернул за угол, сунул в рот сигарету и зашагал в подвал. Все было кончено.

До конца недели Володя трудился как проклятый, стараясь выбросить Оксану из головы. Ему на ум даже не приходило, что в его душе взыграла обыкновенная ревность. Чувство во всех отношениях глупое и недалекое. Тем не менее, он воздыхал, как убитый горем любовник, даже жалел себя, впрочем, недолго. Проснувшись как-то, он почувствовал нечто вроде озарения. Обозвав себя глупцом, если не сказать – идиотом, он решил, что должен непременно ее увидеть и извиниться. Хотя вряд ли она могла заподозрить в нем пережитое в глубинах его души, извиниться было необходимо, чтобы очиститься. Ревность мгновенно улетучилась, но осознание вины не побудило его к действию. Он по-прежнему считал себя жертвой, и такая роль ему нравилась, хотя и перестал себя жалеть. Просто его охватило состояние тихой покорности, некой даже радости, приглушенной и такой уютной в себе самой, что он почувствовал себя неким целым существом, сотканным из грусти и печали. Это состояние настолько гармонично вписывалось в его сегодняшнее положение, что с ним можно было работать, ни о чем не думая и не утруждая мозги поисками выхода. Любовь жила в нем, но такая неприметная, что если бы его спросил кто-то – А любил ли ты когда-то, он бы не задумываясь ответил – Может быть.

В канун первой недели ноября повалил снег. Крупные, тяжелые хлопья, как невидимые крошечные десантники матушки зимы спускались под белыми куполами снежинок и устилали землю ковром из своих полотнищ.

Володя бродил по городу уже не первый час и, ощущая, как отяжелели намокшие плечи, но в подвал идти не спешил. Он намеренно обходил стороной памятные места, бродя по улицам без разбору, но по другую от автовокзала, сторону проспекта. Его путешествие едва не закончилось плачевно, проходя каким-то неосвященным, грязным проулком, он лицом к лицу столкнулся с тремя подвыпившими парнями. Один из них намеренно задел его плечом.

– Ты чо, глухой что ли, дороги не видишь? – последовал окрик.

Володя не стал испытывать судьбу и прибавил шагу.

– Эй, корешок, куда так торопишься? – послышались сзади бухающие шаги нескольких пар ног. – Подожди, дело есть к тебе.

Володя не стал выяснять суть предложения молодых людей и перешел на бег. Шаги не отставали. Парни гнали его по пустынному переулку, как зайца, с матюками и откровенными угрозами. Неожиданно навстречу из-за поворота в глаза резанул свет фар, и в проулок вкатилась карета скорой помощи. Сухих со всего маху налетел на капот машины. Водитель кареты высунул в окно голову.

– Эй, – заорал он, подбадривая себя собственным криком. – В милицию что ли позвонить? – мгновенно оценил он обстановку.

– Ты не ори, отец, – загоготали молодые отморозки. – Этот Афоня нам конкретно бабок должен.

Водитель посмотрел на Сухих.

– Ниче я им не должен, первый раз вижу, – быстро пробормотал тот.

– Так, звоню в милицию, она пусть разбирается.

– Валяй, папаша, звони, – махнул один из них рукой.

– Нам предъявить все равно нечего, – хмыкнул второй. – А этого Афоню мы еще достанем.

– Спасибо, – улыбнулся Володя, протискиваясь между корпусом машины и стеной.

Несколько спасительных шагов, и он на проспекте. Оглянувшись по сторонам, Володя удивился, насколько разнится центральный проспект города от прилегающих к нему, трущоб. И хотя под вечер он кажется вымершим, людей все равно много.

– Который час? – спросил он у мужчины, стоящего на троллейбусной остановке.

– Не знаю, – пожал мужчина плечами, – Но думаю, где-то половина десятого.

Володя подумал, что ему пора в подвал, выпить горячего чаю и спать. Этот путь мог быть коротким, но Володя выбрал дорогу, ведущую через автовокзал. Ускорив шаги, он через несколько минут был там и уже издали увидел фигурку девочки в старой поношенной куртке попрошайки, висящей на ней балахоном. Оксана занималась своим обычным делом – «стреляла у прохожих сигареты. Сухих замедлил шаги, не зная – подойти к ней или повернуть назад. И вдруг устыдившись себя, своего малодушия, направился к ней. Его душу накрыла мощная волна жалости к девочке, возможно любви, разбираться желания не было. Подойдя, он молча протянул ей пачку сигарет, немного влажную от намокшего кармана.

Оксана вздрогнула от неожиданности и покраснела.

– Пьет? – тихо спросил Володя.

Она удовлетворительно кивнула.

– Пойдешь ко мне?

Оксана отрицательно замотала головой.

– Я тебя не обижу.

– Я знаю, – так же тихо сказала она, заглянув ему в лицо.

Он сразу отметил, что ее лицо, несмотря на растерянность, стало строже и старше. Как будто за неделю она повзрослела на год или два.

– Боишься?

Она опять отрицательно покачала головой.

– Ясно, – вздохнул Володя. – Не надеешься на меня. Ну а чаем-то я тебя могу напоить? В подвале, между прочим, сейчас тепло и довольно уютно. Ты ведь есть хочешь?

Она согласно покачала головой.

Володя взял ее за руку и повел за собой. Оксана не сопротивлялась. По дороге в подвал он забежал в гастроном, купил котлеты и пряники. Проходя мимо витрины с сырами, не удержался и попросил свешать небольшой кусочек Костромского. Через полчаса они пили чай с пряниками и сыром, а на бойлере сушились их промокшие куртки. Все это они делали молча, лишь изредка обмениваясь отдельными фразами.

– Еще чаю?

– Нет, я напилась.

– Съешь еще котлету, не наелась ведь.

– Я наелась, спасибо.

Неожиданно в дверь наверху раздался громкий, требовательный стук. Оксана вздрогнула и посмотрела на Володю. Он недоуменно пожал плечами.

– Твой дядя Слава не знает про подвал?

Она отрицательно замотала головой.

– Кто бы это мог быть? – пробормотал Володя, не двигаясь с места. Стук повторился, теперь в дверь бахали ногой.

Он поднялся и двинулся к лестнице. – Кто там?

– Спишь что ли? – раздался веселый смешок за дверью. Это был Лях. – Открывай, давай.

Сунув Сухих ладонь для приветствия, Лях быстро сбежал по лестнице, Володя заторопился следом.

– Вот, зашел тебя забрать домой. Помоешься нормально, поужинаешь, – начал он, вбегая в коморку. Увидев Оксану, осекся на полуслове. Володя остановился позади шефа. Ему просто повезло, что Лях пребывал в хорошем расположении духа. Это стало ясно через мгновенье.

– Это еще кто тут у нас? – улыбнулся тот.

Оксана проглотила слюну и промолчала. Ее глаза расширились.

– Так, – усмехнулся Лях. – Давай-ка выйдем, – кивнул он Володе через плечо.

Подойдя к Володе вплотную и дыхнув на него легким запахом перегара, Лях шепотом ласково спросил:

– На малолеток потянуло?

– Это не то, что вы думаете.

– Мне наплевать, что я думаю, главное, что я вижу. Дело твое, конечно, о вкусах, как говорится, не спорят, но больше я тебя отмазывать не буду. Ты-то сам понимаешь, каким боком это тебе может выйти? Я понимаю, что тебе нужна баба, ну так найди себе нормальную, трахай ее сколько влезет. На кой тебе эта соплячка?

– Это не то, что вы думаете, она не такая, – повторил Володя.

– Она соплячка, но она уже баба, ба-ба, – подчеркнул Лях, переходя с шепота на нормальную речь, то есть заговорил на повышенных тонах, чтобы разговор стал слышен Оксане, – И когда ты ее трахнешь, если уже не трахнул, она может родить. Ты это понимаешь, что для тебя это тюрьма? Это уже будет не подвал, захотел – поработал, захотел – прогулялся по городу.

– Понимаю я, но…

– А, делаешь, что хочешь, – раздраженно махнул Лях рукой, – Но чтобы этой соплячки здесь я больше не видел.

Резко оттолкнув Сухих, Лях прошел к лестнице. – Ты, похоже, без залетов не можешь, то омоновцев пустил в свою богодельню, то тебе по роже настучат, теперь еще того хлеще, с малолеткой связался, – бросил он на прощание, громыхнув дверью.

Постояв секунду-другую в раздумье, Володя медленно вошел в подсобку. Оксана сидела на лавке, опустив голову.

– Где моя куртка, Володя? – спросила она, кажется, впервые назвав его по имени.

– Куртка? В бойлерной сохнет.

– Меня еще никто не называл бабой, – вдруг улыбнулась она. – Прикольно даже – баба.

– Ты же видела, он поддатый.

– Ну и что? Он же сказал тебе, чтобы меня больше здесь не было.

– Сказал, ну и что?

– Принеси куртку.

– Ты же понимаешь, что все это несерьезно? – улыбнулся он.

– Это все серьезно, даже очень, – не согласилась она.

Володя готов был взорваться, закричать, сказать что-то важное, так его распирало изнутри, но слов не было, его крик застрял в глотке и стал в ней комом. Проглотив его, как глотают горсть горьких пилюль, Володя сходил в бойлерную и принес обе куртки. – Я провожу.

Она согласно кивнула головой. – Ты не расстраивайся, я же в самом деле еще маленькая, а вдруг и правда, рожу?

Он не ответил, только странно на нее посмотрел.

– Я о другом человеке, – улыбнулась она. – В смысле, я не тебя имела в виду.

– А кого?

– Ну, так, – уклончиво двинула она головой.

– Ерунда все это, – буркнул Володя, чувствуя себя провинившимся школьником перед строгой учительницей.

Оксана залезла в теплую, непросохшую куртку и поежилась. – Ерунда конечно, только от нее иногда дети родятся.

Володя не сдержал улыбки. Вдруг в его мозгу выстрелила догадка.

– Дядя Слава, ты его имеешь в виду?

– Он так смотрит иногда, когда выпьет, да и не только, а как-то сказал, что если бы мы жили на Украине, замуж бы меня уже отдал.

– Причем тут Украина?

– Не знаю, – пожала она плечом. – Там, видно, мне уже можно было бы замуж.

– Тебе в школу надо ходить, – обрел Володя чувство старшинства. – А дядя Слава имел в виду, что ты очень красивая девочка.

– Я знаю. Мне мама об этом всегда говорила, – поджала Оксана губки, заморгав ресницами. – Идем уже, – заторопилась она, выскакивая на лестницу. По ее щекам скатились две крупные слезы. Оксана не хотела, чтобы он их видел.

Они вышли на улицу.

– Дворами пойдем? – спросила она и тут же ответила сама. – Дворами страшно, пойдем по улице.

Он кивнул, чувствуя в душе прилив нежности. Володя тут же поймал себя на мысли, что эта нежность совсем другого рода – он вдруг увидел в ней женщину. А увидев – устыдился собственных мыслей и долго возился с замком, пытаясь скрыть, ударившую в лицо, краску. Но она и не думала ни о чем таком, яркие россыпи звезд, высыпавших на небе, как светлячки, привели ее в восторг, а подмерзшая поземка заставила чаще глядеть под ноги, чем на него.

– Смотри, как резко похолодало, – находя ее ладошку, улыбнулся Сухих.

Во дворе захрустели под ногами замерзшие льдинки, проспект же превратился, в покрытую гололедом, катушку.

– Я как корова на лыжах, – рассмеялась Оксана, крепче сжимая его ладонь.

– А ты не боишься оставаться с дядей Славой?

– Он спит уже, а утром покурит и уйдет опохмеляться на весь день. Я всегда просыпаюсь, когда он курит.

– Он, что в комнате курит?

– Да он вообще без этого курева не может. Как только встает, сразу в рот сигарету. Мне иногда кажется, что он бы и во сне курил, если бы был лунатиком, – неожиданно развеселилась Оксана. – Он же раньше в милиции работал, в ОМОНЕ, у него и форма есть, в Чечню ездил, я еще маленькая была. Он тогда богатый был и не такой, как сейчас.

– А что с ним случилось?

– Ничего, просто пить стал, пить, пить.

– Понятно.

– Он так-то хороший, – грустно вздохнула Оксана, – Просто слабохарактерный.

– Как же он тогда в ОМОНЕ работал?

Она двинула плечом. – Знаешь, какой он сильный? Дядька один к маме пристал как-то. Они все вместе сначала гуляли, потом дядя Слава лег отдохнуть. Дядька подумал, что он уснул и давай к маме лезть. Я сама в окно видела. А дядя Слава встал, схватил этого дядьку за шкирку и за дверь вынес как котенка. Потом еще поддал ему, что тот кубарем улетел.

– А тебя он не обижает?

– Только когда напьется сильно, когда уже не соображает ничего. Я тогда в шкаф залажу и сижу там, а он даже не соображает, что меня можно там найти, думает, что я убежала.

– Да, – вздохнул Володя. – Дела.

Как-то неожиданно, точно из-под земли, впереди выросли очертания знакомого барака.

– Я опять дома, – грустно улыбнулась Оксана.

– Постоим минутку?

– Только минутку, а то я замерзла.

– А можно, я тебя поцелую? – неожиданно выпалил Володя, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

– В щечку? – засмеялась Оксана.

– Можно и в щечку, – вздохнул он, возвращаясь на землю.

Девочка вытянула голову на бок, подставив щеку для поцелуя. Володя припал губами к румяной, прохладной округлости. Кожа на щеке была бархатистой и упругой.

– Я пошла? – вскинула на него глаза Оксана.

– Дуй.

Она хихикнула и вдруг, приподнявшись на цыпочки, чмокнула его в губы. Не давая ему опомниться, резко повернулась и убежала в темноту. Постояв минуту, он медленно повернулся и зашагал в подвал. На улице стояла темная ноябрьская ночь, но ему казалось, что среди этих темных, скользких дворов стало светло и радостно. Он долго не мог уснуть, вздыхал и ворочался на лавке, пока бурные потоки противоречивых чувств не превратились в плавный, вполне осязаемый поток, уносящий его в неведомое завтра.

Начало новой недели ознаменовалось новым энергетическим подъемом. Жажда деятельности на глазах превращала заброшенный, замусоренный подвал в нечто обитаемое. Это нечто пока не имело названия, но присутствие рук человеческих чувствовалось повсюду. Гора шлака была очищена от мусора, который огромной кучей лежал у подъезда во дворе, ожидая очереди быть вывезенным на свалку. Цветмет, специалистом по сдаче которого, Володя стал волею случая, был отправлен в приемный пункт, а в рационе питания Сухих появились некоторые деликатесы и торт, который он припас для Оксаны, но девочка в подвал идти категорически отказалась. Виделись они теперь почти ежедневно и, несмотря на все обещания, уговоры и увещевания Володи она твердо стояла на своем. Они гуляли по городу, угощаясь недорогими лакомствами и вспоминая фильм, произведший на Оксану неизгладимое впечатление. В частности, это впечатление было от Леонардо ДиКаприо, что пробудило в Володе волну ревности, которую он тщательно скрывал. Оксана, не подозревавшая о глубинных процессах в душе своего спутника, упоминала ДиКаприо при каждом удобном случае, внушив, в конце концов, Сухих чувство неуверенности в себе. Разумом понимая, что актер не может быть реальным соперником, Володя ощущал ту преграду, которой стал неустрашимый Джек из Титаника между ними. Восторг, с которым Оксана отзывалась о ДиКаприо приводил его в уныние, и он перестал испытывать от встреч радость, приходившую раньше. Они стали видеться реже, а отношения стали прохладнее. Оксана тоже почувствовала наступившую «осень», но прохладу в их отношениях трактовала по-своему. Она посчитала, что Володе надоела ее болтовня, и он хочет от нее большего.

И она решилась. Однажды сама предложила ему пойти в подвал. Искренне удивившись желанию девочки, Володя не возражал, но пришел в ступор. Торт был съеден, денег на новое угощение не было, Лях, пребывал в очередном запое и в подвал всю неделю не заглядывал. Сообразив наконец, что девочка что-то почувствовала вроде вины перед ним, Сухих тут же искренне раскаялся в своих домыслах и с радостью согласился. Ему и в голову не могло прийти, что замыслила Оксана.

Последняя, по хозяйски оглядев убранство подсобки, пришла к выводу, что заняться тем, чем от нее хочет Володя, практически негде. Лавка для этих целей подходила мало, слишком узкая для двоих. Оксана решила, что для этого могла бы подойти другая поза, но она стеснялась этой другой, да и сама мысль, что лишиться невинности в немыслимо грубой форме, такой откровенной, что по ее коже побежали мурашки, было уму непостижимо, и она с глубоким вздохом сожаления и облегчения одновременно решила, что, улучив удобную минуту, когда дяди Славы не будет дома, пригласить Володю к себе. Поэтому, едва они спустились в подвал, Оксана тут же засобиралась обратно на улицу. Володе, которому мыслительные инсинуации девочки были неведомы, второй раз за вечер пришел в изумление.

– Давай, хоть чаю попьем, – развел он руками.

– Чаю? А как твой начальник? Вдруг он опять придет? И тебе попадет из-за меня просто так.

– Не придет, – заверил Сухих девочку, – Он в отъезде, – соврал он для пущей убедительности. – А почему просто так? Еще не просто бывает?

– Бывает, – загадочно улыбнулась Оксана.

Теряясь в догадках, Володя поставил на плитку чайник. Но вечер загадок для него этим не кончился.

– А почему чайник без крышки? – спросила Оксана.

– Он сразу был такой, когда его Лях принес, – пожал он плечами.

– Сразу без крышки? – недоверчиво прищурилась девочка. – Интересно, а от битона к нему крышка подойдет?

– Смотря от какого.

– У нас крышка от битона давно валяется, принести тебе ее?

– Ну, принеси, – согласился Володя.

– А сам ты за ней можешь прийти?

– Могу, а что она такая тяжелая?

– Ну, должна же я тебе ее показать сначала, – протянула Оксана. – Видишь, сколько пару из чайника просто так улетает, а с крышкой он бы закипел в два раза быстрее, придешь?

– Приду, – несмело пообещал Володя, заглянув в покрасневшее лицо девочки. Что-то с этой крышкой было не так, но вот что, Сухих понять не мог.

– Я тебе скажу – когда, – сказала Оксана.

– Ладно, договорились, давай чай пить, вскипел.

Чай был из пакетиков, особого аромата он не имел, но таинственность, с которой Оксана обставила сегодняшний вечер, придали чаепитию особое состояние.

– Я напилась, – сообщила девочка, отставив от себя кружку с недопитым чаем.

– Уже? – удивился Володя, вдруг хлопнув себя по лбу. – Балда, у меня же пряники есть, я совсем про них забыл.

Он прошел к шкафу, нашел пакетик с пряниками и положил его на стол.

– Попила без пряников, теперь с пряниками попробуй.

– Я просто так пряник съем или нет, ладно, с чаем вкуснее, – кивнула Оксана головой. – Мне пора домой, – вздохнув, сообщила она. – Спасибо за чай.

– Так не поздно же еще, может, еще погуляем?

– Сегодня дядя Слава трезвый, ругаться будет, что поздно пришла. Хотя ладно, немножко можно еще погулять, а то мы вдруг скоро уедем.

– Как уедите? – не понял Володя.

– Ну, еще не совсем скоро, дядя Слава сказал, что к Новому году. У нас будет свой дом и мы будем там жить.

– Какой дом? – опешил Володя.

– Дядя Слава эту комнату хочет продать и купить дом, что тут непонятного? – удивилась Оксана.

– И ты туда хочешь?

– Не-а, просто куда мне деваться?

– Ни фига себе, – вырвалось у Володи. – Да он продаст и пропьет все. Ты подписывала какие-нибудь документы?

– А зачем? Тетя Клава говорит, что они все и без меня сделают. Дядя Слава деньги кому-то должен, комнату придется все равно продать, но ты еще успеешь за крышкой прийти.

– Причем тут крышка? Тут дело серьезное. Он же без крыши над головой может тебя оставить. Барак ваш в центре, его все равно сносить будут, тебе по закону квартиру дадут, а так ты ничего не получишь.

– А что я могу сделать?

– Е-мое, – вырвалось у Володи. – А кто такая – тетя Клава?

– Соседка, которая наркотиками торгует.

– А дядя Слава не наркоман случайно?

– Нет, он денег в долг у нее иногда берет, иногда меня просит сходить, но не наркотики. Он как-то говорил, что уколов с детства боится.

– Вот это дела, – протянул Володя. – Ладно, хоть сказала. Володя закурил.

– Ну что, идем гулять? – спросила Оксана.

– Сейчас идем. Тут надо что-то придумать. Не может быть, чтобы твою комнату можно было продать мимо тебя.

– Как это – мимо?

– Ты же наследница.

– Ну и что? В наше время все можно. Ты думаешь, в милиции не знают, что тетя Клава наркотики продает? У нее дверь вообще не закрыта даже ночью бывает. И свет горит.

– Наркотики – это другое, – неуверенно произнес Сухих, – Хотя, если он должен деньги таким, как Лях, закон им не писан. Отберут комнату и не задумаются. В остальном они нормальные люди, если дело не касается их интересов.

– Дядя Слава сказал, что денег на долг и на дом хватит.

– Да слушай ты его, – тихо сказал Сухих. – Ладно, пошли, я попробую узнать, как это делается, должен же кто-то защищать твои права.

– Тетя Клава говорит, что если я начну права качать, меня в детский дом отдадут. Мне же еще четырнадцати нет.

– Скорее всего, твой дядя Слава ей и должен деньги, вернее тем, кто за ней, ее поставщикам. Не сама же она эти наркотики производит. Вот она и стращает тебя, чтобы шума не поднимала.

– Не знаю.

Одевшись, они вышли на улицу. В медленном танце вальсировали снежинки. Не сговариваясь, они пошли дворами и через пять минут стояли у барака Оксаны.

– Я все равно что-нибудь придумаю, – пообещал на прощание Володя.

Самое простое и верное – это обратиться к юристу. Но для этого шага нужны были деньги, а у Володи их не было. Вообще для любого шага нужны деньги. Сидя в подвале, Володя почувствовал, что проголодался и поставил вариться картошку, которой закупил целое ведро. Вдруг его осенило. Надо лишить дядю Славу самой возможности торговать комнатой. Надо забрать у него документы на нее, а без них сделка не состоится. И скорее всего Оксана должна знать, где они лежат. Это единственное, что они могут сделать. Надо завтра же увидеть Оксану и сказать ей об этом, если еще не поздно.

Наутро он составил план действий. Он как всегда, был голоден, и прежде всего нужно было раздобыть денег. У него в подвале еще оставались предметы из цветного металла. Это плафоны уличного освещения, лежащие в темной комнате. Вооружившись фонариком, Володя отправился туда. Первый же его опыт по смятию огромного плафона до приемлемых к переноске, размеров, оказался неудачным. Под ударами ноги плафон сминаться не желал, а выпрыгивал, так как был округлый и весил он не более килограмма. Тем не менее, Володя решил продолжить работу и выкопать в песке, удобную для удержания вертлявого плафона, форму. Забравшись на кучу, Сухих вонзил лопату в песок. Она ударилась во что-то твердое, отозвавшись гулким эхом. Володя постучал еще и определил, что эхо раздается в определенном квадрате. Расчистив квадрат от песка, он увидел крышку люка, с ввинченным в него, металлическим кольцом. Потянув за оное, Сухих с трудом, но оторвал крышку от основания. С гулким шелестом осыпающегося песка она отворилась, и свет фонарика вырвал из темноты вертикальный спуск с железной лестницей. Не задумываясь, Володя полез вниз и спустился на дно спуска. Далее от лестницы начинался бетонный коридор около двух метров высотой, заканчивающийся приоткрытой дверью из толстого металла с замками по периметру в виде штурвалов. За дверью начиналась лестница из бетонных ступенек, ведущая в комнату. В свете фонарика Володя увидел огромный бак из нержавеющей стали, стоящий на мощных опорах под потолком справа от лестницы, который показался ему знакомым. Он тут же догадался, что видел этот бак в отверстие в стене и понял, что эта та самая скрытая комната под лестницей, ведущей к выходу из подвала. В центре ее находилось сооружение прямоугольного вида, уходящее под потолок. Оно было снабжено дверями, которые под усилием Володи с трудом, но отворились. За толстенными серыми дверями оказались еще одни, решетчатые, а шум, производимый в этом сооружении, свидетельствовал о том, что это не что иное, как шахта лифта. Вернув двери на место, Володя прошелся по комнате. Из мебели здесь был только стол с тремя телефонными аппаратами неведомо каких годов и несколько табуретов вокруг. На навесной полке у стены стояли десяток керосиновых ламп, а в шкафу, который «прятался» за шахтой лифта оказались противогазы и защитные резиновые костюмы, представляющие из себя плащи и сапоги-чулки. Нечто подобное было у отца Володи. В такой амуниции он ездил зимой на рыбалку. За шкафом оказалась дверь, ведущая в соседнюю комнату. Она была меньших размеров, прямоугольного вида, вдоль трех стен здесь стояли двухэтажные деревянные нары, числом пять. Было нетрудно догадаться, что все это помещение должно было служить бомбоубежищем на случай войны, а персональный лифт свидетельствовал о том, что оно предназначалось не для простых смертных. Судя по слою пыли последние лет тридцать сюда точно никто не заглядывал, и получалось, что бомбоубежище соорудили еще в советские времена для каких-то серьезных начальников, живших в этом доме. Вернувшись к столу, Володя снял поочередно трубки с телефонных аппаратов, прокричав в каждую – алло, это Смольный? Вдруг в последнем телефоне раздался гудок. Телефон оказался работающим. Это было невероятно, странно и страшновато. Озирнувшись фонариком по сторонам, Володя несколько успокоился и посмеялся над собственными страхами. Интересно, сколько времени планировали отсиживаться здесь начальники, случись война? Наверняка, они готовились к ядерной. Усмехнувшись, Володя поводил фонариком по стенам, потолку и вдруг увидел защитные матовые плафоны освещения и проводку к ним в виде открытых кабелей. Проследив кабель фонариком, Володя нашел на стене выключатель в виде, залитой чем-то в местах входа и выхода проводов, черной пластмассовой коробки и крутящегося барашка в центре. Повернув барашек, Сухих справедливо рассчитывал получить эффект освещения, но то ли в плафонах не оказалось лампочек, то ли свет все-таки отключили, его не было. Запнувшись в потемках за что-то звякнувшее под ногой, Сухих навел луч фонарика на пол и увидел кольцо. Под слоем пыли находилась крышка люка, рядом еще одна и еще. Люки были расположены вдоль комнаты. Потребовалось немного труда и времени, чтобы открыть первый люк. В нем оказались железные коробки с мукой, горохом, гречкой и другими крупами килограмм по десять каждая. Продукты выглядели свежими, несмотря на истекший по всем гастрономическим законам, срок хранения. Под вторым люком лежали пачки папирос «Казбек» и «Герцеговина Флор», упакованные в открывающиеся деревянные ящики. Рядом с коробками были уложены в штабеля бутылки водки «Московская».Судя по их количеству, отсидка в бомбоубежище планировалась с комфортом. Табак в пачках высох, и папиросы превратились в сухие, пожелтевшие от времени, плотные стручки, от прикосновения к которым бумага лопалась и папироса рассыпалась. Год выпуска папирос на пачке датировался тысяча девятьсот шестьдесят третьим. Володя нашел в кармане зажигалку и осторожно прикурил реликвию. Глотнув резкого, смешанного с привкусом пыли, табачного дыма, он закашлялся и бросил окурок на пол. В третьем хранилище рядами стояли консервные банки без этикеток разного калибра. Все они были одинаково черного цвета от застывшей, потрескавшейся смазки, которой когда-то были густо намазаны. Отобрав три банки разного калибра, Володя поставил их на стол и продолжил осмотр. Но ничего примечательно-интересного ему больше обнаружить не удалось, и он, прихватив банки с собой, покинул бомбоубежище.

Вонзив нож в первую банку, Володя принюхался. Их банки пахло тушеным мясом. Раскупорив ее, Сухих повертел банку, подставив ее свету, осторожно лизнул кончик ножа. Мясо в тушенке сохранилось в земле идеально, вкусно пахло и выглядело свежим. Во второй банке оказалась рыба. Внешне она была нормальной, но от прикосновения к ножу разваливалась и превращалась в рыбную труху. На языке труха оказалась сухой и безвкусной, как трава. Отставив рыбную консерву в сторону, Сухих занялся третей банкой. В ней было что-то, напоминающее паштет или мясной фарш. Из банки пахло колбасой с примесью начинающегося гниения, а фарш по кругу от соприкосновения с железными краями стал серым. В пищу это явно не годилось, как и рыба, а вот мясная тушенка не вызывала никаких подозрений. Для убедительности Сухих залез в банку вилкой и съел приличный кусок мяса. Мясо было превосходным.

Володя тут же решил позавтракать. Хлеба у него не было, поэтому есть тушенку натощак просто из банки он отказался и решил сварить кашу. Для этого пришлось слазить в бомбоубежище за крупой. Сухих выбрал гречневую, и вскоре аппетитный завтрак каши с тушенкой был готов. Он ел его прямо из кастрюли ложкой, размышляя о том, что тушенки в яме не меньше пятидесяти банок, и голод теперь ему не грозит. Слава партийным работникам КПСС!

Однако чувство сытости не прибавило ему настроения. Озабоченность судьбой Оксаны костью засела в горле. Ведь, по сути все было не так, и самым простым выходом из этой дурацкой ситуации было сбросить антикварам золотую монету, купить билет на поезд и забыть все это, как кошмарный сон. И подвал, и Ляха, который, как теперь думал Сухих, вряд ли станет его искать. Это – вряд ли вызывало сомнения, но не будущее наказание страшило его теперь. Он и представить себе не мог себя без этой девочки.

Володя закурил, и в который раз подумал, что давно собирался бросить. Он хотел пойти работать, но поставил на плитку чайник и вспомнил про крышечку. Оксана. Что вообще такое – любимая женщина для мужчины? Володя не знал ответа на этот вопрос, Оксана значила для него все. А если уехать и потом вернуться? За ней.

Чайник закипел, заварив чай в кружке, Володя накрыл его листком бумаги и поставил на стол. Это выход, и на первый взгляд вполне приемлемый, но только на первый. Он должен быть здесь, рядом, каждый день, каждую минуту.

И все-таки все было не так.

Попив чая, он переоделся и вышел на улицу. На улице валил мокрый снег с дождем. Зима окончательно потеряла рассудок, погода, как в Питере, ветер и дождь в конце ноября, а ему говорили, что в это время года на Урале уже зима с настоящими морозами, сугробами из снега. Побродив с полчаса, Володя промок, куртка на ветру покрылась корочкой льда. Все-таки подмораживало.

Но все было не так. На улице было холодно, мокро и мерзко. В подвал идти не хотелось. Володя отправился к знакомому бараку. Там он долго курил в конце коридора, ловя на себе любопытные взгляды местных проживальцев. Оксана не показывалась, а постучать к ней в комнату Володя не мог. Все было не так. От полпачки выкуренных сигарет тошнило. А вокруг были люди. И все у них было нормально. Сухих позавидовал даже наркоманам, в приоткрытую дверь комнаты которых слышался смех и веселые голоса. У всех все хорошо, только у него и Оксаны все не так.

Ветер и дождь с мокрым снегом, куртка, покрытая корочкой льда, собачья жизнь, ненавистный подвал с его тупой, грязной работой. Как все это хотелось бросить, сесть где-нибудь у камина или за письменный стол и написать стихи. Высокие стихи, настоящие, такие, как у Ахматовой или Высоцкого. О жизни, о любви. Но у Володи нет этого запала, не может он гореть по-настоящему, так может зря он замахнулся на любовь? Нашел бы себе, как сказал Лях, нормальную бабу, жил бы, как живут другие люди – без претензий. Нет, он замахнулся на высокое. Все было не так, кроме одного. Его любовь согревала душу, она жила в его сердце, а сердце, наполненное любовью, не дрожит на ветру от дождя и мокрого снега.

Вечером в подвал пришел Лях. Его лицо было опухшим от похмелья, глаза превратились в узкие поросячьи щелки. Устало опустившись на лавку, он некоторое время молчал.

– Ты Коркина знал? – спросил Лясков, закуривая сигарету.

– Нет, а кто это?

– Чудак один, фотограф. Алан Алексеевич.

– А-а, – вспомнил Сухих. – Он заходил сюда один раз, вас искал.

– Застрелился на прошлой неделе.

– Как застрелился?

– Из мелкокалиберного пистолета в висок себе выстрелил. Жена ушла в магазин, вернулась, а он лежит на диване с дыркой в голове. И висок обожжен от выхлопных газов. Был человек и нету.

Лях помолчал, глубоко затянувшись, выпустил дым через нос и поднялся с лавки.

– Завтра КАМАЗ придет, мусор увезем. Бомжей надо поискать, чтобы грузить помогли. Сам найдешь или мне?

– Где я их найду?

– Ладно, – махнул Лях рукой, направляясь к выходу. – Ты хоть жрешь что-нибудь тут? – остановился он, повернувшись в пол-оборота.

– В каком смысле? – не понял Володя.

– В прямом, хавка у тебя есть?

– Нету, каша была, но я съел.

– Да я жрать у тебя не собираюсь, – засмеялся Лях, – Я в другом смысле. Денег дать тебе?

– Сигареты тоже кончаются, – сказал Сухих.

– Ладно, – махнул опять Лях рукой, вынув ее из кармана. – До завтра потерпишь, там что-нибудь придумаем, нет у меня денег.

Он ушел, оставив после себя зияющую дыру в душе. Володя устроился на лавке и хотел заснуть. Утро вечера, в конце концов, мудренее. Алан Алексеевич ожил в воспоминаниях, как странный призрак. Почти неживой. Бородка, неровная, изрытая кромка зубов и странное предчувствие, что он есть, но не тут, а где-то в другом измерении. От Алана так и веяло чем-то потусторонним, словно он мог видеть сквозь стены, ощущать свою власть над временем и пространством. Теперь его нет – застрелился, как сказал Лях. Или застрелили, как подумалось Сухих. Каким бы могущественным человек не был, конец всегда один, у всех. И у него будет этот же конец, так может не стоит откладывать, покончить с этой дурацкой жизнью вместе с ее хлопотами раз и навсегда? Нет, у него не хватит сил, чтобы застрелиться, повеситься, он будет жить до самого конца, пока с ним что-то не случится. Болезнь, несчастный случай? Володе вдруг показалось, что он будет жить долго, непременно долго, может быть лет до ста, а может и больше. И у него хватит сил преодолеть все, чем напичкает его госпожа судьба. У него есть ангел-хранитель, обязательно есть, и вообще чего он разнюнился, когда все не так уж и плохо, как кажется. Еды навалом, работа в подвале подходит к концу, еще недели две, от силы месяц, и он вернется домой, к Новому году обязательно вернется. И с Оксаной что-нибудь придумает. Вот только «Семен Семеныча» видеть не хочется совершенно, он девочку не примет однозначно.

Неожиданно на лестнице послышались шаги. Сухих вспомнил, что забыл запереть за Ляхом дверь, а тот оставил ее как всегда, открытой. В подсобку вошел холодильщик Димыч. Кивнув в знак приветствия, сидящему на лавке, Сухих, он спросил:

– Один?

– А с кем тут еще быть? – удивился Володя.

Димыч понимающе кивнул. – У тебя закуска найдется? – достал он из сумки поллитру водки. – С женой поругались, пришел переночевать. Одну ночь перекантуюсь, – быстро добавил он, – а завтра к матери пойду. Неохота к ней с пузырем, не поймет старушка.

– Тушенка есть, – сказал Володя. – Правда, без хлеба.

– Давай тушенку, – вздохнул Димыч. – Может, за хлебом слетаешь, у меня бабки есть?

– Я в рабочем.

– Да и хрен с ним, хлеба-то купить? – махнул гость рукой.

– Я в рабочем в магазин не хожу.

– Ну, давай, я пойду, – усмехнулся холодильщик.

Развернувшись, он зачем-то топнул ногой и вышел.

Володя принес тушенку, раскупорил банку и поставил ее разогреваться на плитку.

Увидев банку, вернувшись с половинкой каравая, Димыч, удивленно скривил губы.

– Ты где ее взял, из земли, что ли выкопал?

– Точно, – согласился Сухих.

– Я серьезно, твой, что ли подогнал? – не поверил холодильщик. – Что она черная такая?

Володя не ответил. «Не хочешь, не ешь», – подумал он. Между тем, с плитки послышался запах горелого масла. Края смазки зашипели от прикосновения к спирали, потянулся синий дымок. Сухих переставил банку на стол. Консерва разогрелась не полностью, а только по краям. Размешав мясо вилкой, Володя покосился на Димыча. Тот нарезал каравай ломтями и ждал. Затем понюхал консерву, недоверчиво потыкал ее ножом и намазал на хлеб толстым слоем.

– Давно тушенку не жрал, – сообщил он, переходя к бутылке водки.

Выпили молча. Молча зажевали.

– Про Леху ничего не слышно? – нарушил молчание Сухих.

– Не-а, – мотнул головой Димыч. – Мать его приходила за трудовой, ниче не говорила.

– Значит, никто ничего не знает? – пробормотал Володя.

– Вольному воля, – откликнулся Димыч. – Раз решил затаиться, значит, чувствует за собой какой-то косяк. А к нам уже нового электрика приняли – молодого. Мастер говорит – ниче пацан, соображает, хоть только что после училища. А ты вообще старайся поменьше думать. Мозг – он живет или прошлым, или мечтает о будущем. А ни того, ни другого в природе не существует. В твоем подвале можно жить настоящим. День прошел – и ладно. Созерцай и не мудрствуй.

Володя насторожился. Странно, что Димыча потянуло на философию. Может, алкоголь развязал ему язык, но чувствовалось, что молчать тот не собирался. Опрокинув очередную порцию водки, холодильщик глубокомысленно продолжил:

– Вот из-за чего мы с моей женой ругаемся? Из-за этого? – кивнул он бутылку. – Не-а. Я даже, когда пью и то стараюсь не пить.

– В смысле не напиваться? – попросил уточнить Сухих, который уже давно приметил особенность в поведении Димыча. Тот всегда оставался трезвее всех.

– Не не напиваться, а не пить, – поднял Димыч вверх указательный палец. – Я пью как все, но остаюсь трезвым, потому что стараюсь. Стараюсь, – по слогам повторил он. – А с женой у меня не лады, потому что она считает, что я мало зарабатываю. У меня высшее образование, красный диплом, мог бы инженером пойти на холодильник, но мне здесь нравится. Я могу здесь работать и думать.

– А на холодильнике нет? – не понял Володя.

– Нет, – многозначительно усмехнулся Димыч. – Как тебе это объяснить? В нас всех заложена программа от рождения, понимаешь? Мы все роботы, винтики. На холодильнике платят больше, но там ты такой винтик, что нормального человека должно тошнить. Человек рожден свободным, но он от этого рождения всего боится. Он рожден вместе со страхом быть непонятым, страхом за свою жизнь, жизнь близких ему людей. Он сам загоняет себя в эту пропасть несвободы. Здесь я тоже винтик, но у меня есть время созерцать. Можно же просто смотреть на людей. Если у тебя хватает ума, ты понимаешь, что он и у других есть. Взять твой подвал. Здесь ты как бы сам по себе. Живи и созерцай. Не думай ты ни о чем. Завтра придет, но тогда это уже будет не завтра, а сегодня. И оно все равно, хочешь ты или нет, придет.

Димыч помолчал, откусил кусок бутерброда и, прожевав, продолжил:

– Я дома мясо не покупаю, куриц иногда, и то по большим праздникам. Стараюсь есть злаковые, то есть каши. Без мяса можно спокойно прожить. Но когда я прихожу в гости, дома кофе не пью, в смысле не покупаю, в гостях, если предложат, не скажу же я, что я его не пью. Конечно, выпью. Если от чистого сердца, как и тушенку. Ты вот ее, говоришь, откопал, разогрел и мне предложил. Что я, откажусь что ли? Нет, сижу, хаваю за милую душу. Но сам я ее никогда не куплю. Врубаешься?

Володя пожал плечами. У него вообще создалось впечатление, что где-то он уже это слышал, только не мог понять – где.

– А Леха не трус, – разливая остатки водки, продолжил рассуждать Димыч, – Он не из-за страха зашухерился, он простить обиды, не знаю кому, Ляху твоему или еще кому-то, не может. А научился бы прощать, давно бы в люди вышел. Как и Миха. Тоже, как я понимаю, своих поражений в боях не простил, поэтому и спорт кинул. Теперь Лехе работу найти со статьей в трудовой книжке будет далеко не просто.

Выпили по последней. Водка приятно согревала желудок, слушая рассуждения Димыча, Володя чувствовал, что его клонит ко сну, но откровенно зевать стеснялся.

– А где ты спать-то будешь? – задал он, наконец, давно назревший вопрос.

– Здесь, я же говорил, – поглядел на него холодильщик.

– Здесь?

– Тут раскладушка за шкафом, ты что, не знал?

– Нет, – признался Володя, начавший подозревать Димыча в знании тайного бомбоубежища.

– Все, прекращаем болтать и ложимся, – поднялся с табуретки холодильщик. За шкафом и в самом деле оказалась раскладушка. Бросив на нее пару телогреек, Димыч аккуратно снял носки, понюхал их и завалился, скрипнув пружинами.

– Свет тебе выключать.

Через минуту он захрапел, словно в подтверждении слов, что все горе от ума, а если не копать глубоко, то и сон будет хороший.

Илья Сергеевич

Лях и его приятели сидельцы готовились к встрече с Ильей Сергеевичем. Он не был признанным вором в законе, но это не мешало ему быть человеком в криминальных кругах весьма влиятельным. Имя Илья Сергеевич стало нарицательным, подобно кличке, приклеиваемой сидельцам при «прописке» в местах не столь отдаленных. В общей сложности он провел там без малого двадцать семь лет, то есть ровно половину своей жизни. Выход на волю авторитета такого масштаба наводил на размышления. А не коронует ли его криминальный мир и не поставит «смотрящим» над городом. Прежний «смотрящий» погиб в неравной схватке с превосходящими силами неизвестного противника, и город делили теперь между собой спортсмены и бандиты. Третье решающей силой стала милиция, силой, с которой считались и те и другие. Но Илья Сергеевич был далек от такого рода политики, хотя звания «законника» был достоин, как никто другой. Сидел-то он за воровство в особо крупных размерах, да и на зоне вел такие дела, какие и на воле многим были не под силу. Тем не менее, Илья Сергеевич предпочитал оставаться в тени, не доверяя никому, кроме себя и своей интуиции и влияя на ход истории изнутри. Посему был он скромен, с чрезвычайно подкупающей внешностью – невысокого роста, худощав, аккуратно одет и подстрижен, в меру подвижен и не болтлив. Спиртное Илья Сергеевич не употреблял, блатного сленга никогда себе не позволял, что говорило о высокой культуре этого человека. Единственной всепоглощающей его страстью были автомобили. Посему, как только затворились за ним служебные ворота, перед ним отворились дверки новенького ХАММЕРА цвета небесной лазури. Объятия родных и близких по духу и крови, сородичей, все это было наигранным, поэтому Илья Сергеевич не придал радушию встречающих большого значения. Он знал, что одни завидуют ему и его капиталу, другие изображают восторг, надеясь оторвать лакомый кусок для себя, третьи откровенно его боятся. Были среди встречающих и такие, кто видел в нем конкурента. Все это было нормально и вписывалось в рамки игры, которую собирался затеять Илья Сергеевич на воле. Воля в его понимании сводилась к свободному процессу предпринимательства, бизнесу, успех которого зависит от степени влияния на власть. Другими словами ему позарез был нужен «карманный» глава городского поселения как минимум. Глядя на копошащихся, во многом разжиревших и потому ленивых сородичей, Илья Сергеевич находил, что поле его деятельности может быть столь обширным, сколь позволит ему его капитал, который, в свою очередь, он постарается приумножить. Посему, отдав положенные три дня браткам и проституткам, он взялся за дело. Единственным препятствием начала своей деятельности Илья Сергеевич считал открытую форму туберкулеза, которым страдал последние несколько лет.