Люди начали подниматься ещё до рассвета, лишь небо только начало светлеть на востоке. И сразу же начали сворачивать юрты, готовясь к дальнему переходу. Каракош и его воины уже собрались, приведя коней с луга и уже оседлав их, – и ждали распоряжения хана.
Баламир искал глазами Айхылу. Он должен попрощаться с ней, ведь неизвестно, смогут ли они встретиться наедине, когда кочевье Ванах-тархана будет проходить мимо войскового стана у Зирган-тау. Потом он заметил её. Но она всё время была в окружении своих многочисленных сверстниц и более старших женщин, и не отлучалась от них, не давая Баламиру возможности подойти к ней. Айхылу даже почти и не смотрела на него – лишь пару раз встретилась с ним взглядом, улыбнулась приветливо и всё. Что это с ней? Он же сейчас уедет со своими – неужели она не хочет сказать ему что-нибудь на прощание? И странно, что эти женщины, среди которых была Айхылу, седлают коней только для себя, не заботясь о повозках с имуществом рода – как будто они собираются ехать отдельно от всех.
Алтузак-хан решил, наконец, что им пора.
– Выезжаем, воины, – скомандовал он и первым вскочил на коня.
Баламиру так и не удалось попрощаться с Айхылу. Он всё смотрел на неё с надеждой, что она хоть помашет ему. Но нет, она не посмотрела на него, словно забыв о нём. Видно, не хочет давать повода для разговоров среди своих.
Хан и восемь его молодых воинов, не обременённых лишней поклажей, и четверо месегутов, выехали первыми из уже разобранного и собранного в дорогу стана. Вскоре их начали догонять, отдельными группами, воины рода Ванаха, – из тех, кто уже успели собрать свои семьи в дорогу и попрощаться с ними. Вот, появившись с запада, к ним присоединились десяток всадников из семьи Чегет-батыра. И всё больше и больше, со всех сторон, их догоняло всадников, и войско росло и увеличивалось.
Юноши, три дня назад выехавшие с ханом к южным кочевьям, наконец-то по-настоящему ощутили себя воинами. Они – часть войска башняков и их ведёт Алтузак-хан. Их ждёт жизнь в войсковом стане и настоящие сражения. Никто из них не ощущал страха: они будут сражаться отважно, а если погибнут, имена их будут прославленны и воспеты в песнях.
Призыв Алтузак-хана о сборе войска ещё вчера разнёсся по всем кочевьям. И теперь некоторые отряды всадников уже ждали их впереди, чтобы присоединиться к хану. Но, следуя указанию Алтузак-хана, кочевья отправляли лишь половину своих воинов. Причём не самую лучшую: – ведь хан велел всем батырам, а значит лучшим воинам, оставаться со своими кочевьями, уходящими на север и далее, за Агидель. Он знал, что опытных воинов не надо готовить к войне, – они явятся лишь при появлении врага. А остальные, то есть молодые и необученные, пока будут готовиться под его, Алтузака, присмотром. Но он, конечно, не один будет их готовить: – тарханы не глупы и всё-таки направят к нему некоторых испытанных в сражениях мужчин, чтобы создать костяк войска балабашняков.
Один из недавно присоединившихся, из рода, обитающего в местах, через которые они сейчас проезжали, вдруг сказал громко, во всеуслышание:
– Смотрите! Красные Волки женщин посылают в войско!
Баламир мгновенно обернулся, привстав на стременах. И увидел Айхылу в отряде тех самых женщин и девушек – они догоняли медленно двигающееся войско, состоящее пока лишь из мужчин. Баламира это не обрадовало. Он предпочёл бы знать, что его Айхылу находится в безопасности. Отряд женщин рода Красной Волчицы вскоре догнал и присоединился к идущему на север войску…
Выбранного места достигли во второй половине дня.
Здесь уже ждали отдельные группы, прибывшие из разных кочевий балабашняков. Среди них были и молодые незамужние девушки, из тех, что подобно женщинам рода Ванах-тархана решили сражаться вместе со своими братьями и отцами.
До вечера обустраивали лагерь.
Столь ответственное дело было в новинку для большинства из собравшихся в этом месте, – и Баламиру не удалось поговорить с Айхылу, хотя они и постоянно выискивали друг друга глазами и обменивались виноватыми улыбками людей, не имеющих возможности уделить время разговору. Установить военный лагерь – это не кочевье из нескольких юрт раскинуть. Здесь свой строгий боевой порядок: у всего есть своё чёткое место и предназначение, отвечающее жёстким законам войсковой походной жизни, о которой все они мечтали с детства.
Шатёр хана племени, из белого войлока, привезённый из его кочевья, был установлен на большом возвышении, ставшим центром всего лагеря. Это место, выбранное Алтузак-ханом, было самым высоким в округе и открывало вид на широкие пространства, лежащие вокруг, что полностью соответствовало его положению главы стана – предводителя войска балабашняков. А на равном расстоянии от него, были установлены около пятидесяти юрт, так, что образовался широкий круг с ханским шатром в центре. На его вершине, на длинном древке с бронзовым наконечником, было поднято шестихвостое знамя – белого же цвета, как и белый верблюжий войлок ханского шатра. С этим знаменем, объединяющим шесть родов балабашняков в одно племя, их предки прошли через всю великую Степь больше двухсот лет назад, и сохранили своё единство. Сейчас оно, развеваясь над раскинувшимся под ним станом, вновь объединяет воинов шести родов в единое войско и те, кто смотрит на него, испытывают гордость за великие имена своих предков и возгораются неукротимым стремлением быть достойными их славы и доказать свою отвагу в сражениях с врагом.
Возле входа в ханский шатёр, смотрящего на юг, были вкопаны два прочных шеста, на один из которых Алтузак-хан развесил своё оружие: лук и колчан со стрелами, два меча в богато разукрашенных серебром ножнах, боевую шипастую дубину из твёрдого дуба, украшенную искусно вырезанными знаками, рассказывающими об одержанных в прошлом славных победах, и бронзовый топор на длинной рукояти. К этому же шесту он прислонил и свою пику, с закреплёнными под наконечником двумя, волчьим и лисьим, хвостами. Круглый деревянный щит, укреплённый сверкающими на солнце бронзовыми пластинами, висел на другом шесте, на вершину которого хан установил и свой боевой остроконечный шлем, сделанный из железа, со спускающимся с его острия волчьим хвостом.
По обеим сторонам от главного, ханского шатра, поставили ещё два – для его помощников и приближённых, в число которых попал, несмотря на молодой возраст, и Белес, сопровождавший Алтузак-хана в его сокровенном путешествии на вершину Кунгак-тау, открывшей ему тайны тревожных снов.
Шесты были поставлены перед всеми юртами. Количество шестов, перед каждой юртой, составляло число воинов, занявших её, то есть каждый воин установил свой шест, – даже те из них, у кого из оружия имелись только лук и стрелы. У кого-то имелись боевые дубины (остальным предстояло ещё изготовить их), а мечи и пики были лишь у немногих из этих, в основном молодых, воинов.
Отары овец и косяки кобылиц, направленные от каждого рода, занимали луга, примыкающие к лагерю с севера – там у реки низкий берег, что удобно для водопоя. Кони воинов сбивались в табуны, каждый для своего рода, и уводились на выпас опытными табунщиками.
Всего, в первый день, прибыло около четырёх сотен воинов, включая женские отряды. Они были поделены на две равные части, согласно древнему военному обычаю степняков: – одна часть – дозорные, всегда готовые к активным действиям, другая часть – отдыхающие. Обязанность дозорных – выставить наблюдателей на все ключевые, открывающие вид на как можно большие пространства, возвышенности вокруг стана. Их оружие всегда под рукой, кони рядом, чтобы в любой миг можно было вскочить на них и занять боевой порядок, в случае появления врага. Те из них, кто ночью находятся в лагере, спят, как и все, но кони их всегда поблизости, под присмотром сторожевых, а у каждой юрты, с внешней стороны окружности стана, бодрствует всю ночь один из обитателей этой юрты. На следующий день отдыхающие заменят дозорных и те, в свою очередь, станут отдыхающими. Кроме того, один отряд был отправлен на постоянный дозор на Зирган-тау, на другой берег Агидели, чтобы сообщать оттуда, с большой высоты, дающей хороший обзор, сведения о происходящем в степи посредством сигнальных дымов. Всё это было организовано помощниками хана – несколькими старыми воинами, прибывшими от каждого из родов племени, и принимавших ранее участие в боевых походах как под предводительством самого Алтузак-хана, так и при его предшественниках.
Воинам Каракоша, поставившим для себя одну юрту (из тех, что были привезены их сородичами из рода Тарпана, прибывшими на зов своего хана), в первый день выпало быть дозорными. Баламиру, Тигою и Туктамасу предстояло вести наблюдение с высокого кургана, расположенного к северу от стана войска балабашняков. Ждать врага с севера, конечно, не приходилось, но это не повлияло на отношение троих юношей к своей обязанности. До наступления темноты они втроём зорко всматривались в подступающие с севера степи и леса, а ночью, отдыхая по очереди, продолжили своё наблюдение. Костра не разводили, чтобы не выдать своего присутствия, и в темноте более полагались на свой слух, чем на зрение.
Баламир знал, что в это же время девушки Красных Волков тоже в дозоре, и их область наблюдения – юго-восточные подступы к стану, со стороны заросших лесом берегов Агидели. Только там ли она сейчас, его Айхылу, или осталась в лагере для охраны сна своих сестер-соратниц и всего стана? Но ничего – наступит завтра… и завтра он её увидит – ту единственную, что стала для него всем. Баламир думал об этой девушке. Она настоящий воин, и, похоже, что ничего не боится. Но он сильно тревожился за неё – кипчаков слишком много и предстоят жестокие битвы, в которых многие балабашняки сложат свои головы. Баламир был готов умереть, сражаясь за свой народ, но его невыносимо мучила мысль, что и его Айхылу может погибнуть. В таких переживаниях он провёл всю ночь.
Утром их сменили новые дозорные, из рода Ночного Оборотня.
Наступил новый день, и в течение его прибывали отряды балабашняков, не успевших вчера добраться до ханской военной ставки – числом около двухсот – что вместе с прибывшими вчера составило шесть сотен балабашнякских воинов. Чуть меньше такого количества воинов оставалось в кочевьях, отходящих к северу.
Алтузак-хан понимал, что этого недостаточно для победы над карагай-кипчаками, которых было намного больше. Но что он мог сделать? Алтузак-хан уже послал гонцов к Тогдеку и Бугушу, ханам балабашняков, кочующих у берегов Ика и Кинели, но ему было хорошо известно, что они вряд ли придут на помощь. Балабашняки Кинели уже много лет сопротивляются натиску сарысынов, теснящих их всё дальше и дальше на север. Алтузак-хан сам два года назад ходил со своими воинами к ним на помощь и знал, что племя Бугуш-хана уже на исходе своих сил и вот-вот откатится в пределы Булгарии, оставив долины Кинели. А одно из гузских племён, прорвавшееся на север год назад вдоль западного рубежа владений Алтузак-хана, ведёт кровопролитную войну с икскими балабашняками Тогдек-хана.
Вернувшись, вместе со своими товарищами, в стан, Баламир сразу же отправился к юртам Красных Волков, чтобы увидеться с Айхылу. Узнав, что она ещё не вернулась с дозора, он немедленно направился к реке, чтобы найти её там.
Айхылу и три её подруги, в это время, не спеша, возвращались в лагерь, двигаясь вдоль высокого берега Агидели. Гульсина-апа, старшая в их отряде, которой было семнадцать лет, первая заметила двигающегося им навстречу егета, о влечении которого к их сестрёнке Айхылу уже знали все Красные Волки.
– Айхылу, твоя Стрекоза хочет напиться. Спустись к воде.
– Почему ты так говоришь, Гульсина-апа?
И только тут она заметила Баламира. Посмотрев на своих улыбающихся сестёр, она сказала:
– Пожалуй, и, правда, надо напоить Стрекозу. Подождёте меня?
– Езжай, сестрёнка, – понимающе смеясь, отпустила её Гульсина-апа.
Айхылу свернула направо и поехала вниз, к самой воде. Баламир, в это время, поравнялся с её, почему-то весело улыбающимися ему, сёстрами.
– Эй, батыр, тарпану негоже попадаться на дороге волчицам.
– А давайте мы его съедим!
– Нет, что вы, сёстры. Я слышала, одна из волчиц его приручила и он теперь её.
Баламир слегка растерялся, смущённый этими шутками.
– Здравствуйте, девушки. Что так развеселило вас?
– Да ничего, Баламир… тебя ведь так зовут, да? Мы ищем свою сестрёнку, тебе она не встречалась? На пегой кобыле, а сама такая красавица, что ни один из тарпанов не осмелится подойти к ней. Не видел её, а, Баламир? – продолжала смеяться Гульсина.
Баламир уже увидел внизу, у самой воды, свою возлюбленную.
– Возвращайтесь в стан, красавицы. Я найду вашу сестрёнку, не беспокойтесь! – ответил им егет и кинулся вниз по берегу, где бродила пегая кобыла, а её хозяйка, к которой так стремился этот юноша, сидела на большом камне, у самой воды.
Соскочив с коня, он подошёл к ней, тут же вставшей на ноги.
– Здравствуй, Айхылу.
– Здравствуй, Баламир, – ответила девушка и подняла голову кверху, посмотрев на высокий берег, где стояли и смотрели на них, смущая Айхылу, её сёстры.
Те помахали, встретившимся внизу девушке и егету, и поехали дальше, к стану.
– Айхылу! Я и не знал, что вы пойдёте с войском!
– Ты думал, мы будем прятаться в лесах Тора-тау?
– Я знаю, что матери наших дедов и прадедов сражались вместе с мужчинами, в старых войнах с кимаками и гузами. Но ведь это было давно, во времена Большого Перехода башняков и до него.
Айхылу, охваченная воинственным воодушевлением, ответила ему:
– Да, в те времена наш народ не раз бывал на грани гибели, и сражаться с врагом приходилось всем, способным сидеть на коне. Но сейчас, Баламир, разве не вернулось то время? Разве балабашняки не оказались опять, как бывало раньше, перед угрозой гибели? И опять все, как один, должны взяться за оружие!
Баламир знал, что Айхылу права. Это их судьба и им оставалось только принять её. Ничего с этим не поделать, и тревога, граничащая с отчаянием и безысходностью, омрачала разум егета. Он должен сберечь дивное сокровище своего сердца, эту чудную девушку, с которой стоял сейчас на берегу реки.
Вдруг что-то произошло. Айхылу застыла, напряжённо ожидая чего-то, и с отчаянием и страхом глядя в глаза Баламиру. Она что-то услышала или почувствовала, – что-то, что было пока недоступно стоящему рядом Баламиру.
– Она здесь, – прошептала Айхылу с дрожью в голосе.
– Кто?- Баламир тревожно оглядывался вокруг, пытаясь понять причину испуга девушки.
– Хранительница. Я ее чувствую: – так же, как и тогда, два года назад.
– Не бойся меня, девочка, – раздался спокойный голос из-за её спины.
Только сейчас Баламир смотрел туда и никого там не было. На миг посмотрел в другую сторону, на другой берег реки, а здесь уже женщина – в нескольких шагах за спиной Айхылу. Как такое может быть? Как она там оказалась?
Айхылу мгновенно развернулась. Баламир вышел вперёд и заслонил её собой.
– Хранительницами нас называют люди, на самом деле я – дочь реки. Моё имя – Басаат.
Айхылу поняла, что это не та Хранительница, встретившаяся ей на Мелеузе. Но она похоже на ту, как родная сестра, и в ней та же сила, видимая за сиянием её глаз.
– Я знаю тебя, девочка, но не удивляйся и не бойся – тебе не стать нашей сестрой, хотя ты подошла бы нам. А этот егет – он тоже бы нам подошёл.
Теперь уже Айхылу выступила в перёд, заслоняя собой Баламира.
– Нет! – твёрдо и решительно заявила она.
– Нет-нет, я говорю подошёл бы, но он не годится, так же, как и ты, девочка. И по той же самой причине.
– По какой? – Айхылу почувствовала, что эта женщина может сообщить им нечто важное, определяющее всю их судьбу.
– Этого вам знать не надо. Скажу лишь, что вам, связанным неразрывной нитью, суждено всегда быть вместе. Это счастливая судьба, и никому не изменить предназначенного. Всё. О вас достаточно, я здесь не для этого. Мне нужен ваш хан Алтузак. Позовите его сюда: скажите – Басаат, Хранительница Агидели, желает говорить с ним.
Баламир и Айхылу сели на своих коней и, то и дело тревожно оглядываясь, стали подниматься вверх, на крутой берег.
Оглянувшись с берега ещё раз, они увидели странную картину: Хранительница стоит по колено в воде, и руки её раскинуты в стороны, а голова наклонена вниз, словно она разглядывает что-то в потоке реки. Длинные волосы женщины, концы узкого синего пояса и полы её свободной одежды, украшенной бахромой и множеством свисающих с костюма птичьих перьев и разнообразных подвязок, в виде шнурков и лент, вытянулись влево, к северу, словно под напором сильного ветра, – хотя никакого ветра нет и в помине, – и колышутся, создавая захватывающее впечатление, что все это колыхание повторяет движение потока воды омывающей ноги Хранительницы. Столь необычное зрелище вызвало, у смотрящих на это егета и девушки, головокружительное чувство, что их разум тоже уносится текущей водой, которая странным образом вдруг захватила все их ощущения и всё внимание. В какой-то момент женщина присела, захватила воду горстями и, резко поднявшись, разбрызгала её над собой. Брызги и капли, пойманные лучами утреннего солнца, создали сверкающую радугу – такую яркую, что на миг, показавшийся вечностью, она ослепила Баламира и Айхылу, затмив для них всё остальное.
А потом всё закончилось.
Наваждение покинуло юношу и девушку: они смотрели с высокого берега на протекающую реку, и всё вокруг было таким, как и всегда. Ничего необычного. Нет и этой женщины.
– Куда она подевалась? – спросила Айхылу. – Мне показалась, что она растворилась в воде.
– Мне тоже показалась, что, когда вспыхнула радуга, Хранительница сама стала брызгами воды и с ними осыпалась в реку.
– Мы должны позвать хана, Баламир.
– Да, Айхылу. Едем в стан.
И они поехали в лагерь, спеша донести до Алтузак-хана приглашение женщины реки.
Вскоре они были в стане, и нашли там хана, разговаривающего о чём-то с одним из своих помощников. Остановившись невдалеке от него, взволнованные гонцы соскочили с лошадей.
– Подержи моего Хакаса, Айхылу. – Баламир дал девушке поводья своего коня, а сам направился к Алтузак-хану.
– Алтузак-хан, у меня важное известие для тебя.
Тот посмотрел на егета, на стоящую за ним девушку и, обратившись к своему помощнику, отпустил его:
– Иштуган, я тебе уже всё сказал.
Иштуган удалился.
– Говори, Баламир.
– Я … вернее мы …вдвоём…, – юноша обернулся, указав на Айхылу, – были у реки… – он говорил очень взволнованно, всем своим видом давая понять, что произошло нечто чрезвычайное.
– Вас послали за мной?
– Да, Алтузак-хан.
– Где она? – Алтузак знал, что речь идёт о Басаат.
– Она была у реки, чуть выше стана; но потом вдруг исчезла, и мы не можем точно сказать, где она, Алтузак-хан.
-Ладно, вы оставайтесь здесь: я отправлюсь к реке один.
До берега было близко – край лагеря проходил у самой воды – и Алтузак-хан не стал посылать за своим конём, решив пешком дойти до реки.
Вскоре он был там.
Широкий поток плавно движется к северу, в обрамлении кустов и деревьев. Другой берег сплошь зарос густыми зелёными лесами, которые покрывают до самой вершины и всю Зирган-тау, уходящую в высоту за водным простором Агидели.
Осмотрев с высокого берега окружающую местность (хан вышел не к тому месту, где Басаат явилась Баламиру и Айхылу), Алтузак-хан не обнаружил никаких признаков присутствия Хранительницы Реки. Хотя здесь она, наверное, и не появится: вон ниже по течению группа воинов рыбу ловит, а перед ними она не покажется. Это опять сыновья Мусая: те, что наловили рыбы в Мелеузе. Только на этот раз у них остроги побольше. Хорошее занятие, – к тому же повышает воинские навыки. Хана они не замечают, слишком увлечены своей охотой. Вдруг они зашумели, взбудораженные чем-то, и с громкими криками понеслись вниз по течению: – похоже, обнаружили и преследуют особенно крупную рыбу или какое-то животное. Алтузак-хан не смог понять, что именно их увлекло в сторону, прочь от этого места, но он был уверен, что это произошло не случайно.
Одна из ив, растущих у берега, была сильно наклонена к реке так, что её тонкие свисающие ветви касались воды, образуя нечто вроде зелёного, колышущегося под воздействием течения, живого занавеса. И вот нижние ветви ивы раздвинулись, совершенно бесшумно, и из образовавшегося просвета вышла женщина. Алтузак её сразу узнал – это Басаат, Хранительница Агидели, и она шла к нему, двигаясь по колено в воде так, словно та не оказывала ей ни малейшего сопротивления. Выбравшись на сухое место и подойдя к Алтузаку, она приветствовала его:
– Приветствую тебя, хан балабашняков.
– И я приветствую тебя, Мать Басаат. Ты звала меня?
– Да, хан, звала, и ты пришёл. Я вижу, ты готовишься к сражениям?
– Это так, Хранительница. Ведь ты сама говорила об этом.
– Нет, хан, я никогда и никому не говорила готовиться к сражениям – это против моей сути. Я говорила совсем о другом, и ты не понял меня. Мы не вмешиваемся в дела людей. Наша забота – поддерживать равновесие сил, что питают волшебную сеть, раскинутую по всей Великой Черепахе. Моя нить завязана на этой реке, и я забочусь только о ней, оберегая её от чёрных потоков, ослабляющих волшебные узлы. Но есть и светлые потоки – те, что укрепляют и очищают. Один из них привёл сюда дочь солнца Хумай и долина этой реки – ты уж знаешь об этом, хан – обрела небесную благодать, испускаемую чистейшей сущностью этой дочери солнечного света. И я не могу допустить… хан, чтобы Хумай покинула эту землю, а она покинет её, если здесь начнёт литься кровь.
– Как же ты это сделаешь, Мать Басаат? Ты сможешь остановить кипчаков?
– Нет, это не в моих силах. Но войны бы не было, если бы вы, балабашняки, покинули эту страну.
Алтузак-хан задумался. Затем твёрдо ответил:
– Мы не можем отсюда уйти: уже и так везде стало тесно с приходом кипчаков. Что стало с олобашняками и гузами? Кем они стали сейчас, когда оставили свои земли? Мы не хотим повторить их судьбу.
– Я знала это, гордый хан балабашняков. Смерть в битве ты предпочитаешь жизни рабов. Что ж, в этом кроется и другая возможность, по-настоящему достойная. – Женщина замолчала и стала внимательно изучать лицо Алтузак-хана. Затем спросила:
– Ты знаешь древнее предание о Тогуре?
Алтузак хан, конечно же, знал легенду о Тогуре, последнем хане народа даихов.
– Это был великий хан даихов, – сказал Алтузак. – Он со своей последней сотней воинов остановил тысячное войско гуннского хана Фалита. Все они погибли, но не пропустили гуннов через реку Джаик.
Хранительница печально, с каким-то сожалением, улыбнулась.
– Вот во что предания людей превратили настоящее чудо, прямое, не сокрытое влияние небес: – в подвиг обречённых воинов. Это действительно был великий подвиг Тогура и остатков его войска, но это не всё. В тот день они встали на южном берегу Джаика, чтобы не пропустить гуннов через реку и дать возможность своему народу укрыться на севере, в горах Урала. Перед этим они попрощались со своими родичами и друг с другом: они знали, что это – последний день их жизни на земле. Тогур-хан и лучшие его воины решили задержать, ценой своей жизни, продвижение гуннов и дать возможность сородичам уйти дальше. И вот они заняли берег Джаика, ставшей их безымянной рекой, и приготовились к смерти, открыв, таким образом, свой дух небесам. А дух, отрешившийся от всего земного и устремлённый к небу, слышим там и всегда находит отклик. Их последнее стремление – не пропустить врага через Джаик – было свободным от страхов и забот и поэтому без труда слилось с духом небес и стало с ним единым целым. И, в самый разгар битвы, само Небо открыло перед ханом Фалитом врата нижнего мира и душа его была увлечена туда Эрликом, владыкой подземного царства. Гунны видели лишь, что их великий военачальник упал; они подхватили его бездыханное тело и сразу же покинули поле сражения. Это было чистое влияние Неба, Алтузак-хан, – влияние, которое всегда сопутствует тем, кто, отрекаясь от всего земного, открывает ему своё сердце.
Алтузак-хан с огромным вниманием слушал Хранительницу. И начал понимать, к чему она клонит.
– Ты думаешь, я должен поступить как Тогур много столетий назад?
– Да, Алтузак-хан.
– Но ты уже знаешь, что мы не уйдём отсюда, значит, нам всё равно придётся сражаться, великая Мать. Будут кровопролитные битвы и, как ты сказала, Хумай покинет эту страну. А ведь для тебя главное, чтобы она осталась здесь.
– Да, хан балабашняков, для меня это главное. Гибель многих людей нарушит покой небесной птицы, и она улетит, не желая оставаться на земле, где льётся кровь. Если только до этого она не привяжется к вам…
– Такое возможно, Хранительница? – удивился Алтузак.
– Возможно всё, хан. Хумай выбрала вашу страну местом своего пребывания, а она не неблагодарная гостья. И если вы, балабашняки, отдадите ей часть своих истоков, она примет ответственность за вас и поможет вам – вернее тем из вас, кто выживет в войне, ведь в битвах она, птица мира и благополучия, не помогает никому. И если кто-то из вас останется на этой земле, то и она будет здесь, отвечая благодарностью за отданную вами ей часть своих истоков. И всё здесь расцветёт по-прежнему, и наполнится светом небес. Но для этого вы должны оставить эту землю за собой. И вот в этом, Алтузак-хан, вам и поможет тот месегут.
Алтузак-хан сказал:
– Их всего четверо, Мать Хранительница. Но, мне кажется, их станет больше, а кипчаков, наоборот, меньше, если я всё правильно понимаю. Ведь их хан Иргиз не знает, и не готов к тому, что здесь Урдей.
-Ты правильно всё понимаешь…
– Но объясни мне, Хранительница Агидели, что значит отдать Хумай часть наших истоков. Я всего лишь глава рода и племени, а не шаман и смысл твоих слов мне недоступен.
– Истоки вашего духа, балабашняки – это прародители ваших родов. С этого дня, хан, ты должен почитать Хумай не меньше, чем почитаешь священного Тарпана. Ты должен просить Хумай позаботиться о детях Тарпана и оказывать всяческое уважение и преклонение, то есть отдавать ей часть истока своего духа. Сегодня же я велю всем шаманам ваших родов делать то же.
– А у нас хватит времени, великая Мать? – выразил тревогу Алтузак-хан.
– Времени всегда столько, сколько нужно, следует лишь осознать это. Ты не должен сомневаться: открой сердце небесам – вспомни, что я говорила о Тогуре. Когда ваши истоки откроются Хумай, и если она примет их – вам будет дан знак.
– Какой?
– Этого никто не может знать. Может быть, ты или кто-то из шаманов увидите это во сне; может священный лебедь пролетит над твоим станом, и сбросит перо в твои руки. А может – и это будет высочайшим благодеянием на много поколений – с небес опустится золотое перо волшебное, и станет сильнейшим защитником. Но, когда это произойдёт, ты будешь знать всё без тени сомнения. А теперь всё, хан, возвращайся к своим.
– Прощай, Хранительница Басаат, – сказал Алтузак-хан и, повернувшись, зашагал к своему стану.