– Аристарх Эдуардович, а я сегодня гремлина видел!

Сорванец Переводчиков сидел у окна, на первой парте. С самого начала урока было заметно, что мальчишке непросто усидеть на месте. Когда 4й класс влетел в кабинет и рассыпался по своим местам, Алешка Переводчиков бросил свой рюкзак у ножки стола и сел, сверля меня глазами. «Неужели домашнее задание сделал?» – подумал я сначала. И, только я собрался начать урок, как он выдал:

– Аристарх Эдуардович, а я сегодня гремлина видел!

– Hello, Aleksei. In English please.

– I saw Gremlin yesterday evening!!!

– What? What do you mean?

– Ну… это… I saw Gremlin. He go… He rans…бежал так быстро!

Эх, Лешка, ты неисправим.

– I saw a gremlin yesterday. He ran very fast. – поправил я машинально.

– Точно! Я вечером шел домой. После тренировки. А он из-за кустов как выскочит! Через двор перебежал и в подвал спрятался!

– Describe him in English. What did he look like? How tall is he?

– Ну…. He was very fast. He was very hairy. And he wasn’t tall. Он такой прикольный!

– Very good, Aleksei, it is perfect description.

Пока класс не разбушевался и ребята не начали острить без остановки, я дал им небольшой тест, и они уткнулись в листочки, старательно выполняя задание.

Все-таки повезло мне с учениками. Молодцы, светлые головки, живые умы. Мой любимый класс. Даже Лешка Переводчиков – шут, хулиган, рыцарь и начинающий хоккеист. Он может не вовремя рассмешить класс, и их придется успокаивать, но он никогда не сорвет урок и не позволит себе хамства. А английский… Английский мы с ним подтянем, благо, интерес к языку у него появился.

А дальше рабочий день потек в своей обычной суете. Еще четыре урока, потом совещание. И, наконец, я занялся проверкой тетрадей за своим столом в уголке учительской. Уже ближе к трем я собрался уходить, но в учительскую ввалилась наша «активная группа» с тортиком и шампанским: Физкультурница, Учительница по ИЗО, Певичка, и начали накрывать стол, готовиться к чествованию «новорожденной» Лидочки, нашей биологини. Скоро в помещение вплыла и сама Лидочка, остановилась посреди комнаты, повела светлыми очами, старательно не замечая меня, и направилась к своему столу, где уже стояли бокалы, а Физкультурница нетерпеливо крутила в руках бутылку шампанского.

Я понял, что с проверкой тетрадей пора заканчивать. И оказался прав:

– Аристаша, ты с нами? Лидочка без тебя скучает! – Это Светка, Светлана Алексеевна, ИЗО. Лидочка, будто негодуя, пихнула Светку локтем в бок, успев бросить на меня взгляд, и они захихикали, прикрывая рты согнутыми в ковшик ладошками. Ей богу, старшеклассницы из не самого благополучного 11го Б и то ведут себя более по-взрослому…

Поневоле, мысли мои обратились к тому светлому, что делает жизнь мою интересной и насыщенной, к моему лучшему другу Саше, к Александре. Это самый близкий мне по духу человек, если не считать бабушки. Ну, и мамы, конечно… Хотя, мама…. С мамой не все так просто…

А вот Сашенька! С кем еще можно беззаботно прогуливаться по строгим и таинственным Линиям её родного Васильевского острова и обсуждать проблемы методики преподавания английского языка. И спорить, спорить, в самом высоком значении этого слова, стоя у дверей ее парадной, в самом дальнем углу зеленого дворика, где на газоне под ее окнами растут огромные садовые ромашки. И на прощение – пожать ей руку и посмотреть в глаза. А убедившись, что она вошла в парадную, развернуться и пойти проходными дворами на 3-ю Линию, сберегая в памяти моменты нашей встречи.

Размышления мои прервал звонок мобильника. Я встал из-за стола, кивком головы принес извинения празднующим коллегам и вышел в коридор. Выходя, я успел заметить, как Лидочка со Светкой недоуменно переглянулись и опять захихикали.

(найти, кого из известных исторических персонажей-женщин он поставил на вызов Саши)

– Ну что Аристофан Макарыч, как твоя Республика ШкИД? – голос, наполненный интеллектом и добротой, принадлежал Саше-Александре.

– Привет, моя Ксантиппа! – брякнул я первое попавшее на язык, о чем тут же пожалел.

– Ксантиппа?! Но, мы с тобой и не женаты вовсе? А! Это намек? С ролью сварливой женушки я справлюсь! Когда сватов будете засылать, барин? – Саша-Александра оседлала своего любимого конька. Господи, ну почему даже у самых умных, рассудительных представителей женского племени не обходится без намеков на замужество? Разве это в жизни главное?

– Ладно, Аристашенька, свадьба откладывается. Не желает ли сударь прогуляться по Линиям?

– С превеликим удовольствием! Тема прогулки? – поддерживал я тон разговора. Иногда мы с Сашей-Александрой затевали игру: кто-то из нас придумывал тему для прогулки – это могла быть поэзия Серебряного века, причина поражения Наполеона, лингвистика через призму когнитивистики и нет тому конца. Сегодня тему задавала Саша, и я должен был успеть подготовиться.

Саша-Александра ответила, не задумываясь: – Славянская и Финно-угорская демонология!

Да, широк круг интересов у моей визави. Надо сказать, что при выборе тем у Саши-Александры всегда прослеживались ассоциативные связи. Гуляя золотой осенью по Румянцевскому скверу, мы обсуждали Андрея Белого, Максимилиана Волошина и Александра Вертинского. А если Саша после своих уроков в ЛГУ на прогулку приходила еще не остывшей от праведного гнева, то темой само-собой выбирались «Проблемы преподавания иностранных языков детям с особенностями умственного развития».

Что же определило ее выбор на сей раз? Признаться, мне самому интересна эта тема. Не как приложение основных умственных сил, а как бы сказать… факультативно, для интеллектуального отдыха. Как-то раз мне на глаза попалась статья о том, что Александро-Невская Лавра построена на месте языческого капища. И я подумал, что это могло быть не просто борьбой новой веры со старым культом. Это мне показалось похоже на борьбу страждущих у живительного источника. А как этот источник назвать – намоленное место, точка силы, геомагнитная аномалия – не столь уж и важно.

– Аристарх, что бы ты подумал…, если б я сказала тебе…, что я видела что-то……, что не укладывается в рамки обыденного?

Я озадаченно почесал рубашку на груди, раздумывая над ответом:

– Не помню такого фильма.

Саша слегка опешила и даже остановилась:

– Какого фильма?

– Реплику героя которого ты только что спародировала. Тяжело для восприятия и не похоже на тебя.

Да, ты прав. – Сказала Саша-Александра и мы двинулись дальше по набережной, мимо памятнику Трезини, одетому в драный пуховик, к Академии Художеств.

– Я видела, как непонятное существо забиралось в подвальное оконце. И это была не кошка, а нечто заметно крупнее. Размером с годовалого карапуза.

– Но ведь беспризорников такого возраста быть не может…. Они не выживут на улице. – ответил я.

– Аристаша, ну ты что, какие дети? С детьми его роднит только размер. Он… Оно было все волосатое. Невысокое, не выше урны, наверное…Я даже не уверена, была ли у него обувь… А еще…

Тут Саша смущенно прыснула, прикрыв рот ладошкой, совсем как наши «звезды» сегодня в учительской:

-Еще у него не было штанов!

И опять: «Хи-хи!». Эх, Саша-Александра….

– Оно так смешно забиралось! Подпрыгнуло, ухватилось за край окна, подтягивается, а ножками все скребет по стене, оттолкнуться хочет. Так забавно: «шарк-шарк, шарк-шарк!». Собаки так дергают задними лапками, если им животик почесать!

– Саша, а ты не допускаешь, что это могла быть сбежавшая обезьянка, например?

Немного помявшись, Саша продолжила:

– Знаешь, Аристарх, я сама себе уже не верю, но, когда эта условная «обезьянка» забралась на окошко, то развернулась в мою сторону и подмигнуло мне, отряхивая ладошки, хитро так… А потом сказало: «Прыг!» …и спрыгнуло в подвал.

Живо обсуждая происшедшее с Сашей, мы и не заметили, как пересекли Большой проспект. Миновали Андреевский собор и завернули в уютный двор, где под опекой старых стен спряталось небольшое кафе. Мы уселись за столик на террасе и начали штудировать источники: довольно толковую «Энциклопедию русских суеверий» некой Марины Власовой и «Очерки русской мифологии» нашего земляка Зеленского.

Овинник, который долго удерживал наше внимание, вскоре отпал. Он хоть мог оборачиваться громадным черным котом с горящими как уголья глазами, чаще представал в образе обычного человека, но с всклокоченными «дымными» волосами.

Анчутка, мелкий водяной черт, не подошел тоже. «Ну не было у него ни рогов никаких, ни копыт!»

Долго с Сашей-Александрой мы вчитывались в главу о шишиге – это «…Маленькое, горбатое существо, брюхатое, холодное, с сучковатыми руками. Считалось, что она ходит голой со взъерошенными волосами, набрасывается на зазевавшихся прохожих и тащит их в воду, приносит беду пьяницам…». Учитывая, какого рода человеческие особи проживают в некоторых старых районах, не мудрено, что стали появляться шишиги.

Однако Саша отвергла и этот вариант: «Чувствую, что не она». Как тут поспоришь?

Позже, когда мы выпили чайник чая и съели по второму пирожному-«картошке», Саша надолго уткнулась в свой планшет.

Я откинулся на спинку плетеного кресла и думал, насколько же удивительна наша жизнь: еще сегодня утром я вел урок с моими любимыми оболтусами, потом сбегал из учительской от хмельных учителок, чтобы спокойно поговорить по телефону, не давая им повода хихикать после каждой моей фразы.

И вот, теплым весенним вечером того же дня, мы сидим с Сашей-Александрой в тихом дворике и за чашкой чая изучаем славянские суеверия, поводом к чему, по утверждению Александры, явилась вполне реальная встреча.

– Аристашик, почитай.

И Сашенька протянула мне через стол свой планшет. Первым я увидел заголовок: «ДОМОВОЙ, ДОМОВЕДУШКА, ДОМОЖИР, ДОМОСЕДУШКО — дух дома, «хозяин» двора и дома.»

– Вот здесь читай, с этой строки. – ткнула пальцем в экран Саша.

Что ж, читаем: «…верили, что облик домового бывает весьма разнообразный. Во многих местах толкуют, что он не имеет своего вида, а является в том или другом образе, какой ему вздумается принять: в образе человека, покрытого шерстью (чаще всего), черной кошки, собаки. Часто домовой — человек, очень маленького роста, обросший шерстью, мохнатый; седой старик, покрытый шерстью.»

-Домовой? Что ж, интересно, хотя и странно… Я не большой знаток славянских суеверий, но мне кажется, что Домовой отвечает за дом. Для чего ему бегать по общим дворам и подвалам?

Саша-Александра сидела и слушала меня: локоть правой руки на столе, подбородок уперся в ладонь. Отсутствующий взгляд обращен в сторону, на двух ворон, которым что-то понадобилось в луже неподалеку.

– Не веришь? – произнесла она с хорошо заметным вызовом.

Одна ворона, стоя по середину лапок в луже, опускала в воду клюв, и короткими, резкими движениями двигала им из стороны в сторону, туда-сюда, туда-сюда… Вторая пристально наблюдала за своей товаркой то одним, то другим глазом.

Незаметным жестом я запустил кончики двух пальцев в вырез рубашки и легонько почесался. К тому же это давала время подумать перед ответом.

– Тебе верю, Сашенька. Верю, что имела место некая странная встреча. Но уж слишком сказочно всё это выглядит… Давай, поподробнее и еще раз. Чтобы от твоего рассказа у меня появился зрительный образ, чтоб я почувствовал атмосферу того вечера.

– Аристарх Эдуардович Ковалевский, уж не изволите ли Вы издеваться надо мною? И, кстати, я не говорила, что это был вечер. Хорошо… Дело было, действительно, вечером. Я возвращалась с работы часов в шесть вечера. Погода радовала, и я решила не спешить. Вышла на набережную. Милый майский вечер. Такие вечера чаще бывают в первой половине июня. Воздух теплый и, при этом, свежий. Я думала пройтись до Стрелки, чтобы полюбоваться на Петропавловку, но, ты же знаешь, я не очень люблю то пустое холодное пространство перед Биржей. Наверное, оттого что этот сквер спроектирован в 1920-х годах – по-советски простой и строгий, но и бездушный какой-то… Впрочем, я отвлеклась. С набережной я ушла в Менделеевскую линию и двориками-улочками вышла к Тучкову переулку. Шла, мечтала ни о чём… Глядела по сторонам… Я же с рождения живу в старом Городе, но по сей день не перестаю восхищаться непарадными кварталами.

Здесь диссонанс помогает построить гармонию: вдоль улицы выстраиваются дома высокие, в целых пять этажей, и двухэтажные малыши с огромной аркой, ведущей во двор. Скромная стена, покрытая синеватой, некогда нарядной краской, соседствует с фасадом, похожим на мокрую медвежью шубу – буро-бежевые лохмотья торчат слипшимся волосом, а покрытые толстым слоем пыли квадратные окошки напоминают серую шкуру зверя… Дождевая вода с ничем не примечательного на первый взгляд балкончика стекает на прохожих через открытый клюв грифона. Тут невысокий двухэтажный оштукатуренный особнячок с завитушками вокруг окон опирается на заботливо подставленное плечо соседа – модЕрнового красавца, сверкающего белой и голубой плиткой цокольного этажа. А ведь сто лет назад особнячок, тогда еще крепкий, зажиточный купчина, искоса поглядывал на рождающегося соседа – любимого сыночка какого-нибудь стального магната или владельца мануфактуры.

И все эти дома и строения, особняки и домики силуэтами своими напоминают нотные знаки, и нет среди них ни одного фальшивого звука. Иногда один из домов отступает в сторону, и мы прикасаемся ко второму уровню таинства – старые дворы.

– Сашенька-Саша, душа моя, а про таинственную встречу в этой прекрасной увертюре что-то будет?

– Ах Вы, грубиян! Аристарх, сам же просил: подробный рассказ, атмосфера… Так что – внимай!

Я опять легонько потер грудь пальцем, заодно незаметно поправив амулет под рубашкой, и стал слушать дальше, совсем не без удовольствия.

– Старые дворы… Фу, можешь ты быть противным, Аристашка, весь настрой сбил. Получай теперь только сухие факты. С Тучкова я повернула направо и пошла по направлению к 1й и Съездовской. И между домами я увидела маленький дворик, с цветничком. Цветник совсем не большой, он прижимался к брандмауэру с левой стороны двора. Я толкнула дверцу в ограде и вошла. Какая красота, Аристарх! Майские цветы! Анютины Глазки по краю, как оборка на легком платье. За ними ромашки с желтыми лепестками, забыла название, дороникум, вроде бы. А тюльпаны, тюльпаны! Нежные, яркие – розовые, алые, с мохнатыми лепестками и гладкие!

Так, неспеша, я и шла вдоль этого великолепия, пока не уперлась в куст за цветником. Я такие кусты помню с детства – у них листики кислые, как у щавеля.

А за ним, в самом дальнем углу дворика, был проем в стене. Представляешь, Аристарх, я его никогда не замечала, а ведь проходила мимо не раз… Проем неширокий, как дверь черного хода, только верх полукруглый…

– Свод арочный, – не удержался и уточнил я.

– Не занудствуй, Аристаш, слушай. По этому проходу я шла как археолог по коридору старой крепости! Он оказался довольно длинным, шагов пятнадцать, и немного изгибался вправо.  И вышла в маленький дворик. Знаешь, что интересно? Мне подумалось, что я должна была выйти на Съездовскую, а тут – дворик! Аккуратный такой, вымощен брусчаткой, а в середине – фонтанчик в виде чаши, и, представляешь – льется вода! Кустики вокруг фонтана. Вот из-за них Он и выбежал. Перебежал дорожку между кустами и стеной дома, взобрался на карниз подвального окна и… ну, а дальше я тебе рассказывала.

Одна ворона, та, которая наблюдала, улетела: сделала три прыжка в сторону от лужи, грузно подпрыгнула, в самой высокой точке прыжка оперлась крыльями на воздух, взмах, еще взмах, еще один, и вот она уже на колокольне Андреевского собора.

Грудь в районе амулета стала зудеть чуть меньше.

– Мне нужно подумать, что тебе ответить, Сашенька-Саша. Не хочу обидеть тебя своим недоверием…

Ворона, та, что осталась, отвлеклась от поисков. Подняла голову и повернула клюв в мою сторону, будто прислушиваясь – что же я отвечу Саше?

– Встретимся завтра. Уроки у меня до полудня, и я тебе сразу позвоню. Хорошо?

Саша смотрела на меня со странной смесью вызова, надежды и готовностью обидеться.

– Да, Аристарх, хорошо… Я завтра выходная. Высплюсь, и буду ждать твоего звонка.

– Договорились, Саша-Александра, пойдем, я тебя провожу.

Ворона, видимо, тоже удовлетворилась таким решением. Перестала на нас глазеть. Взлетела прямо из лужи и направилась куда-то в сторону Тучкова переулка.

Зуд под рубашкой прекратился, мы встали из-за столика, расплатились и вышли на Большой проспект.

По пути до Сашиного дома мы болтали о нашей работе. Она сокрушалась, рассказывая о балбесах-дипломниках, приходящих к ней на консультацию в состоянии «the morning after». Я же с удовольствием делился успехами своих одиннадцатилеток.

Вот и заповедная улица Репина. Сашин дом. Пожав мою руку, Саша скрылась в парадной, а мне нужно было сделать еще одно дело.

Быстрым шагом я прошёл до Большого. Вскоре я уже был на Кадетской, а с неё свернул в сторону Тучкова переулка. Вот и цветник за маслянисто-черной оградой. Действительно, очень милые цветочки. Куст в углу. За кустом, конечно же, никакого прохода не было. Мне и не надо. Я обошел куст, дотронулся до стены и… оказался в дворике с фонтаном. «Ошка-Лохмач! Покажись» – выкрикнул я, машинально потер грудь под рубашкой и поправил медальон.

Озорной скрипучий голос донесся до меня сразу со всех сторон:

– Ваше благородие, людей разбудите…

– К чему эти отговорки, Лохмач… Меня можно провести обычным мороком?

– Ну что вы, Ваше святейшество, это я так, пошутковать…

И дворик начал исчезать. Нет, конечно, стены домов никуда не пропали, как и брусчатка. Но по фасадам вдруг пошла волна, будто они нарисованы на театральном занавесе. Волна перешла в мелкую рябь, потом все стихло, и показался истинный вид дворика: глухие стены со всех четырех сторон, никаких окон. В пятнах отвалившейся штукатурки виднелась кирпичная кладка. В центре дворика остались кусты, а вместо фонтана – скамейка.

На скамейке сидело странное существо. Более всего оно походило на заросшего дикой шерстью ребенка. Черные, спутанные волосы как начинали буйной гривой расти вокруг головы, так и продолжались до колен. Волосом поросло все: шея, плечи, спина, грудь. От колен до щиколоток белела голая кожа ног, а ступни опять скрывала поросль короткой, но густой шерсти.

Незаросшими по какой-то неведомой причине оставались только руки от самых плеч и лицо.

Лицо было бы почти человеческим, если б не длинный нос, цветом и формой напоминающий баклажан. Этот нос очень ясно выражал эмоции своего хозяина: он вытягивался строго вперед и мелко подрагивал от возмущения (подлинного или мнимого), в глубокой печали или в тяжелой обиде он обмякал и свешивался ниже острого подбородка, в моменты хорошего настроения он изгибался дугой и кончик его гордо торчал вверх.

Сейчас нос пребывал в нейтральном положении, то есть был чуть опущен к подбородку.

Ошка спрыгнул со скамейки на землю и обозначил мне легкий полупоклон:

– Ваше сиятельство, мое почтение вот, как видите – все прибрано, по одному щелчку ваших пальцев, по одному движению брови, по…

– Лохмач, останови этот балаган.

Нос его начал сдуваться и обвисать:

– Как скажете, кронпринц…- он щелкнул пятками, за неимением каблуков, сцепил руки за спиной и опустил голову.

О, Господи, вздохнул я про себя, и это существо из древнейшего рода…. Его деду и прадеду оставляли дары местные охотники, рыбаки и земледельцы еще до того, как Сварог плугом провел борозду от Ладоги в Котлино Озеро…

– Садись рядом, Лохмач.

Я сел на скамейку, локтями оперся на колени, положил подбородок на сложенные ладони. Сбоку от меня устроился Ошка-Лохмач. Короткие его ноги не доставали до земли, и он забавно болтал ими. Руками же гнул и завязывал в различные узлы какую-то веточку.

– Интересная у Вас дама, предводитель, – начал Ошка. От шутовской манеры не осталось и следа. Он говорил спокойно, рассудительно, будто и не изображал только что Кота-Бегемота. – Есть в ней что-то.

– Да, она хороший человек. К тому же интересный собеседник, добрый друг.

– Я не про то, Ваше сиятельство. Есть в ней что-то. Сила, дар, назовите, как Вашей бессмертной душе угодно.

Несмотря на крайнее любопытство, которое вызвали у меня слова Ошки, я оценил иронию момента: я сижу в как-бы не существующем дворике, на одной скамейке с мифическим существом, и слышу от него упоминания о бессмертной душе… Воистину, чего только не может быть в Граде-Питере.

– Лохмач, откуда такие мысли? Я б тоже заметил, правда? Даже и без амулета смог бы почувствовать.

При упоминании об амулете Лохмач немного стушевался. Он перестал болтать ножками, нос его опять сдулся, и обвис… Значит, я, сам того не желая, попал в точку.

– Ошка, зачем ты тех ворон подослал?

– Ну, ваше благородие! Ну почему – подослал? Сразу – подослал! – нос его вытянулся струной и даже немного загудел от напряжения, – просто попросил! Посмотрите, не нужна ль, мол, помощь вельможному пану, или панночке его…

– Лохмач, к делу.

-Так я о деле и говорю! Панночка-то Ваша, как думаете, почему в мой дворик вошла?

– Так тебе ж вороны рассказать должны были. Александра прогуливалась, увидела красивый цветник, зашла полюбоваться. Были бы я с ней, мы и вместе зашли бы. Посмотрела она на цветы и дверь заметила… Ты же, неаккуратное существо, стену не закрыл от чужого глаза.

– Стена закрыта была, ваше преподобие… И не только мороком, я там сплошной камень еще нарастил, чтоб кошки не бегали, этим тварям любое колдовство нипочем, не замечают они его.

От этого Ошкиного сообщения я оторопел.

-Закрыта? Камнем? Сплошь? И Саша прошла, не заметив? Даже мне пришлось поднадавить, чтобы пройти…

Вот и я о том, генералиссимус! – Ошкин нос гордо задрался вверх.

Саша обладает способностями?! И я ничего не чувствовал?! Даже амулет всегда молчал…

– Спасибо тебе, Ошка-Лохмач. Есть о чем подумать.

Я попрощался с Лохмачем, наказав ему получше запирать свой двор, и пошел домой.

Вот так новости. Саша-Александра наделена способностями. И выясняется это совершенно случайно. Случайно даже для нее самой. Думаю, что она даже не поняла, что зашла не в простой двор, а в обиталище волшебного существа.

***

Сам я получил свои способности по наследству. В плановом порядке, так сказать. В детстве я больше всего времени проводил с бабушкой, а не с вечно занятыми родителями. Если я не бегал по дворам с мальчишками, или не уходил на тренировку, то бабушка, освободившись от своих дел на кафедре, брала меня и мы уходили в Город. От нашего дома мы дворами уходили к каналу Грибоедова и шли вдоль него по неширокой набережной, либо переходили канал по одному из мостов и опять углублялись в узкие улочки.

Бабушка учила меня видеть и понимать красоту нашего города. «Смотри – говорила она, – мы с тобой идем и не видим ни одного одинакового дома. Вот, смотри: скромная стена в четыре этажа, только по цоколю идет полоска пудожского камня. Наверняка, доходный дом для людей невысокого достатка.  А рядом с ним, видишь – дом побогаче: не только цоколь, но и половина фасада с эркерами выложена серыми гранитом. Архитектор замахнулся на романский стиль. И окошки у них разные. У простецкого дома они небольшие и квадратные. А у его более нарядного соседа – на первых двух этажах окна широкие, с арочным сводом, а оставшиеся три этажа – там окна поменьше, но стройные, прямоугольные, и в верхней части у каждого –  мелкая расстекловка, два ряда квадратиков, красота!» И я, пацан-дошкольник, рассматривал дома как страницы книги с волшебными картинками. Мы с бабушкой листали улицы за улицей, мы прочитывали каждый дом. А через несколько дней мы шли перечитывать знакомые места вновь и осваивать новые страницы.

И, вскоре я сам стал замечать видимые всем, но не всеми замечаемые строки Города. Я видел, как дома обступают со всех сторон двор, словно местные парни собрались и встали плечом к плечу: играйте, малыши, спокойно, секретничайте на скамеечках, девчонки, никто чужой вас не потревожит, мы на страже. Я замечал, как похожи друг на друга, и какие разные эти дома-стражники. Все они покрашены теплой желтой краской, но, вон у того, пятиэтажного, стоящего в глубине двора – башенка на углу крыши. А его сосед справа – невысокий, но широкоплечий трехэтажный корпус с двумя каретниками. Со стороны улицы встали два трехэтажных близнеца с полукруглыми эркерами, сжали своими сильными, стройными телами сплошную стену в полтора этажа с аркой.

И, если идет человек по Городу, и нет у него темных мыслей, то через арку он увидит милый скверик с аккуратными скамеечками, увидит, что домики здесь все разные, один другого интересней, и подумает, дай-ка зайду, интересно же! И стражники пропустят его, заходи, добрый человек, смотри, нам не жалко. Да и посоветуют еще, подскажут: «А ты пройди наш дворик насквозь, видишь, за тем вон флигелем подворотня? Да, зайди в неё, там наши соседи». Человек, следуя совету, обходит флигель, и вот она, арка, которую он сам и не заметил бы! Ныряет в неширокий проход, поворачивает вместе с ним, а дальше, о чудо, за соседним двором, за следующим подъездом сверкает солнечной рябью вода в виньетке чугунного узора. И человек выходит на набережную канала, тротуар которого выложен красноватыми гранитными плитами со скругленными от времени кромками. Человек продолжает свой путь, довольный тем, что открыл еще одну тайну Города.

Со временем бабушка начала меня Приобщать. Происходило это как-то буднично, незаметно, во время прогулок. Я узнал, что у каждого двора, у каждого, дома, флигеля, каретника есть свой хозяин, свой смотритель. Поначалу, я слушал эти рассказы как красивую сказку, искусно вплетенную в реальность.

Началось все, когда мы шли по Мясной улице, от Грибоедова к Пряжке. Стоял июнь, я закончил пятый класс и жизнь была прекрасна.

-Зайдем сюда, Аристарх,- мы свернули в подъезд и вошли во двор, в котором, как оказалось, расположилась на отдых местная шайка – коты всяческих мастей. Один, черный, устроился на капоте старого «Москвича» и блаженно жмурился на солнышке. Два других, обычных, серых, заняли, как стражи, два гранитных столба по сторонам подъезда. Последний, рыжий, самый крупный, сидел у стены напротив, его я заметил еще из подъезда.

– Котов видишь, конечно же?- спросила бабушка.

– Вижу, бабуля. – ответил я. На котов я обращал внимания мало. Меня больше заинтересовала стенка помойки, с которой можно было забраться на гаражи, дальше – на пожарную лестницу, а там и крыша дома! Надо будет прийти сюда одному, или пацанов позвать.

– Теперь надави пальцем на глаз, сбоку и продолжай смотреть.

Я так и сделал. Изображение, естественно, раздвоилось. Раздвоились серые коты. Два черных кота спали на двух старых «Москвичах». Я поворачивал голову: две пожарные лестницы за двумя рядами гаражей вели на крыши двух одинаковых домов. Только здоровенный рыжий котяра не хотел раздваиваться.

Я убрал палец от левого глаза и теперь слегка надавил на правый. Тот же результат. Кот категорически отказывался раздваиваться. Вместо этого он наклонил голову и начал вылизывать белую манишку у себя на груди.

– Вот он и есть хозяин. – сказала бабушка – Здравствуй, Кот.

Рыжий перестал вылизываться и, как мне почудилось, молча ответил бабушке на ее приветствие.

– Ну, пойдем дальше, Аристарх.

Дальше день продолжался как обычно. Я сходил на последнюю до осени тренировку по боксу, потом гонял с парнями во дворе, в общем проводил время как нормальный питерский пацан на каникулах. И забыл напрочь о неразделяемых котах. Вспоминал об этом только, когда шатались с друзьями на улице и встречали бродячего пса, деловито пробегающего по тротуару, либо видели котов, мотающихся вокруг мусорных баков, сидящих на подоконниках, на ступенях парадных. Я, от нечего делать, проверял их: этот обычный, и этот, а этот не двоится, значит – хозяин. Что это значило – я не задумывался….

А через неделю мы пошли знакомиться. Я думал, мы отправляемся на обычную нашу прогулку. До какого-то момента так и было. Неспеша прошлись по Псковской улице. Мой глаз встречал уже знакомые дома, ограды, скверы, подмечал новые детали. Я отмечал для себя подъезды, которые через цепь проходных дворов выведут к каналу Грибоедова. В один из таких дворов мы и зашли. Но пошли не к набережной, а свернули в боковой тупиковый дворик, узкий, почти колодец. И сразу уперлись в дверь в стене напротив. Дверь была настолько стара и обшарпана, что выглядела вросшей в проем. Казалось, открыть ее нет никакой возможности. Нижняя половина двери была обита листом ржавого железа с надписью широкой кистью: «не Брать». Верхняя часть – черный дермантин в ромбик, с головками латунных гвоздей. Как раз на границе железа и дермантина в дверь был врезан глазок с мутным стеклом, за которым горел желтый теплый свет. Ни ручки, ни замочной скважины я не заметил. Также, как и петель.

Бабушка толкнула дверь у косяка справа и вошла первая. Я за ней следом. Мы очутились в уютной каморке, освещенной одинокой лампочкой без абажура.  Лампочка висела на белом двужильном кабеле, уходящем вверх, в темноту. Потолка видно не было. Все свободные места на стенах, оклеенных желтыми обоями, занимали вырезки из журналов и старинные фотографии. Пол из широких, крашенных в коричнево-бордовый цвет досок. Справа от двери стоял стол: тёмное коричневое дерево, всё в мелких царапинах. Там, где столешница не была завалена кипами пожелтевшей бумаги можно было разглядеть зеленое сукно. Стол был монументален. Он занимал всю ширину комнаты: начинался в метре от входной двери и уходя вглубь комнаты, упирался в противоположную от входа стену. Никакого места между торцами стола и стенами не оставалось вовсе.

За столом же сидело нечто огромное и косматое, похожее на стог сена. Когда мои глаза привыкли к теплому неяркому свету, я понял, что это был здоровенный бородатый дядька в накинутой на плечи медвежьей шубе.

– Феоктист Градимирович, добрый день. Мы Вас не побеспокоили? – поприветствовала хозяина каморки бабушка.

– Анна Федоровна, что Вы! – прогудел хозяин – Ваш визит честь для нас! А что за хлопец с Вами, уж не внук ли?

– Внук, Феоктист, внук.

– Аристарх,– сказал я.

Дядька поднялся, протиснулся между столом и стеной (как он это сделал?! стол же примыкал к стене вплотную!), пожал мне руку и сказал:

– Очень приятно, молодой человек, очень! Анна Федоровна, Аристарх, проходите, давайте чай пить!

В дальнем углу каморки, напротив хозяйского стола, уже дымился самовар на небольшом круглом столике и стояли три чашки с блюдцами.

Мы расселись, Феоктист начал хлопотать с чашками и самоваром, а бабушка сказала:

– Я внука знакомиться привела.

– Та-а-а-к… – протянул Феоктист Градимирович, опускаясь на табурет, – И кем же он должен стать, Анна Федоровна?

– Мне помогать будет. Я все ему расскажу и объясню. А ты, Градимирович, в круг введи, познакомь.

– Анна Федоровна, мальцу известно что-то?

– Аристарх? – повернулась ко мне бабушка.

– Я знаю, что некоторые коты не двоятся, если нажать на глаз и смотреть на них, это хозяева. Такие хозяева есть в каждом дворе. Это могут быть не только коты, а еще собаки, вороны, совы. Они за порядком следят.

Бабушка удовлетворенно слушала мой ответ, а дядька кивал в такт каждому моему слову.

Когда я закончил, бабушка и дядька молча переглянулись, потом дядька встал, открыл незаметную ранее дверь, но входить не стал. Протянул в темноту руку, пошарил там и вытянул обратно, держа что-то в волосатом кулачище:

– Вот, из старых запасов. Менделеев делал, Дмитрий Иванович. Он же не только чемоданами славился, ну, химия ещё туда-сюда… Вот амулеты он славные делал.

Феоктист опустил мне на ладонь круглый подвес на тонком кожаном ремешке. Подвес выглядел как колесико, со спицами в виде буквы «Г» на длинной ножке, верхняя перекладина каждой буквы-спицы была направлена по часовой стрелке, «посолонь», по Солнцу, как объяснила позже бабушка. Цветом и размерами амулет походил на старый советский пятак.

– Ну, малец, надевай!

Я взял амулет, просунул голову в ремешок и колесо удобно устроилось у меня на груди, точно напротив солнечного сплетения.

– Как тебе?

– Красивый, – ответил я, – только, чешется…

– Конечно, – хмыкнул Феоктист в бородищу, – будет зудеть, сколько Силы-то вокруг. Ну да ничего, привыкнешь, поднастроишь.

– Нам, пора, Аристарх, не будем докучать хозяину, – бабушка встала из-за стола, – у него дел много. Спасибо тебе, Феоктист Градимирович.

– Спасибо, – сказал я.

– Ну что вы! Сейчас мои дела это вы! – Феоктист тоже поднялся. При этих его словах дверь, из-за которой он доставал мне амулет, приоткрылась, и в каморку протиснулась черная собака: что-то похожее на лохматую таксу, но со стоячими ушками-треугольничками.

Псина остановилась, выйдя из двери наполовину, задрала голову и уставилась на Феоктиста. Амулет у меня слегка пошевелился. Я надавил себе на правый глаз: псина, естественно, не двоилась.

– Вы правы, Анна Федоровна, – проговорил Феоктист, – как и всегда, собственно. Вынужден принести извинения и переключить свое внимание на посетителя.

Мы попрощались с Феоктистом Градимировичем, и, сделав два шага, были уже у входной двери. Потянув дверь на себя, вышла бабушка, а я, переступая порог, оглянулся через плечо: дядька опять восседал за своим столом. Ладони широко разведенных рук уперлись в столешницу, голова со всем вниманием наклонена к черной псине, которая уселась на табурет рядом со столом Феоктиста и едва не касалась своим влажным черным носом его бороды – беседа началась.

Я закрыл за собой дверь и догнал бабушку. Вскоре мы уже вышли на Мясную. В витрине магазина напротив отражались я и бабушка, подъезд, из которого мы вышли, а с его полукруглого свода свисало нечто, похожее на летучую мышь, либо на старинный газовый фонарь. Тогда я не обратил на это особого внимания.

 

***

Я вынырнул из своих воспоминаний. Действительность, во всех её проявлениях, ждала меня. Итак, Саша. Что делать? Поговорить с ней напрямую? Или сначала посоветоваться с бабушкой? С Градимировичем? Помню, еще будучи студентом, я прочитал в одной книге об основном принципе главного героя: когда не знаешь, что делать – делай шаг вперед. И я сделал. Достал телефон и набрал Александру:

– Добрый вечер, наиумнейшая из красивых!

– Аристарх, несносный ты человек… Я почти заснула.

– Приношу извинения. Я по поводу завтра. Появились кой-какие мысли о твоей «обезьянке»…

– Аристарх Эдуардович! Вы меня хотите обидеть?!

– Сашенька, нет, ни в коем случае. Наоборот. Завтра, как закончу уроки, я тебе позвоню. И, знаешь что? Давай вместе сходим в тот дворик?

– Хорошо, Аристаша, звони. Сходим обязательно. После полудня?

– Да, ближе к половине второго. Привет Гипносу.

– Кому?

– Ну, Морфею.

– Все, я спать хочу. До завтра, Аристарх.

 

***

Весь следующий день в школе я работал, как выражалась бабушка, «в пол-головы». Нет, уроки я провел, как всегда, качественно. Как всегда растерянно отвечал на шуточки наших учителок. Не обратил внимание на новую Лидочкину юбку, чем обидел ее до конца жизни, в крайнем случае – до следующей недели. Я все время ждал звонка от Саши, хотя на работу друг другу мы старались не звонить. Один раз мне даже показалось, что зашевелился медальон – уж не Лидочка ли приворотный заговор творит? Шутка, конечно.

Когда рабочий день, наконец-то, закончился, я вышел на крыльцо школы и сразу набрал Сашин номер. Не отвечает. За десять минут пути от школы до дома Александры я набирал его несколько раз. Безрезультатно. Только длинные гудки.

Я начал волноваться. Мимо последних двух домов перед Сашиным двором я уже бежал. Рванул дверь парадной. Закрыто. О, Боги – домофон. Некогда. Я приложил ладонь: панель домофона зажглась всеми огоньками и дверь открылась. Один пролет по лестнице, благо – первый этаж, направо, а вот и Сашина квартира, номер 17. Еле удержав себя от того, чтобы не открыть замок самому, я надавил черную кнопку звонка. За дверью послышалась мелодичная трель. Я ждал. Позвонил еще. Никого. Постучал ладонью по двери. Хлопки гулко раздавались по парадной. В ответ залаял сенбернар из соседней, 23й квартиры. Меня всегда удивлял порядок нумерации квартир в некоторых старых домах. 17, и сразу – 23… Где-же Саша… Сенбернар успокоился. За дверью Сашиной квартиры молчали. Я был близок к отчаянию. Я уже хотел вызвать Ошку. Надо взять себя в руки. Я привалился плечом к стене рядом с дверью и еще раз набрал Сашин номер. Знакомая мелодия раздалась во дворе и сразу смолкла. Я набрал еще раз. «Да, Аристарх» – раздался Сашин голос. Но не из трубки, а за моей спиной. Я резко повернулся – Саша стояла и смотрела на меня. На меня, но, как бы сквозь меня. Так смотрят люди, которые готовы упасть в обморок, либо смертельно устали.  Осунувшееся, бледное лицо. Черные круги под глазами…

– Я в магазин ходила, не слышала, как ты звонил, – отрешенно произнесла Саша. Она неверными шагами подошла ко мне, прошла мимо меня, приблизилась к двери квартиры. – Проходи, Аристарх.

Отперла дверь, шагнула внутрь. И все это неуверенно, как будто в полусне. Я за ней. Закрыл за собой дверь. Сцепил сзади руки, прислонился спиной к входной двери. Саша, не включая свет, села в кресло напротив меня, там, где прихожая превращалась в коридор, ведущий на кухню.

– Как я устала… Мне надо поспать…- и, неожиданно, – Думаю, с ними ничего серьезного…

Заснула.

Я, было, решил перенести ее на кровать, но решил не беспокоить. По себе знаю, как это важно, чтобы дали покой, когда тебе это необходимо. Поэтому я снял туфли с нее туфли-лодочки, приподнял Сашины ноги и подставил под них табурет. Постоял, потер в задумчивости подбородок. Накрыл Сашу-Александру шалью, которая очень удачно попалась под руку. Отдыхай…

Еще раз проверив, заперта ли дверь, я прошел на кухню. Налил соку, сел за стол. Подожду, пока Сашенька-Александра проснется, не хочу оставлять ее одну. Глотнул сок из стакана и стал глядеть в окно. И думать. Правую половину окна заслонял высокий куст сирени, за которым виднелся козырек над входом в парадное. В левую половину просматривался двор и, с краю, стена соседнего дома. Уютная кухня. Темноватая, но очень уютная. Как и единственная комнатка. Не думалось. Что же произошло с Сашей? Странно, но волноваться я перестал. Саша очень устала, выдохлась, была измождена, но это поправимо. Сон и хороший обед ей помогут. Кстати, надо посмотреть, что у нее в холодильнике, да и приготовить, чтоб поела, как проснется. Мне не давала покоя мысль – что же с ней случилось на улице? И кто такие те, с кем «ничего серьезного»?

Стражем этого и двух соседних дворов был кот Бардак. Впрочем, кличка не соответствовала его способностям – на вверенной ему территории был полный порядок. Я потер амулет между двумя пальцами, и здоровенный рыжий котище тут же появился во дворе, спрыгнув с какого-то окна. Остановился и замотал башкой, не понимая – откуда зовут? Я потер амулет еще раз. Кот поднял голову и посмотрел точно на мое окно. Я махнул ему рукой – запрыгивай, мол. Встал и-за стола, притворил кухонную дверь, чтоб не побеспокоить Сашу, подошел к окну и открыл форточку. Котяра взлетел на форточку прямо с газона под окном, по пути легонько оттолкнувшись задними лапами от оконного карниза.

Устроился на форточке, едва помещаясь и вперился в меня взглядом.

– Что произошло, Бардак?

– Дама Силу выбросила. В соседнем дворе, у магазина.

Саша? Невероятно! Хотя… Надо перестать удивляться.

– Да, она.

– Зачем? – да что ж у этих котов все вытягивать-то надо?!

– Защищалась, не рассчитала, видимо…

– От кого?

Кошак почувствовал металл в моем голосе и рассказал, наконец, все подробно и целиком:

– От шпаны. Не местные они, с Петроградской, кажется. Три оборванца. Я ж в подвале был, там слизень-камнеед завелся, начал фундамент подтачивать. Я уже почти справился, как чувствую – на улице затевается что-то. Ну, слизняка бросить пришлось, потом доем. Я по подвалу, по трубам побежал, выскочил наружу у самого магазина. Хорошо, еще, что, когда она Силой ударила, я еще в подвале был, а то б и мне досталось, неделю еще контуженный ходил. – Бардак прервался и, на всякий случай, вылизал себе шерсть на боку, – А так – вылезаю и вижу: дамочка стоит, а бродяги эти катятся от нее в разные стороны, как шарики. Кто об стенку, кто об оградку приложился, и затихли. Сильно она их, к вечеру только очухаются. Зачем столько на шпану тратить? Лучше б мне со слизнем помогла, если Силу девать некуда. Кстати, пойду я, пока слизень не стух?

– Иди. Получается, Саша обладает серьезным Даром?

– А это уж не ко мне вопрос. Сам не сообразишь – у Градимирыча спроси.

Нагловато, конечно, но чего еще от котов ожидать? Да и прав Бардак. Котяра спрыгнул на газон и исчез где-то за кустом. А я закрыл форточку, и полез в холодильник.

Когда на плите уже поджаривалась курица и булькала в кастрюле картошечка, в кухню вошла заспанная Саша:

– Как вкусно пахнет… Какой ты молодец, Аристарх! Я очень голодная.

Саша уселась за стол, потирая затекшую шею. Выглядела она значительно лучше: вернулся румянец и исчезли синяки под глазами.

– Что случилось, о дева-воительница? Ты помнишь? – спросил я Александру, и поставил перед ней тарелку с курицей и картошкой, – давай, маслом полью.

– Помню, Аристаша. Это всё так неприятно… – Саша за обе щёки уплетала курицу прямо вместе с маленькими косточками, – залезь, пожалуйста, в холодильник, там огурцы должны быть. Так… Так неправильно и грубо… Я этих люмпенов в нашем районе никогда раньше не видела. У нас же дворы спокойные. Даже алкоголики тихие, да и тех немного. Я из магазина вышла, они у крыльца топчатся – деньги на вино собирают, или еще что… А я кошелек убрать не успела, так и шла: в одной руке мешок с покупками, в другой – кошелек. Ой, а мешок где?! Вот дуреха, там и оставила, наверное… Там порошок стиральный только, и зубная щетка. Но, все равно, жалко… Ой! А кошелек?! Аристаша, не сочти за труд, посмотри в плаще.

Я сходил в прихожую, похлопал по карманам кремового Сашиного плаща:

– На месте кошелек, все в порядке. Продолжай, песнопевеца.

– Угу,- промычала Саша, дожевывая картошку с огурцом, – Они приставать начали: помоги, мол, копеечкой… Я обойти их хотела, а они все дорогу заступают. Как на зло, мимо ни одного нормального мужика не проходило. Воняет от них – жуть! И перегаром, и затхлостью какой-то. Один в мешок вцепился, другой за плащ меня тянет, третий кошелек пытается выхватить. Я рванулась, да оступилась, упала на одно колено – теперь синяк будет…

Саша отвлеклась от еды чтоб потереть колено.

– Так вот… Они навалились, двое держат, третий – в руку с кошельком вцепился. Мне тесно, душно, от них вонища, кошелек отнимают, колготки порвала – и тут у меня внутри что-то ка-а-а-к лопнет… Я будто чихнула сильно-сильно, но совсем беззвучно. Этих алкашей разметало как кегли! А из меня будто все косточки вынули, устала за секунду так, как будто весь день полы мыла не поднимаясь. Ну, а дальше – все как во сне: поднялась, еле домой пришла, тут и ты звонишь. Ой, спасибо, что накормил, вкусно так!

– Я тебе с утра названивал, как чувствовал.

– У меня телефон на «без звука» был со вчерашнего вечера…

Ну, да… А что тут скажешь? Без звука, так без звука… Нужно подумать, что дальше делать. Получается, прав был Бардак, рыжий наглец, надо идти к Феоктисту Градимировичу, спрашивать у него совета. Медальон сам по себе колыхнулся под рубашкой. Я понял, кто-то хочет встречи. Начал прислушиваться к себе, чтобы понять – кто и где.

В прихожей раздался звонок.

– Александра, ты кого-нибудь ждешь?

– Нет…

– Я открою?

– Осторожней, Аристарх. Вдруг, это они?

– Ерунда, откуда им знать, где ты живешь? Да и что им тут делать? Нет, ерунда.

Я вышел из кухни, по крохотному коридору прошел в прихожую, повернул замок и распахнул входную дверь. На пороге стоял Феоктист Градимирович, собственной персоной.

 

 

***

Надо сказать, что я находился на одной из нижних ступеней иерархии волшебного мира Питера. Точнее – был внесистемной единицей. Суперкарго, так сказать. Спасибо бабушке за то, что готовила меня с детства, об этом уже рассказывал. И Феоктисту Градимировичу спасибо, что не отказал тогда, во время первого знакомства. Да, таким образом Феоктист отдавал долг уважения бабушке, но… В результате я приобщен! До окончания школы я ходил по району, знакомился со Стражами. Те показывали мне свои владения. Кто с радостью, кто с ревностью, кто с равнодушием (это более всего касалось котов). Я видел, как Стражи-собаки прогоняли со своих улиц проволочников-шатунов, похожих на вконец истощавших собак, и разрывали в клочья пилозубых мягкотелов на пустырях и помойках, не давая тем приблизиться к детским площадкам. Как Стражи-коты выслеживали по подвалам слизней-камнеедов, как загоняли обратно в канализационные люки прозрачных выползней. Как Стражи-вороны беспощадно выклевывали на чердаках и крышах стаи репьев-грызунов. Кстати, вы знаете, что если у старого дома отваливается штукатурка, то дело в инфекции, которую в дом занесли как раз они, репьи? Так-то…

Один раз, помогая коту вычищать подвал старого особнячка на Английском проспекте от колонии слизней, я так увлекся, что спустился на третий уровень подземелья. Там, я обратил внимание на провал в полу, в самом углу. Помню, как я пошел к нему с заколотившимся от прикосновения к тайне сердцем… Медальон так меня дернул за шею, прочь от дыры, что я оставил все мысли подойти к ней еще раз. А Феоктист Градимирович, когда вечером я поведал ему о своем открытии, пробурчал что-то вроде: «Не суйся. Рано. Не известно еще, как примут…». Естественно, я вернулся туда при первой же возможности, где-то через день. И не нашел даже пути на нижние уровни. Амулет предательски молчал.

 

***

Феоктист был огромен. Даже я, отнюдь не низкого роста (ну, худощавый, да, сейчас не об этом), смотрел ему в лицо, задрав голову. Я подумал, что ни разу не видел его стоящим в полный рост. А посмотреть было на что. Представьте себе древнеславянского воеводу, этакого «поперек себя шире», ростом не менее двух метров. Оденьте его в сапоги «Катерпиллер», брюки типа «городской камуфляж» и светло-синих тонов клетчатую фланелевую рубаху навыпуск. Русая борода отчасти прикрывала черную футболку, видневшуюся под рубахой из-за незастёгнутых трех верхних пуговиц. Колоритная выходила картина. Хорошо, хоть медвежью шкуру не надел.

– Здравствуйте, молодые люди, – загудел Феоктист, – приношу извинения за беспокойство. Разрешите пройти? Кстати, Аристарх, представишь меня даме?

Саша-Александра уже стояла у входа в прихожую и с любопытством смотрела на гостя.

– Александра, это Феоктист Градимирович, друг семьи. Феоктист Градимирович, это Александра.

– Рада знакомству. Проходите на кухню, Феоктист Градимирович, будем чай пить.

– Вот это дело! Чайку попить никогда не откажемся!

Мы прошли на кухню: Саша, Феоктист и я. Амулет мой висел на шнурке неподвижно, боясь шелохнуться при Феоктисте.

Мы уселись вокруг стола. Градимирыча усадили на диван, сами устроились табуретках. Саша разлила чай по кружкам. Феоктист, неведомо откуда, достал рулет с маком и банку брусничного варенья. Увидев эти дары, Саша только удивленно подняла бровь, ничего не сказала.

На правах хозяйки она первой завела разговор, не забывая при этом нарезать рулет:

– Вы знаете, Феоктист Градимирович, Аристарх мне ничего не рассказывал про Вас…

– Сашенька, – начал Феоктист, – моя скромная персона не заслуживает особого внимания. Я хотел бы поговорить о сегодняшнем происшествии…, в первую очередь о нём. Вы, конечно же, поняли, что столкнулись с чем-то необычным.

– Да. А еще я Аристарху рассказывала, что видела странное существо, домового. А он мне не верит! – при этих словах Саша-Александра стрельнула в меня глазами.

Вот так вот! Моя верная подруга жалуется на меня едва знакомому ей человеку, да и человеку ли…

– Ну, душенька, не станем обижаться на Аристарха по такому пустяку. Наш Аристарх – человек умственного труда, и труда весьма ответственного – учит детей иностранной речи! А тут не место скоропалительным выводам. – При этих словах Феоктист поднял указательных палец вверх и хитро улыбнулся в бородищу. – И к тому же, в Ошке нет ничего необычного. Самый, знаете ли обыкновенный чухонский демон. Да, роду он древнего, кое-какими способностями обладает, не зря же в Питере-граде со дня его основания проживает.

Саша-Александра слушала Феоктиста затаив дыхание и не сводя с него глаз. Рука её помешивала чай в чашке. На лице читались удивление, легкое недоверие, и, как ни парадоксально – вера во все, о чем Феоктист говорит.

Тут Александра повернулась ко мне (так-то, Градимирыч!):

– Аристарх я должна во всё это поверить? И кто такой Кошка? Или как его там?

– Ошка, – машинально поправил я, – ты его видела. Тот самый домовой с Тучкова переулка. И – да.

– Что: «Да», Ковалевский?

– Можешь верить. Это правда.

Феоктист молча наблюдал за нами. Саша прекратила болтать ложкой в чае:

– Домовой. В современном городе. И – «ничего необычного». Потрясающе…. А что же тогда – «необычное»?

– Вы, Александра, – ответил Феоктист, – собственно, с этого я и начал разговор. Позволите продолжить?

– Конечно, но…

– Так вот, голубушка. Необычно то, что Вы прошли в Ошкин дворик, не заметив ни защиты магической, ни вполне осязаемой стены из кирпичей. Самого Ошку Вы увидели потому, что этот оболтус не счел нужным спрятаться. По этому поводу мы с ним ещё проведем беседу. Аристарх, возьми это на заметку. Так вот, самое необычное – это Сила, которую Вы выплеснули на поджидавших Вас у магазина деклассированных элементов. Мощно, кратковременно, избирательно.

– То есть?

– У всех троих легкая контузия. У одного сломан мизинец на руке, ну да ничего – стакан держать это не помешает. При этом окна вокруг целы: при ударе такой Силы они должны были разлететься вдребезги. Так что, Александра, самое интересное в этой истории – Вы.

– Я…, я и не знаю, что сказать…

Александра не была в замешательстве, она, скорее находилась в задумчивости.

– Мне было так противно, когда они пристали, хотелось, чтобы они ушли сейчас же, немедленно…

– Это понятно, Сашенька. Ваша Сила – вот что вызывает вопросы. Откуда она у Вас?

– Я бы тоже хотела понять…

– Что нам дальше делать, Феоктист Градимирович? – подал я голос.

– Жить. Работать. А я буду думать. Саша, Вы следите за собой, с такой Силой надо быть очень осторожным. Аристарх, помоги даме, присматривай за Александрой.

– Дождешься от него, как же! У него полная учительская таких дам – вот за кем смотреть надо!

О, Господи, эти женщины… Ну к чему сейчас о моей работе….

– Спасибо Вам, молодые люди, за угощение. Пора мне. Позвольте откланяться, – Феоктист начал выбираться из-за стола, мы с Сашей тоже.

Уже в прихожей Феоктист сказал:

– А знаете, что? Заходите-ка завтра ко мне в гости. Может, и придумаем что. Ну, всего вам хорошего.

Я почти захлопнул дверь, а Саша-Александра повернулась, чтобы идти в кухню, Градимирыч, не поворачиваясь ляпнул:

– Хороша!

Закрыв за Феоктистом дверь, я вернулся на кухню, чтобы помочь Саше прибрать со стола и помыть посуду. Но, оказалось, на кухне был полный порядок: чашки помыты и стояли вверх дном на заботливо подстеленном полотенце, остатки рулета убраны в корзиночку и накрыты тарелкой, банки варенья мы на столе не увидели, но я почему-то не сомневался, что мы найдем ее в холодильнике.

Эх, Градимирович, не удержался, блеснул способностями перед дамой…

Мы молча уселись за прибранный стол, лицом друг к другу.

– И ты мне ничего не рассказывал… – со вздохом произнесла Саша, тихо-тихо.

– О том, что допущен к волшебному миру?

– «Волшебный мир»… Великолепно звучит! «Волшебный мир». Поверить трудно.

– Согласен с тобой. Однако это факт.

Саша молча смотрела в окно. Там во дворе заканчивался погожий майский день. Маленький дворик погружался в сумерки.

– Спасибо тебе, Аристарх. – искренне произнесла Саша, – Устала я за сегодня. Пойду опять спать. Мы же завтра пойдем к Феоктисту? А может и к этому, к демону во дворик зайдем? Вместе?

– К Градимирычу – обязательно.

По-дружески тепло обнявшись с Сашей и договорившись созвониться с ней с утра, я отправился домой.

 

***

Назавтра Город встретил меня мягкой теплой погодой: ласковое солнце, едва заметный ветерок и веселый легкий дождик. Настроение у меня было под стать погоде. Моих уроков в школьном расписании на сегодня не значилось, и я уже шел через площадь Труда к Александре. На часах еще не было и одиннадцати, но Сашенька поднялась рано, и первая позвонила мне, когда я делал зарядку. Первым же ее вопросом было: когда же пойдем к Феоктисту? И вот я уже на пути ней. Площадь Труда, мост Лейтенанта Шмидта (какой Благовещенский?!), Университетская набережная, где Сфинксы никак не могут помириться с грифонами, так и сидят, отвернувшись друг от друга. Далее – мимо Румянцевского сада и я на месте. Вот она – улица Репина. И Сашин двор.

Я специально настоял, что зайду за ней и мы вместе пойдем обратно, в Коломну, к Феоктисту. Прогулка минут на сорок – у нас будет достаточно времени поговорить. И тему придумывать не надо. У меня в голове мелькнула дурацкая мысль: может, зайти, купить мороженного для нас Сашей? Вот, еще, ни к чему, решил я.

Саша вышла из подъезда мне навстречу, когда я пересекал двор: легкое светлое платье в горошек, неизменные туфли-лодочки. Каштановые, чуть вьющиеся волосы собраны в толстую косу до пояса. И, я впервые поймал себя на мысли, что осматриваю великолепную Сашину фигуру, подчеркнутую хорошо сидевшим платьем. Саша была высокая, чуть ниже меня. Саша была пышная. Нет, не толстушка, совсем нет: у нее были и тонкая талия, и стройные ноги с крепкими бедрами. Грудь размеров несколько меньших, чем ожидалось при всей остальной ее фигуре. Саша была совершенна. Ступала она слегка тяжеловато, но в этом не было неуклюжести, это была поступь спокойного человека, живущего в ладах с миром и с собой. Саша увидела меня, и полные губы ее изящного рта  осветились в улыбке, задорный носик так забавно сморщился и глаза над высокими скулами заискрились открытой радостью. Она чуть наклонила голову к правому плечу и произнесла с ноткой кокетства (это что-то новое!):

– Аристарх, да вы меня разглядываете! Вы откровенно пялитесь на меня! Где же ваш такт и чувства приличия?!

– И долго вы будете молчать? – приближаясь ко мне продолжала Александра.

Машинально потрогав амулет, я слегка прокашлялся и, наконец, ответил:

– С добрым утром, Саша!

– О! Он все-таки разговаривает!

Чтобы как-то побороть странное смущение, я продолжил деланно сухим тоном:

– Александра, мы сейчас, как договаривались, направимся к Феоктисту Градимировичу, на Псковскую улицу. Упомянутый мной господин может оказать вам помощь в обуздании ваших неожиданно открывшихся способностей. Кроме того, мы в праве попросить его открыть вам некоторые тайны волшебного мира, в существовании которого вы, смею полагать, уже нисколько не сомневаетесь. Кроме того….

Александра положила ладонь вытянутой руки мне на плечо и посмотрела мне в глаза. Молча. Настолько внимательно и серьезно, что я не выдержал и рассмеялся. Она рассмеялась в ответ.

Солнце, светившее откуда-то со стороны Таврического сада, бросило луч на асфальтовую дорожку ведущую со двора, и мы, повинуясь этому знаку, наконец отправились в путь.

 

Мы уже шли по Псковской улице и скоро нам надо было сворачивать во двор, к Феоктистовой каморке, как Саша-Александра сказала:

– Погоди Аристарх, неловко как-то идти в гости с пустыми руками. Давай выпечки купим, тут есть неплохая пекарня.

Я остановился, раздумывая, а Саша, не дожидаясь меня, отправилась за гостинцами.  Подожду ее здесь. День прекрасный, не хочу заходить в помещение. Амулет вдруг зашевелился. Странно, к чему бы это? Ближайшее к магазину подвальное окошко было зашито ржавым листом железа, только в верхнем углу чернел кошачий лаз. Оттуда и выскочил, как шальной, обычный серый кот-помоечник. И дал дёру на ту сторону улицы, едва не попав под “Газель”. Я наблюдал за этим, стоя в пол-оборота. Да, кошки всегда отличались немотивированным поведением.

Из магазина вышла Саша: в руках бумажный пакет, не иначе – со сдобой. Лист железа в подвальном окне слегка выгнулся наружу. Саша спустилась с крыльца. Я повернулся в сторону Саши. Лист выгнулся сильнее и мелко задрожал. Саша пошла мне навстречу, как трофей неся пакет в вытянутой вперед руке. Меня и Александру разделяло шагов двенадцать. Странное подвальное окно находилось ближе к Саше, чем ко мне. Амулет дернулся. Я начал движение в Сашину сторону. Два гвоздя выскочили из листа и зазвенели по асфальту. Она опустила глаза на шум. Я бежал в сторону Саши, крича на ходу:

– Саша, тут что-то…

Лист, выгнулся, как наполненный ветром парус за мгновение до того, как сломается мачта, и вылетел из рамы ударив Александру по левой ноге, прямо по косточке…

От неожиданной резкой боли Саша вскрикнула, выронила пакет и, наклонившись, зажала ногу ладонями:

-Да что ж…!

Я уже был в четырех шагах от неё. Из кромешной темноты подвала стремительно высунулось несколько пар обезьяньих лап: неестественно длинные и тонкие, они изгибались подобно щупальцам осьминога. За секунду дотянувшись до Саши, схватили ее за руку, за ногу, за подол платья и начали втягивать в подвал. Два шага… Саша упала на правый бок, ногой уперлась в стену, сопротивляясь. Шаг… Я уже потянулся чтоб схватить и удержать Александру. Она начала кричать в испуге, и в отчаянии выбросила в мою сторону свободную руку: помоги!!! Волосатые обезьяньи лапы дернули сильнее, и Саша буквально влетела в черный зев подвала, виском ударившись о деревянную раму.

Амулет тихонечко подрагивал, будто не мог решиться – а было ли волшебство?

– САША!!! САША!!! САША!!! – ошеломленный, я припал к подвальному окну.

Мрак внутри не был абсолютным. Ох, Сашенька… Я разглядел узкую полоску загаженного земляного пола между линиями труб. Никого… И вдруг: свист рассекаемого воздуха, я успел заметить, как в меня летит обломок кирпича, я едва успел наклонить голову… Удар пришелся в темя: вспышка боли –  и у меня потемнело в глазах.

– Парень, с тобой все в порядке? – услышал я издалека мужской голос, – на кой черт ты в подвал-то полез?

Способность воспринимать действительность вернулась ко мне, и я увидел двух патрульных полицейских, совсем молодых, видимо, еще курсантов. Один стоял чуть в стороне, второй опустился на корточки рядом со мной. Смотри-ка, моя полиция меня бережет…

Я провел ладонью по голове – там начинала набухать огромная шишка, но крови не было, видимо, кирпич ударил меня плашмя, и не рассек кожу. Немного болела шея, которая самортизировала удар.

– Кот убежал у меня… Хотел поймать, пока в подвал не спрыгнул. Да головой треснулся… Больно…

Сердобольный полицейский осведомился:

– Встать сможешь?

– Да, конечно. Все в порядке.

– Ну, тогда, давай. Будь осторожнее! – и патрульные пошли дальше: высокие, худые, нескладные.

Прохожие на улице, естественно, не обращали никакого внимания на происходящее.

Сашенька, Саша, как же это…? Почему молчал местный Страж? Не предупредил опасность, не помог, в конце концов?!

Я спрыгнул вниз. Выпрямился и замер, привыкая к полумраку и прислушиваясь.  Сердце колотилось, наворачивались слезы, кулаки сжимались и разжимались сами собой. В голове у меня прозвучал собственный голос: «Соберись, слюнтяй! У тебя из-под носа похитили девушку! Твою Сашу. Так успокойся и делай же что-нибудь!». В подвале стояла абсолютная тишина. Шум в трубах и долетавшие с улицы звуки эту тишину только подчеркивали. Я достал телефон, включил фонарик и стал осматривать пол.

И сразу увидел множество следов босых детских ног. Они начинались в пятне падающего из окна света, и широкой цепочкой в пять-шесть пар уходили в темные глубины подвала. Следуя вдоль цепочки следов, я перелез через толстую чугунную трубу, и наткнулся на тушку крупного рыжего кота. Вот и Страж… Голова его была разбита обломком кирпича, валявшимся рядом. Точно такой же прилетел мне в темя. Однако моя голова оказалась покрепче кошачьей. Как это называется у психологов, когда во всем замечаешь только положительные стороны – принцип Полианны?

Идя по следу, то есть по следам, я обогнул Г-образный выступ стены – направо, налево, еще раз налево – и оказался в закутке между выступом и основной стеной. Следы обрывались здесь. Подвал продолжался в правую сторону, перпендикулярно улице, видимо, под дворовым крылом дома. Я посветил вдоль прохода: нет, никаких следов там не было. Зато в тупичке их было великое множество, будто «дети» с обезьяньими лапами, тащившие Сашеньку, толпились здесь перед тем, как… «Как» – что? Раствориться в воздухе? Забраться по стене? Я посветил на верх: до перекрытия можно было дотянуться рукой, никакого прохода через него я не увидел. Думай, Аристарх, думай, ведь Сашенька пропала, пропала на твоих глазах, ее утащили какие-то мелкие твари, а ты не смог их остановить… Тюфяк, бабушкин сынок. Стоп, прекратить истерику! Вдох-выдох, вдох-выдох. Так-то лучше. Искать. Я начал водить фонарем по стенам, вправо-влево, вправо-влево, все время смещаясь чуть правее. И скоро нашел. Фонарь осветил небольшое углубление в стене, в котором смог бы уместиться велосипед средних размеров. Задняя стена углубления была закрыта приставленным к ней щитом из толстой фанеры и досок. Я взял телефон в левую руку, а правой отклонил щит от стены и посмотрел за него. На меня пахнуло теплой влажной затхлостью – за щитом, от черного провала в стене начинался лаз. Он сразу уходил вниз грубыми земляными ступенями. Чтобы войти в эту нору, мне пришлось бы согнуться почти вдвое. Стены были выложены кирпичом не дальше, чем на метра полтора от входа, а затем лаз превращался в выкопанный будто вручную подземный ход. Согнувшись, я спустился на две ступени и протянул руку с фонариком как можно дальше: пятно света вязло в темноте, освещая лишь ближние стены. Земляная кишка подземного хода растворялась в удушливом мраке.

Опять навалилось отчаянье. Под его тяжестью я сел там, где стоял – на двух верхних ступенях. Сел и прижал к вискам сжатые кулаки, в левом затрещала пластмассовая коробочка телефона. До боли в глазных яблоках сжал веки: САШЕНЬКА, САША!!! Я спасу тебя, я найду, я вот только придумаю – как… С-а-а-а-ш-а-а-а!!!

По щекам текли слезы. Под веками, сжатыми посильнее челюстей, бесновались размытые световые пятна – желтые, фиолетовые, оранжевые. Пятна начали складываться в картинку, темную, нечеткую, еле различимую: вдоль темной стены движутся черные фигуры – сгорбленные, мохнатые карлики, а над собой, на вытянутых лапках несут светлое пятно.

Это Саша!!!! Я вскочил и, забыв где нахожусь, с размаху врезался в земляной свод уже набухшей шишкой – бабах!!! Искры из глаз – метафора хорошая, но очень слабая. Я плюхнулся обратно на пятую точку, опять вскочил, но уже согнувшись, спиной вперед выскочил из тоннеля в тупичок, разогнулся в полный рост, держась руками за голову. Что делать?! Надо возвращаться, все рассказать Феоктисту! Он поможет! В порыве я метнулся вперед, понял, что опять оказался в подземном ходе, развернулся, выскочил из тупичка в подвал, побежал, споткнулся о какую-то доску, упал ничком, растянувшись на грязном полу и зарыдал. Успокоившись, я сел на полу, прислонившись спиной к стене. Подниматься я не спешил, все равно уже грязный, да и мысли надо привести в порядок.

– Монсеньор, вы не заняты? – услышал я знакомый скрипучий голос.

В подвале, напротив меня стоял Ошка-Лохмач, собственной персоной. И – он был очень серьезен, собран и озабочен. Даже его нос-кабачок выглядел угрожающе.

– Ошка! – с облегчением простонал я и начал подниматься ему навстречу, – я так рад тебя видеть!

– Не время обниматься, Аристарх! Александру спасать надо.

Надо же, никаких «барин», «ваше благородие», никаких «дамочка Ваша. Только «Аристарх» и «Саша». Бывает же… Видимо, дело очень серьезно. А я ещё сомневаюсь?!

– Ошка, дорогой, конечно, сейчас же идем вниз, я ход нашел. Мы вдвоем справимся!

-Не справимся. Без подготовки – не справимся. – Ошка внимательно рассматривал детские следы на полу. – Это вырпы. Не ожидал их встретить опять.

На этих словах Ошки к нам подошел кот, едва различимый в сумраке подвала. Он потянулся, выгнув спину и вытянув хвост трубой. После этого зевнул и сказал:

– Вас обоих Феоктист зовет, срочно, – и опять скрылся в темноте.

Ни «здравствуйте», ни «до свидания»… Что за хамские создания….

– Пойдем, Аристарх, не будем терять время.

И мы с Ошкой быстрым шагом направились к оконцу, смотрящему из подвала во двор.

 

***

 

Когда мы вбежали в каморку, то чуть не наткнулись на Феоктиста. Он стоял к нам боком и что-то раскладывал по рюкзакам, стоящим на столе. ЧТО В РЮКЗАКАХ? ИЛИ ТОЛЬКО ПРОВИЗИЯ Один маленький – для Ошки, другой побольше – для меня.

– Так, Аристарх, ставь чайник, заваривай сразу в термосе. Да паек в дорогу собери, поройся в кладовке. Сушнину бери, нести легче. Ошка, рассказывай, что думаешь? – мгновенно раздал указания Градимирыч.

Я поставил чайник, пока вода вскипала – насыпал в термос заварку. Чайник на плитке затрясся, засвистел, начал плеваться кипятком, будто поддерживая меня в моем нетерпении. Я наполнил термос, закрутил крышку. Открыл дверь в кладовке, чтобы собрать провиант. И только сейчас обратил внимание на то, что Ошка уже ведет рассказ. Феоктист слушал Ошку внимательно, благо тот не валял дурака, а говорил по существу.

– Вырпы, говоришь? – произнес Градимирыч, опять заняв свое место за столом, – Вырпы… Я думал, что их и нет уже…

– Да кто это?! Что им здесь надо?! Надо же спасать Сашу, а мы тут сидим, беседуем!- не удержался я.

Феоктист, не отрывая глаз от столешницы, кивнул в сторону Ошки, мол, рассказывай.

– Эта загадочная история берет начало в те времена, когда мир был юн, свеж и жесток. Мой великий народ, Народ Берендеев, процветал на берегах Котлина Озера…

– Ошка, старый шут! К делу! – рявкнул Феоктист так, что граненый стакан, стоявший на столе, задребезжал и рассыпался на мелкие осколки. Градимирыч чертыхнулся, и смахнул их в мусорную корзину у стола.

Мелкий демон опять нацепил шутовскую маску:

– Только дело, братья, только дело! Я расскажу Вам самую суть, и ни слова впустую!

Потом, видимо, ему надоело кривляться, и он начал рассказ:

– Мой народ, столкнулся с вырпами довольно давно. В стране Кеф, которую вы зовете Египтом, еще не было построено ни одной пирамиды. В те времена мы жили в наших городах на скалистых берегах Котлина Озера. Мы владели Природной магией, но не злоупотребляли ей. Мы могли вызвать дождь, чтоб он пролился на наши посевы, могли договориться с деревьями, чтобы они росли вокруг наших городов, скрывая их от чужого глаза. Нам ничего не стоило попросить рыб, чтоб они приносили нам жемчуг, столько, сколько нам надо. Этим жемчугом мы торговали с соседями-людьми. А уж о том, чтобы наслать легкий морок, отвести глаза, можно и не упоминать, это мог у нас каждый ребенок, за что частенько и получал подзатыльники от родителей. Правда, я слышал, что кое-кто из Старых Берендеев владел и более могучими Силами, но время унесло с собой это Знание.

– Ошка, ну я же просил, к делу! – со стоном выдавил из себя Феоктист.

– Градимирыч, я по делу, это нужно, – неожиданно покладисто отозвался Ошка. – Так вот. А потом пришли эти дикари, вырпы. Откуда-то с Севера.

Я слушал Ошку, думал только о Сашеньке, а перед глазами у меня были полки кладовки, уставленные всяческими съестными припасами. Пока я собирал с полок вяленое мясо, сушеные ягоды, ржаные сухари, я услышал от Ошки, с каким врагом предстоит нам встретиться.

– … конечно их прогнали, почти полностью уничтожив. Остатки этого гадкого племени мы загнали в леса, в болота, – закончил свое повествование мелкий демон.

– Я собрал все, Феоктист Градимирович! Давайте выдвигаться уже! – начал подгонять я.

– Да, Аристарх, ты прав, хватит болтать, – ответил Феоктист. Он протянул руки, взял отобранные мной припасы, распихал по рюкзакам. В мой рюкзак добавил термос, в Ошкин – бутылку воды. Протянул рюкзаки нам со словами:

– Так ребята, в путь. Что в рюкзаках – посмотрите по пути.

Ну, наконец-то! Мы с Ошкой нацепили рюкзаки, попрыгали на месте – ничего не брякает и не упирается в спину. Я повернулся к Феоктисту:

– Ну, мы пошли!

Тот пожал нам руки и сказал на прощанье:

– Ты, Ошка, знаешь, кто они, и где их искать. Ты, Аристарх, знаешь, что делать. Не трусьте, но и на рожон не лезьте. Всё, Сашенька ждёт… Хорошая девочка…

А потом неожиданно добавил, уже лично мне:

– Дурак ты, Ковалевский.

 

***

– Минхерц, позвольте я пойду первым! – пока я пристраивал у стены лист фанеры да отряхивал руки, Ошка уже сунул свой нос в лаз.

– Давай, конечно, – Только сейчас я понял, что мы отправились за Сашей без какого-то мало-мальски толкового плана. – Надеюсь, хоть ты знаешь, что делать…

– Не волнуйтесь, экселенц, если есть ход, значит он куда-то ведет. А в наших силах сделать так, чтобы вёл он куда нужно, – услышал я от Ошки. Неплохая философия. Я всегда подозревал, что Ошка не так прост, как кажется.

Мы начали спускаться. Ошка впереди, я з ним. Тоннель довольно круто уходил вниз. Вырпы не удосужились сделать даже подобие ступеней, только наклонный земляной пол. Поэтому мне приходилось втыкать пятки в грунт при ходьбе, чтобы не заскользить. Как справлялся Ошка, не могу сказать, в полумраке я мог разглядеть только его очертания. Но шел он довольно бодро, и я еле поспевал за ним. На ходу я успевал освещать фонарем стены тоннеля. Сначала тоннель шел через культурный слой: битый кирпич, напитанные влагой и измочаленные доски, сохранившийся срез булыжной мостовой. Да, вырпы, будь они неладны, проявили недюжинное трудолюбие, прорываясь здесь.  Дальше пошла земля вперемешку с камнями, еще ниже – слой желтого песка. Здесь тоннель и закончился. Мы стояли в небольшой пещерке, стены которой были чуть шире самого тоннеля. Я пошарил вокруг лучом фонаря, и что-то привлекло мое внимание. Я настроил луч и в пятне света увидел Сашину туфельку, изящную бежевую “лодочку”!

К горлу подступил ком отчаяния. Так трогательно-неуместно было видеть в этом подземелье туфельку, еще недавно сидевшую на ножке милой хозяйки.   И тут отчаяние сменилось мерно гудящей внутри яростью. Ну, подождите, недомерки. Скоро вы поймете, что похитить Сашу было не самой удачной мыслью, пришедшей в ваши темные головы…

– Сир, не стоит… – начал было Ошка, когда я потянулся за туфелькой.

Я уже обхватил пальцами задник и начал поднимать вещицу. Мне показалось, что туфелька за что-то зацепилась, я дернул посильнее, и успел услышать только Ошкин вопль:

– Нет, мессир, нет!

Стены тоннеля задрожали, на пол пещерки плюхнулся обломок кирпича, посыпалась пыль.

Мы с Ошкой только успели отскочить к стенам и вжаться в них, как сверху повалили куски земли, палки. Один булыжник, видимо разогнавшийся с самого верха, смачно врезался в стену между мной и Ошкой.

– Это ловушка, капитан! – только успел прокричать мелкий демон, как из тоннеля в пещерку сошла лавина грунта, перемешанного с камнями и деревянными обломками, быстро засыпав меня выше пояса.

Потом кусок доски, толстый и широкий, ударил меня по голове, и я потерял сознание.

Очнулся я от того, что очень чесался лоб. Открыл глаза, и увидел ярко-алую спинку крошечного паучка, который полз вверх по доске, прямо перед моим лицом  и ни капли меня не боялся. С трудом освободив из-под завалов руку, я откинул от лица доску с паучком, и, наконец, почесал лоб, несмотря на боль. Вторая шишка за день… Начинаю привыкать.

– Великий князь! Окажите милость…

Я повернул голову и увидел Ошку. Над завалом торчала только его голова. Он так выразительно вращал вытаращенными глазами, а его надутый нос тянулся ко мне с такой преданностью, что я не выдержал и рассмеялся:

– Эх, Ошка-Ошка…

Я осмотрелся и понял, что с одной стороны нам повезло: несколько досок застряли поперек тоннеля и не пустили лавину земли к нам в пещеру, поэтому мы остались живы.

С другой – везение наше было недолгим: подземного хода больше не существовало, да и доски еле сдерживали напор грунта, могли сорваться в любой момент. Что будет после – лучше об этом не думать.

– Иду, Ошка…

Освободив обе руки, я начал откидывать от себя палки, булыжники, отгребать землю. Посгибал, насколько позволял завал, обе ноги в коленях. Уперся ладонями в поверхность завала и попытался вытянуть себя, напрягая руки. Завал несколько ослабил свою хватку, но не отпустил меня. Вспомнил про рюкзак, стащил лямки с плеч.  Потом еще подвигал ногами, пошевелил тазом, и, надавив руками, потянулся еще… Почувствовал, как земля неохотно отпускает мои ноги, крестец, еще рывок руками… и я выскакиваю из земли как пробка! … чтобы тут же удариться макушкой о булыжник, торчащий из свода. Третий раз! Что ж такое…! Я упал ничком, схватился руками за голову … боже, как больно… и услышал сочувственную реплику Ошки:

– Аккуратненько, ваша милость!

Когда боль в голове унялась, я в два толчка дополз до Ошки и начал его откапывать. Расшатал и вынул из земли обломок доски, используя его как лопату, начал обкапывать Ошку.

Я проделывал все это, подтянув под себя ноги, но, все равно, не мог полностью разогнуться и плечами упирался в потолок. От неестественного положения у меня заныли спина и шея, затекли ноги. Но, слава богам, Ошка был невеликого роста, и вскоре я его вытащил. Освобожденный Ошка сжимал в руке Сашину туфлю.

Мы лежали без сил, пытаясь отдышаться. По своду пещерки от меня к Ошке полз мой знакомый ярко-алый паучок. Вот паучок оказался точно над Ошкиной головой, застыл на мгновение, и опустился точно на сдувшийся Ошкин нос. Мелкий демон сморщился и чихнул: “”А-а-а-а-пчха-а!”. Паучка ураганом унесло куда-то в дальний конец пещерки, а Ошка произнес:

– У нас трудности, монсеньор…

Не вставая, я на спине подвинулся в сторону, выпрямил руку и дотянулся до рюкзака. Подтащил его к себе и остановился, чтоб отдышаться. Дышать было трудно, кислорода оставалось все меньше.

– Мы в ловушке. Этот тоннель – западня, вырпы вырыли его специально для нас.

– Я это уже понял, Ошка. Давай посмотрим, что Феоктист положил мне в рюкзак… – сказал я и стал развязывать шнурок.

– Надеюсь, он положил туда “коробок-триштучку”… – пробормотал Ошка-лохмач.

О-о-о… “Коробок-триштучка” был великолепным творением Знающих людей. Этот полумеханический – полумагический артефакт, будучи положенным в сумку путешественника, позволял доставать из этой сумки единственно необходимую в данный момент вещь. Но только три раза. Потом он подлежал длительной подзарядке. Мне о нем Феоктист  рассказывал давно, где-то год спустя после Посвящения. Царский подарок, спасибо. Еще Феоктист пытался мне объяснить, как этот коробок работает, что-то там про единое лептонное поле, искривление пространства, энергетическое моделирование и прочую заумь. Я всего этого не запомнил.

Преисполненный надежды,  я сунул руку в рюкзак и вытащил наружу самую обычную саперную лопатку. Правда, полотно с тулейкой были титановые… Разочарование мое не поддавалось описанию, и это – ценнейший магический предмет?! Увидев выражение моего лица, Ошка смущенно прокашлялся и сказал:

– Вельможный пан, лопатку я попросил положить. Дополнительно. Про запас…

Я опять полез в рюкзак и вынул… Точно вторую лопату, точно такую же.

– Сколько лопат ты сунул, Ошка?

– Одну, повелитель… Вторая – уже из коробка.

В подтверждение Ошкиных слов мой амулет слегка зашевелился.

Сил у меня не оставалось даже на то, чтобы расстраиваться. Нас двое, две лопаты, будем копать. Только вот куда? Стоп, стоп, стоп. У меня появилась одна идея. Я вынул амулет из-под рубашки, протер его, и, аккуратно держа двумя пальцами, стал начал водить им по сторонам. В какой-то момент амулет нагрелся и мелко задрожал. Я увел его в сторону – амулет остыл и успокоился. Вернул обратно – вновь нагрев и дрожание. Я сделал пометку на стене, убрал амулет и сказал:

– Копаем здесь.

Не знаю, как для Ошки, а для меня следующие два часа прошли как в аду. Я копал лежа на левом боку. Штык лопаты постоянно натыкался на камни, корни. Из-за этого я никак не мог продвинуться. Кисти рук сводило от напряжения, плечи, дрожали. Ошка, казалось, не замечал неудобств. Он копал сидя, иногда стоя на коленях. Этот процесс, судя по всему, не доставлял ему никаких неудобств. Его лопата вгрызалась в грунт, не замечая ни камней, ни досок. Он отшвыривал от себя кучи грунта и разных обломков, как заправский крот. Раньше я никогда не мог заподозрить его в таком трудолюбии. В голове у меня вспыхнула догадка:

– Ошка-лохмач!

– Да, ваше преосвященство! – ответил ничуть не запыхавшийся мелкий демон.

– Разреши попробовать твой инструмент, – с этими словами я подполз к нему и протянул руку.

Ошка сразу погрустнел и протянул мне лопату с явной неохотой.

Я отложил в сторону свою лопату и взял Ошкину. Амулет слегка потеплел. Я перехватил лопату поудобнее и воткнул в стену завала. Лопата ушла в грунт как стальной лом в свежий сугроб. Я потянул ее на себя и вынул из стены завала изрядный кусок глины с камнями. При этом никакой тяжести в руках я не чувствовал. Все ясно – лопата из коробка.

– Ошка, мелкий черт! – воскликнул я в сердцах, – что ж ты меня не остановил?! Я столько промучился зря с обычной лопатой!

– Во-первых, я не черт, а демон. Хоть и мелкий. А во-вторых – как я могу приказывать вашему благородию? Хотите копаете, хотите – нет… – он склонил голову и развел руками: дескать, чего тут добавишь? – К тому же, я почти закончил.

Он показал пальцем в конец лаза, который успел вырыть – лаз заканчивался кирпичной стеной. Я взял у Ошки волшебную лопату и ее лезвием аккуратно обвел вокруг одного из кирпичей, точно по швам. Раствор мгновенно выкрошился. Я поддел кирпич лопатой и выковырял из стены. Кирпич плюхнулся на песок, а я прильнул к отверстию. На расстоянии примерно метров двух от глаз я увидел стену, кирпичную. Далеко в стороны заглянуть я не мог, поэтому было непонятно, что там, за стеной – коридор, или закрытое помещение. Однако судя по тому, что в нашем завале стало легче дышать, за стеной нас ожидало не замкнутое пространство.

При помощи лопаты я вынул из стены несколько кирпичей. Теперь в дыру можно было пролезть. На животе я подполз к отверстию и высунул голову. Коридор. Или огромный подвал. Слева он заканчивался тупиком, я мог дотянуться до стены рукой, а в правую сторону продолжался метров на 15 и тоже упирался в стену. Но с левой стороны в коридор проникал бледный лучик света.

– Ошка, на этот раз я пойду первым. Ты не против?

– Преклоняюсь перед Вашим решением, великий падишах.

Я подтащил за лямки рюкзак и аккуратно опустил его через отверстие на пол коридора. На него опустил лопату. До середины туловища вылез из дыры сам, достал руками пол, уперся, прыжком опустил на пол ноги. Все, я вылез.

– Ошка, – позвал я, отряхивая ладони. – Ошка, тебе помочь?

– Не извольте беспокоится, благородный дон!

С этими словами Ошка пробкой вылетел из лаза, впечатался в стену напротив, и, распластав по стене руки, ноги и нос, буквально стек на пол.

Я молча стоял и смотрел, как Ошка кряхтя и потирая согнувшийся крючком нос встает на ноги. И это существо годится мне в прапрапрапра-не знаю какие -прадеды, по человеческим меркам, конечно. По своим, берендеевским, он только недавно стал юношей. Ошка выпрямил нос, который созревшим баклажаном гордо торчал вперед, отряхнул свои бюргерские шорты, утопающие в густой шерсти, и бодро отрапортовал:

– Минхерц, я готов!

– Лопату взял?

Ошка подпрыгнул, ухватился за край, подтянулся и исчез в дыре.

– Мессир, не сочтите за труд! – из отверстия показалась зажатая в Ошкиной руке лопата. Я взял у него лопату, после спустился он сам. На этот раз без цирковых трюков. С рюкзаком за плечами, с лопатой в руке (я – с волшебной) мы зашагали по коридору.

По коридору мы продвигались с осторожностью, не включая фонарей, благо, глаза уже привыкли к темноте. Выложенный большими каменными плитами пол, стены и сводчатый потолок из кирпича. Вдруг пятно света дернулось, на мгновение изменило свои очертания, а затем пришло к своему прежнему виду.

-Монсеньор, – прошептал Ошка, – Вы видели?

Я сделал жест ладонью: мол, видел. Привычно ощутил подрагивание амулета, переходящее в мелкую вибрацию. Я осторожно обошел пятно света и выглянул за угол. Коридор продолжался еще метра два, а потом стены его расходились в стороны, и он превращался в просторную комнату, круглую в плане. В самом верху куполообразного потолка было пробито отверстие. Луч света, падающий в подвал, освещал сероватую желеобразную бугристую массу, занимающую весь пол, от стены до стены. Мы с Ошкой стояли и просто смотрели, не говоря друг другу ни слова. Слишком неожиданной была находка. Вот по поверхности прошли судороги, и от массы отделился клубень неправильной формы, размером с голову взрослого человека. Серо-коричневое полупрозрачное тело клубня выпустило под брюхом множество ложноножек, напоминающих картофельные ростки. Клубень постоял, будто пробуя ножки на прочность, и засеменил, продавливая желеобразную поверхность. Добежав до стены, клубень пополз по ней вверх, оставляя влажный след. Дополз до потолка, ткнулся в него и затих. Я поводил лучом фонаря: по стенам, под потолком прилепилось еще, по меньшей мере, дюжина таких клубней. Они висели неподвижно, медленно сдуваясь и надуваясь опять. Дозревали. Слизни-камнееды! Устроили гнездо в этом подвале.

С одной стороны, это была удача. Чаще всего мы боролись со взрослыми особями, находя их в подвалах или заброшенных помещениях. Их уничтожали Хранители, причем, лучше всего это получалось у котов. Они с остервенением рвали их когтями всех четырех лап. А после охоты, как ни в чем не бывало, вылизывали свою шубку, избавляясь от налипших комков дурно пахнущей слизи. Для всех оставалось загадкой, каким чудом слизь, со временем разъедающая камень, не оказывала на котов ни малейшего влияния. Но найти гнездо слизней – это большая редкость. На моей памяти такое случилось только один раз, в мрачных лабиринтах Красного Треугольника, на Обводном канале.

– Вот так задача, господин Председатель, – подал голос Ошка.

Я поставил рюкзак на пол, и, одной рукой держа его за лямки, другой пошарил внутри. Коробочка, помогай. Я нащупал и вынул наружу моток веревки, термос, нож, контейнер с бутербродами. Ничего больше. Видимо, коробочка решила, что ситуация не критическая.

Во мне начала закипать ярость, замешанная на отчаянии. Я закусил губу и сжал кулаки, подавляя эмоции.

– Пресветлый пан, …. – начал было Ошка.

Я повернул голову и посмотрел ему в глаза. Молча.

– А я что? Я ничего… Вы, Предводитель, размышляйте, я умолкаю, не смея нарушать куртуазность момента.

У меня же в горле таял горячий ком, жгло глаза. Сашенька-Саша, дружочек мой ненаглядный! Ты ждешь, ты страдаешь, а мы… Мы тут возимся… То нас, как жестокие дети котят в песочнице, закопает в подвале, то мы стоим в замешательстве перед лужей слизи. Потерян уже не один час… Так дальше не пойдет! Я зацепил пальцами горловину рюкзака изнутри, и с силой рванул в стороны. Рюкзак раскрылся, при этом пластмассовый карабин-застежка отлетел, ударившись об стену.

Правой рукой я залез внутрь рюкзака и вытащил оттуда… складную алюминиевую лестницу. Уже что-то. Отставив рюкзак в сторону, я начал её раскладывать. В сложенном состоянии она была сантиметров 30 длиной, я же раскладывал и раскладывал ее. На пяти метрах она остановилась. Должно хватить.

Я опять затянул рюкзак, убрав в него обе лопаты. Повесил себе за спину. Взял лестницу под мышку.

– Пойдем, Ошка.

Молчание.

Я посмотрел на него.

Он стоял, оцепенев от ужаса: глаза-плошки, нос сдулся и висел чулком.

– Что?

Он молча вытянул руку и показал пальцем. Я посмотрел куда он показывал: слизистая масса изредка вздрагивала в конце коридора, каким-то чудом не вываливаясь в него из комнаты. Поверхность ее доходила мне почти до паха. Ошку же она бы скрыла целиком…

– О, боги… Залезай уж…

Я присел на корточки, Ошка проворно вскарабкался и уселся у меня на рюкзаке. Мелкий демон оказался на удивление тяжелым демоном. Я поднялся и пошел к гнезду. Подошел к границе гнезда. Собрал волю в кулак и с правой ноги шагнул в лужу слизи. Под носком моего ботинка поверхность массы подалась, натянулась и начала отпружинивать мою ногу обратно. Я поднадавил, натянутая поверхность подалась и лопнула. Вторую ногу я опустил рядом и начал продвигаться к центру комнаты. Поверхностная пленка сдавливала мои ноги плотным кольцом выше середины бедра. Мне казалось, что я преодолеваю вброд огромную миску с прокисшим бульоном, куда, вдобавок, выкинули куски студня и опорожнили детский ночной горшок. Несформировавшиеся клубни лопались, когда я отодвигал их коленями. Хорошо еще, что поверхностная пленка не пропускала запахи…

Вот и середина помещения. Мы с Ошкой остановились. Хотя, конечно, остановился я, а Ошка продолжал беззаботно сидеть у меня на рюкзаке, от удовольствия болтая мохнатыми ножками. Я взял лестницу обеими руками и опустил ее в эту отвратительную гущу, а верхний конец опер на самый край отверстия в потолке. Подвигал лестницу немного, потолкал, чтобы убедиться в ее устойчивости. И сказал вслух: «Готово!».

Сообразительный Ошка вякнул: «Я Вас понял, Гроссмейстер!», живо перебрался с рюкзака на лестницу и стал карабкаться вверх. Качающийся передо мной мохнатый зад, обтянутый в кожаные шорты, был не тем зрелищем, на которое я был готов смотреть бесконечно. Наконец, Ошка достиг края дыры.