День заканчивался как обычно – не хорошо и не плохо, ровно и серо.
Человек шел домой, придавленный низким мутным небом, стараясь не промочить ноги в лужах и не наступить никому на ногу.
Он шагал к метро и задачей его на ближайшие минут десять было обходить истекающие прозрачной влагой недотаявшие кучки снега. Кстати, эти жалкие остатки могучих сугробов каждую весну являлись для него загадкой: как из-под этого серого ноздреватого месива лежалого снега, коричневой земли, разбухших окурков и собачьих фекалий на асфальт вытекает кристальной прозрачности вода?
Человек уже подошел к подземному переходу, теперь оставалось только спуститься в душный сумеречный тоннель с протекающими стенами, пройти по нему, сталкиваясь со спинами и плечами двигающихся по непредсказуемой траектории прохожих, подняться на верх, чувствуя легкую одышку — и вот оно метро.
Когда-то, еще в той жизни, он спускался в метро не для того, чтобы проехать три остановки бессмысленно тыча пальцем в телефон разглядывая глупые картинки и безграмотный текст под ними. Не для того, чтобы выйти из вестибюля и, проделав скучный путь, оказаться в пустой квартире, где его никто не ждал.
В той жизни он спускался в метро для того, чтобы в нетерпении проехав те же три остановки, пройти к переходу на другую линию, и там, у стены из красной смальты увидеть ЕЁ.
Увидеть, как ОНА, немного грустная от ожидания, стоит и ждет ЕГО. Как улыбка волшебным цветком раскрывается на милом лице, и ОНА бежит ему навстречу через весь вестибюль, удивительным образом ни с кем не сталкиваясь, и он невольно прибавляет шаг, и они встречаются точно в центре вестибюля.  Они обнимаются, купаясь в наслаждении встречи. Они берутся за руки и весь день гуляют по Городу и вечером они стоят у красной стены того же перехода в метро, держа друг друга за руки, соприкоснувшись головами, договариваются о следующей встрече.
Вот и его остановка. Выйти из поезда, оттереть плечом людей-кукол, которые с отрешенными лицами пытаются переместиться с платформы в вагон, не обращая внимания на выходящих.
Пешком два марша по ступеням, обойти человеческие особи, сознание которых вытянуто из них маленькими светящимися экранчиками, зажатыми в руках, оставшиеся в этом мире телесные оболочки выпадают из общего ритма движения, но, отталкиваясь от других прохожих, друг от друга, стен, ограждений эти пустые куклы в конце концов попадают на эскалатор.
Человек едет вверх. Навстречу ему, по соседнему эскалатору, вниз тоже спускаются пустые куклы, обшарпанные работяги, неразвитые подростки, запустившие себя существа неясного пола и возраста.
Только изредка вспыхнет солнечным зайчиком девчушка-малышка с ясными глазками и косичками, торчащими в сторону. Она крепко-крепко держит за палец своего папу, всесильного доброго волшебника, и сияющие ее глазки смотрят с наивной чистотой и искренним интересом на окружающий мир.

Или засветится добрым теплом опрятная пожилая пара. Они вместе уже столько лет, что и представить себя друг без друга не могут. Вот и сейчас собрались навестить дочку, посидеть с внуком, а может отправились в театр, или чем черт не шутит, в кино, чтобы вечером за чаем и сладкой наливочкой пообсуждать как низко упало качество зрелищ…
Эскалатор вынес человека в вестибюль, и он, оттолкнув прозрачную дверь вышел на улицу.
И сразу на него обрушились запахи растаявшего грязного снега, кофе, копченой рыбы. В уши ударил шум транспорта, шизоидной звуковой рекламы эротического магазина, магазина цветов, магазина чая.
Через обычной хаос толпы и грязь на асфальте он прошел к переходу, подождал, наблюдая, как раскрашенные жестяные коробки автомобилей, мешая друг другу и злобно огрызаясь выхлопами, пытаются миновать этот участок дороги.
Долгий нудный путь вдоль забора строящегося тысячеквартирного дома тоже не дает избавиться от печальных мыслей.
А завтра вторник, и опять на службу.  Он, как обычно, выйдет из дома в семь тридцать и в восемь пятьдесят пять сядет за рабочий стол. Как обычно, в два часа дня он встанет и пойдет в столовую на первый этаж, отстоит очередь, займет место за столиком в углу, чтобы ни с кем не общаться, проглотит обед, поднимется к себе в кабинет и продолжит работать. В шесть вечера он выключит компьютер и опять же как обычно оденется и пойдет к метро.
И так же будет на следующей неделе, через месяц, через год и дальше, и потом…
А ему 47… И семьи нет, да и не было никогда. Даже с НЕЙ они не свили гнездышко. Только упивались совместными прогулками, встречами на чужих дачах и съемных квартирах.
А ему, ведь, уже 47… И еще способен чувствовать, еще можешь совершить чего-то, и еще есть силы чего-то хотеть…. Но все как-то…. Неубедительно, что ли… Похоже на ночной позыв пописать. Сквозь сон ощущаешь легкое желание. Можно встать, решительно откинув одеяло, пройти к унитазу и выпустить струю и опять заснуть до утра. Но ты оцениваешь – ну, не так уж сильно и хочется, до утра вполне дотерпим. Поворачиваешься на другой бок, находя подходящее для мочевого пузыря положение, и продолжаешь спать.
Как результат невеселых мыслей, возник противный, но, увы, привычный комок в горле, на грудь навалилась тяжесть.
47… Боже, как же я устал от постоянного уныния…. Надо встряхнуть себя…Спортом, что ли, заняться? Утром вставать пораньше, и бегать. Ага, как дурак, от себя…. Вместо того, чтобы поспать подольше.
Он уже пересекал двор по диагонали, приближаясь к дому.
Зачем бегать? Гири можно достать из кладовки, и дома спокойно заниматься. И в зал не надо ходить, не видеть этих тренеров-бройлеров, которые с готовностью занимаются только с молоденькими девочками и сексапильными барышнями, а остальным дают советы через губу, чтоб не спрашивал больше.
Идея заняться спортом понравилась. Уныние отступило на второй план, но тут же отыграло свои позиции на черно-белой шахматной доске его жизни – а про две грыжи в позвоночнике забыл? Шах королю, гиревик!
Он уже вошел в парадное и стоял у лифта.
Приседания и отжимания – ход конем и король спасен, раз! Еще и в бассейн пойду, давно хотел, два! Получите рокировку в длинную сторону!
И человек вдруг поймал себя на том, что на душе стало полегче, серую мглу тоски пробил розово-золотой луч конструктивных мыслей. И тоска, клубясь, начала отползать, ее место потихоньку занимала тихая печаль.
-Здравствуй, сынок!
Он так задумался, что подслеповатая соседка-старушка заметила его первым.
-Добрый вечер, Бабушка!
-Здравствуй, милок.
-Как Ваше здоровье, Бабуля?
– Я-то ничего, ничего. А сам-то ты как? Сколько уж тебе годков-то?
-Да 47 уже, божьей милостью…
Старушка заохала, закачала головой:
-Ой, время-времечко, бежит оно, быстрое… Я ж тебя мальчишкой помню, сорванцом вихрастым… А сорок семь уже, пятьдесят почти…
И, как очень часто встречается у пожилых людей, без перехода продолжила:
-А девочка твоя как? Расстались, поди…. Ой, жалко как… Какой красивой парой вы были… Она ж поначалу влюбилась в тебя по уши, все в глаза к тебе заглядывала, как собачонка…
Бабуля, перестань, ну зачем!? Пришла детская обида на то, что соседка именно сейчас завела этот разговор, полный ложного сочувствия.
-Не удержал девку, жалко. Один теперь…Бобылём-то небось, не сладко жить.
Детская обида вдруг раздулась морским ежом где-то под солнечным сплетением, иглы пронзили его нутро, достали до гортани, мешая дышать, от боли и безысходности выступили слезы.
Он не заметил, как старушка вышла из лифта, как сам уже приехал на свой этаж.
«Я не хочу так больше, не могу, не хочу возвращаться в пустоту!»
Ладонью он толкнул дверь, ведущую с лестничной площадки на общий балкон. Закатное солнце, ненадолго появилось в проталинке на небосводе и вновь начало погружаться в плотный слой облаков.
Навалившись грудью на ограждение балкона, сжимая ладонями перила он пытался отдышаться, унять боль. Замотал от отчаяния головой, едва сдерживая стон: «Господи, как же мне это всё надоело!»
Сквозь слезы он заметил, как далеко внизу, на детской площадке к мамочке с малышом подошел их папа, обнял свое семейство, и они пошли домой. Втроем. Счастливые и молодые.
«Сколько тебе, 47?… пятьдесят почти…»
Не могу устал…
«Влюблена была в тебя по уши…»
«А пошло оно все!», выкрикнул Человек.
Не разжимая рук, закинул одну ногу на перила, с трудом подтянул туловище, напрягся, забросил вторую ногу. Застыл, обхватив перила, удерживая равновесие.
Снизу донеслось звонкое: «Папа! Пусть мама домой идет, а мы еще полазаем!»
Лицо исказили рыдания… Он позволил туловищу перевалиться на ту сторону и разжал руки.
Воздух ударил в лицо, асфальт внезапно приблизился … Страшный, всесокрушающий удар. Вспышка… И темнота… Ничто….
Тело лежало на дорожке у парадной, спиной вверх. Руки и ноги широко раскинуты в стороны. А лицо, благодаря странно выгнутой шее и небольшому булыжнику, вмятому в правую скулу, было повернуто к небу.