Сентябрь, половина восьмого вечера. На лавочке около дома сидят два старика: Гризодубов Иван Анисимович и Сергей Павлович Лукьянов. Гризодубов, несмотря на возраст, крепок телом и выразителен лицом. Сразу видно, что в молодости и зрелости был тем ещё красавцем. Лукьянов помельче, поуже, пожиже. Глаза – с хитринкой. Красавцем никогда не был и даже не пытался, но зато, как говорится, «виды повидал» и на хромой кобыле его никак не объедешь.
Старики сидят чинно-мирно-благородно, прямо образцы для подражания и умиления. Но это только внешне, на невнимательный взгляд. Если приглядеться, то оба умеренно навеселе, и останавливаться на этом приятном состоянии не собираются: в лопухах под скамейкой припрятана начатая бутылка портвейна, которую они время от времени оттуда достают и «догоняются».
– Утром в «тридцатый» ходил, – говорит Иван Анисимович. – Ливершука уже по двести восемьдесят! Собаки!
– А хрен почем? – спрашивает Сергей Павлович.
– Не знаю. Мне не надо. У меня свой есть.
– Правда? – Сергей Павлович дурашливо расширяет глаза (он – большой любитель подначить и вообще поехидничать).
– И чего? Ещё работает?
– Не в этом смысле! – надувает губы Иван Анисимович ( а он – большой любитель пообижаться. Чуть чего не так: тут же глазки сузит, щёчки надует, губки подожмёт – и засопел! Натура такая слишком впечатлительная. Ничего не поделаешь. Хоть плачь.)
– Я хрен на огороде выкапываю. И сам тру. А ты не трёшь! – упрекает он Сергея Павловича.
– – А ну его на хрен – тереть! – легкомысленно отмахивается тот. – Большая радость – слезьми исходить! Я лучше в «тридцатом» куплю.
– «Куплю»! – передразнил его Иван Анисимович. – Погоди! Скоро отпокупляшеься! Уже вон – двести восемьдесят! А завтра триста будет! Покуплятель хренов!

В очередной раз «догнались», зажевали конфетками, помолчали. Хорошо на улице! Никаких тебе «радивов», никаких телевизоров. Только птички щебечут. А чего им не щебетать? Им всё по… этому самому. По одному мужскому интимному месту. Щебети себе да щебети. Пока кошка не сожрёт или хулиган палкой не сшибёт. Красота!
– Чего в газетах-то пишут? – спрашивает Иван Анисимович. Сам он газет не читает, но интересоваться любит. Сергей же Павлович, наоборот, даже несмотря на скромную пенсию, выписывает «Аргументы и факты» и «Московский комсомолец».
– Чего пишут… Украина на пороге дефолта!
– Чего на пороге? – не понимает Иван Анисимович.
– Дефолта! – с удовольствием повторяет Сергей Павлович. Иностранное слово ему определённо нравится. Чем – неизвестно и непонятно.
– Мировые запасы у хохлов снизились, – пробует объяснить он.
– Во-во! – понимает по-своему Иван Анисимович. – У хохлов снизились, а у нас – повысились! Ведь только на прошлой неделе была по двести пятьдесят! Сегодня захожу – уже на тридцать рубликов! Копеечка в копеечку!
– Чего по двести пятьдесят?
– Ливерушка, чего!

– Здорово, граждане пенсионерствующие! – подсаживается к ним Пашка Баркасов. Пашка идёт домой с дневной смены, а морда у него радостно-красная оттого, что по пути он «отметился» в привокзальной пивнушке. Скрасил, так сказать, будничную серость унылых трудовых свершений.
– Здорово, – первым приветствует его Сергей Павлович. – Оттрудилси?
Пашка кивает и улыбается. Эта улыбка вызывает у Ивана Анисимовича неожиданную реакцию: он сжимает губы и смотрит на Пашку откровенно враждебно.
– Ты чего, дядь Вань? – не понимает тот.
– А то! «Оттрудилси»! Ты бы повалдохал, как мы с Серёгой, тогда уж.., – и не договаривает, машет рукой.
– Труженик, мля! Только и знаете, что зенки заливать!
– Чего ты на меня набросился? – теряется Пашка. – Какая тебя муха укусила?
– Такая! Ходите тут, ыбёныть, труженики-ударники, а ливершука в «тридцатом» уже двести восемьдесят! А завтра все три сотни будет! Спрашивается: за каким мы с Серёгой всю жизнь пупки рвали, если даже ливерушки не могём на свои пензии каждый день покупать? А?
– Да я-то тут при чём? – фыркает Пашка и дурашливой улыбкой пытается скрыть свою окончательную растерянность (во попал! Вот и подходи к этим с виду совершенно безобидным старичкам-пенсионерам! Себе дороже к ним подходить!)
– «При чём»! – распаляется тем временем Иван Анисимович. – Никто не при чём! Потому что без цели живёте! Без цели же?
– Без какой цели?
– Без главной! Вот у тебя какая в жизни цель?
– У меня-то.., – задумывается Пашка. Этот философический вопрос его неожиданно успокоил и вернул прежнее игривое настроение.
– Цель у меня, дядь Вань, простая и всем понятная: спи…дить где-нить мильён и укатить с ним за границу. Чтоб там на пляже целыми днями валяться, пивом надуваться и пупок чесать.
– Вот! – сказал торжествующе Иван Анисимович и даже для пущей наглядности поднял вверх указательный палец. – Вот и вся цель! Все, так сказать, твои, Паша, жизненные идеалы!
– А чего? – неожиданно поддержал Пашку Сергей Павлович. – Чем плохо-то? Лежи себе на песочке, девок щипай да пупок грей. Чего плохого-то?
– … а в это время все честные трудящие пусть своим горбом валдохают до потери пульса и пота! – не слушая его, продолжает свою яростную обвинительную речь Иван Анисимович. – Пусть хучь сдохнут у своих станков и на совхозных полях! Вот так вот! А мы будем на заграничных пляжАх валяться и тамошних девок за ихние заграничные яйцы щупать! Хорошую мы вырастили смену, да! Достойную нашего широкого светлого пути!
– Чего ты завёлся-то, дядь Вань? (Пашка, похоже, этого его речитативного пафоса совсем не испугался. Ему выслушивать эту бредовую ивананисимовичеву пропаганду не впервой.).
– Чего ты на меня-то всех собак вешаешь? Я-то тут при чём?
– Не при чём, Паша! Ты прав, Паша! Совсем не при чём! Скоро мы, пенсионеры, уже и ливершуки укупить не сможем, а вы при этом будете, конечно, не при чём! Ливерушки, которая при Советской власти стоила сколько? Правильно, Паша – пятьдесят восемь копеек! Копеек, а не рублей! Понял, балбес?
– Понял, – и Пашка поднялся со скамейки. – Ладно. Пойду я на хрен. С вами тут с ума сойдёшь. И с этой вашей грёбаной ливерушкой. Нашёл чем попрекать.

– Чего ты к Пашке-то приканителился? – спросил Сергей Павлович, когда тот скрылся из виду. – Нормальный же парень. А ты его – «балбес, балбес»! Балбесы на рынке спекулянничают, а этот – на заводе!
– Ты ещё.., – начал было Иван Анисимович, но продолжать не стал, лишь презрительно хмыкнул (дескать, чего с тобой, дураком, разговаривать? Чего тебе можно объяснить-то! Читаешь свои газеты и читай! Может, ума в этих своих газетах наберёшься! Хотя вряд ли!).
– Мухи ещё эти! – и он яростно хлопнул себя ладонью по левой кисти. – Всё летают и летают! Осень уже, помирать пора – а они, твари, всё летают!
– Да.., – качнул головой Сергей Павлович. – Осень. «Унылая пора, очей очарованье…».
Вздохнул, наклонился и извлёк из лопухов бутылку. Пора было в очередной раз «догнаться»…