Эпиграф:
– … а в это самое время в какой-нибудь жаркой стране сидит человек на берегу реки и думает: сейчас сяду в пирОгу и поеду за бананами… Хорошо!
( Чехов. Из записных книжек)

… Да уж, семейка… Видала я семейки, но эта… Какое-то благородное собрание из музея восковых фигур, а не ячейка общества! Например, бабка у них была – та ещё…. сказочница братьев Гримм! Бабуленция с огромаднейшим приветом! Говорила, что она – внебрачная дочь русского царя! Представляешь! Прям царя! Никакой прям скромности! Ну, сказала бы, что, царского кучера или адьютанта какого с аксельбантами… Ещё туда-сюда… А она – нет! Царя – и всё тут! Никак не меньше! Совсем всякую наглость потеряла! При коммунистах потомственной пролетаркой прикидывалась, передовиком производства за качество жизни. Тогда нельзя было про царя… Тогда все были равны… А как демократы пришли, тут уж она распоясалась! Глазёнки свои поросячии выкатит, лобик свой бледненький платочком промокнёт , ротик раскроет – и давай чесать, что она – единственная сохранившаяся, что в революцию от большевиков убежала, но потом они её всё равно поймали, в тюрьму посадили, а она превратилась в птицу и улетела… Лётчица, блин… Сорока-воровка… Сталинский сокол… Её давно надо было в психиатрическую сдать, для опытов, но они – куда там! «Ах, мама, ах, мама!» А не хотите ли, мама, крыжовникова варения? А вот вам, мама, новый сборник ваших любимых стихов!». Да, стихи очень любила… Иной раз сидит, молчит, потом встрепенётся вся и к-ы-ы-к завоет: «Ревела буря, гром гремел! Во мраке молоньи сверкали!». Это, говорит, БальмОнт. Или не БальмОнт? И смотрит на всех этак выжидательно. Дескать, поняли , чурки необразованные, или вам всё по барабану: БальмОнт или хрен с укропом? Ума-то нету… Да не у неё! У неё его отродясь уже не было. Ещё когда она в одних панталонах по царским покоям бегала! У них у всех! У этих у бальМонтов хрЕновых!
И от кого она сыночка своего, Пал Аркадьича родила – никому не известно. Может, от какого заезжего красноармейца… У нас тогда, в тридцать седьмом годе, ихний полк стоял кавалерийский, а они, эти бальмОнты с саблями, по домам были расселенными. У них в домУ тоже один стоял. То ли черкес, то ли румын… Не, я сама-то не помню, ещё маленькая была. Ещё в панталонах по царским покоям… Моя бабка рассказывала: всё время улыбался песню пел. «Всё сметено могучим ураганом!». Тоже, наверно, ума не было, хоть усатый и с саблей…
И вот ускакал этот героический румын на свои героические фронты, а вскорости и Пашка родился, Пал Аркадьич. Нет, того гусара не Аркадием звали. Эта старая манда сама ему такое отчество придумала. А может и звали…У румынов рази есть такое имя – Аркадий? Это у евреев, а не у румынов… Да не в этом дело! Главное – родила! И вот он, бывало, тоже на прутик какой заскочит, другой прутик у руку возьмёт (вроде как сабля) – и давай скакать по кустам да крЯпивам! Острекотитцы об крЯпиву-то, орёт дурниной! Мамаша его психиатрическая подлетит к нему, на волдыри дует, по головке Пал Аркадьича гладит… Умора! Сам же в тую крЯпиву залез! Никто не ташшыл! Вот так и прожил всю жизнь, дурак дураком. Бухгалтером работал на макаронной фабрике. Я, говорит, за всю свою сознательную бухгалтерскую жизнь ни одной чужой копейки ни разу не взял! Ну, не дурак? Нашёл чем гордиться! Не взял он! А кто ему дасть-то?

Зато супруга евоная Евгения Марковна – совершенно благородная женщина. Что вы! Приятная во всех отношениях и деликатности просто неимоверной. Но всё равно имеет один недостаток: обожает телевизионные передачи на медицинскую тему. И не просто обожает, а свято верит всему в этих передачах сказанному и показанному. Ну, не дура, а? Там же, в тиливизире, всё за деньги! Там тебя так залечут – квартЕру продавать придётся, чтобы расплатиться за ихние ненавязчивые медицинские услуги!

Дочурка же ихняя, Верочка, супруга, стало быть, Сашеньки – этакая тростиночка на ножках-былиночках. И глазки у неё всегда почему-то грустные-грустные. Словно хочет спросить чего или попросить об чём, но стеснительность наглеть не позволяет… Она – педагог. Танцы преподаёт в закрытой школе для особо одарённых блатных детишек. Видела я этих «особо одарённых»… Молодые слоны с широченными мордами и вот такими загривками. Наверно, каждый день каши жрут. С бутидродами и ананасами… Зато все как один – из очень приличных семей. Из бизнесменовых, депутатовых и чиновниковых. Зачем им эти танцы? Их надо с самого младенства искусству успешного воровства обучать, чтобы они, позвзрослев и возмужав, своих папашек с мамашками сменили на ихних боевых заворуйских постах! И чтобы при них, так же, как и при папашках с мамашками, цвела и пахла страна родная, и не было бы больше никаких других забот! При чём тут танцы?

А сам теперешний глава семейства, Сашенька – совершенно выдающаяся личность! Он на космическом «почтовом ящике» служит, в строго секретном отделе. Сашенька – изобретатель. Ракеты изобретает. Или пулемёты с ядерными боеголовками. Или какое другое убийственное оружие, угрозу миру на планете Земля. Интеллигентнейший человек на скромной космической зарплате. Всё чего-то думает, думает, думает… Обмозговывает коварные планы вооружений и разрушений… Бывает, подойдёшь к нему тихонечко сзади, плюнешь в ухо – а он вздрогнет испуганно, отшатнётся, глаза округлит и почему-то шёпотом спрашивает: а? Что? Вы чего хочите? А ты ему в ответ тем же интимным шёпотом: Александр Павлович! Ответьте на вопрос: а заправлены ли в планшеты космические карты? Он как услышит, глазёнки у него от удивления прямо на лоб вылезут – и он опять: а? Извините, я не совсем вас понял тактически и стратегически! Ну, как на такого сердиться? Таких можно только по ихним космическим головкам гладить, успокаивая ихний гениальный разум!
Нет, мышления-то он, может, и космического, а вот придурь у него наша, совершенно земная! Перед Новым Годом смотрю – тошшыт чего-то. Здоровое такое, с виду непонятное. Вроде как комод. Подхожу ближе, смотрю: нет, не комод. Чего-то вроде плиты. Спрашиваю, конечно: чего скоммуниздил-то? А он мне: это – музейный экспонат. Кусок деревенского плетня. Помещение краеведческого музея какие-то ухари то ли под казино, то ли под публичный дом насовсем арендовали, а экспонаты им и нахир не нужны. Вот и раздают всем желающим. Мне плетень достался. И смотрит так победно, как будто ему мешок золота те публичные ухари подарили. Что тут скажешь? А что тут можно вообще сказать? Это называется «Картина Репина «Приплыли»! И накой ему нужен этот плетень? У их же вокруг домУ – штакетник!

А дочка ихняя, Илоночка – прямо писаная красавица! Губки бантиком, ушки – ёжиком, жопка – с кулачок… Одно слово: залюбуисси! Она, как училище своё медицинское закончила, сразу замуж вышла за лейтенанта одного. У них же прям рядом с училищем, прям за ихним медицинским забором, военные стояли, с большими железными пушками. Вот она, Илоночка-то, прямиком туда, за забор, и выстрелила…
Нет, хороший лейтенант оказался, ничего не скажу! Кудрявый такой, всё носик свой востренький платочком вытирал и губёнки поджимал… Но через год рассталися. Оказался несостоятельным в половом отношении. Разное говорили. То ли с самого детства у него чего-то там не так срослось, то ли ему в училище на его мужчинский аппарат во время физкультуры штанга упала… Да, такая вот интимная трагедия…. Ну, Илоночка недолго горевала. Она через месяц за лейтенантского командира вышла. За товарища полковника. Вот тот оказался настоящий неутомимый герой! Пахал Илоночку как Наполеон Кутузова на Бородинской битве! Она, бывалочи, идёт по улице – аж шатается вся от пережитой постельной усталости… Да…. Через полгода тоже расстались. Полковник хоть мужчина был в самом соку, но Илоночку раз в неделю регулярно метелил. Что поделаешь, темперамент такой! Героический и неугомонный! Мирно жить никак не мог! Обязательно надо было кому-нить морду начистить – а чего ему возразишь? Полковник же! Не лейтенант! Жизнь знает! Три звезды – и все сияют!
Так что сейчас она с кучером сожительствует. С Санькой, тоись, Кучеровым, нашим парикмахером из парикмахерской номер восемь. Санька не дерётся, нет! Он вообще парень мирный. Тока пьёт, собака, горькую. А как выжрет – начинает: «Куда пошла» Чиво? Ты кого на куй послала, подстилка офицерская?» А потом заплачет так жалистно и в койку сваливается, отдыхать. Такой человек! Зато парикмахер – золотые руки! Если они у него не трясутся, то такую деньгу заколачивает – будь здоров! А когда трясутся, то какие уж тут деньги… Чего ж поделаешь: каждый, ка говорится, человеческий индивидуум имеет полное конституционное право на свои маленькие невинные слабости!

Зато сынок ихний, Васенька – настоящий маленький подлец. Чуть зазеваешься или отвернёшься, он тебе тут же или в суп плюнет, или на спину харкнет. Слюнные железы у него с рождения развиты слишком чрезмерно. А вчера к ним захожу, а он порнографический журнал разглядывает. Ему ещё и пяти лет нету, а уже, вишь ты, интересуется! Вырастет – вот вам и готовый сексуальный маньяк! Даже объяснять ничего не надо! Он уже сам всё знать будет! Без посторонней помощи! Говорили же этой дуре Верочке: сделай аборт! Зачем он тебе нужен в такие молодые годы! Нет, упёрлась: хочу ребёньчика! Своенравная! Вся в мамашу свою интеллигентную… Вот и родила. Вот теперь и куёхтайся. Вырастет – передачи ему в тюрьму замучаешься носить. Ума-то нету…

А когда они садятся на терраске обедать, то к ним все мухи с помойки слетаются. Здоровые такие, зелёные! У них помойка прям за забором. Общегородского значения. Там долететь-то… И, представляешь, ныряют к ним прямо в суп! А они – ничего. Привыкли. Даже не морщатся. Ложками их по краям тарелок отгребут и питаются. А Пал Аркадьич и того хлеще. Ему если с супом какая в рот попадёт, то он её обсосёт, а уж потом выплюнет. Мясо, говорит, оно и есть мясо. Шутник, гребёныть… Я как увидела, меня чуть сблювать не стошнило! Старый маразматик. А ещё бухгалтером работал на макаронной фабрике! Глаза у него такие тусклые-тусклые… Как у варёного судака. Скоро, наверно, помрёт. Ему уж, наверно, лет сто.

– А вообще-то как живут?

– Как? Нормально, как… У нас на улице все так живут. Никто особо не выделяется. Да и накой? Кого удивлять-то этими выделениями?