Дуська Левкина – законченная дура. Встречаются такие, чего ж поделаешь… Она как распсихуется, сразу орать начинает, что какие же мужики – козлы. Козлы… А сама, можно подумать, царевна Нефертитя! Ума-то нету…
Дуське сорок восемь лет и из эти сорока восьми почти тридцать она работает на нашем цемзаводе. Начинала простой отсыпщицей, потом – оператором в цехе обжига, а сейчас, уже лет пятнадцать, ударно трудится сменным контролёром в цехе отгрузки. Место самое что ни на есть хлебное и жирное, только ушами не хлопай и мозгами шевели хоть самую малость. Но соображай, прикидывай кое-чего к носу! Я вообще удивляюсь, как такую чучундру, как эта колбаса, начальство на такое место поставило! Ведь здесь же натурально озолотишься, если, конечно, работать будешь с умом и сообразно обстоятельствам! Но эта…ударница коммунистического труда, двадцать пять процентов к плану… разве она такие элементарные вещи понимает! Водилы цементовозов, которые приезжают на погрузку, чуть ли не в открытую заявляют: иметь дело с этой… которая с красной мордой, передовица-ударница, мать её за ногу… да ни в жисть! Мы лучше здесь, на заводской площадке, лишний день проторчим, но только чтобы на загрузку попасть не в её смену! Потому что ненормальная! До каждого килограмма всё считает-учитывает, как будто этот грёбаный цемент – её персональный! Уж сколько раз к ней подкатывали, сколько раз предлагали: отверни от весов глазыньки-то свои поросячьи, подпиши наряд, дура – и получи за понимание прямо из наших трудовых мозолистых рук! Пойми, не совсем психически нормальная: все же люди, все – человеки, всем жить надо – и, конечно, не на одну лишь голимую зарплату! Ну, договорились? Что? Не поняла и понимать не желаешь? Да, дела… Тяжело в нашей деревне без большого железного нагана…
Нормальный человек, конечно, после таких слов всё правильно бы понял, вошёл в положение, стал бы как все – но это нормальный! Это не психический! И это, понятно, может быть кто угодно, но только не Дуська! У неё, ударницы-стахановки, всё наоборот: упрёт свои корявые руки в свои мерзопакостные бОки, жало своё расщеперит, ноздри раздует – и давай: а-а-а-ф! Подкупить меня хочите? Не выйдет! Я – честная женщина! У меня не пройдёт! Ну и прочие разные глупости… И кто она, скажите, после этого?
Понятно, что у такой удивительной дуры мужика нет и быть не может. Какой ещё мужик? Это даже смешно! Мужик – он же тот же ребёнок. Его и холить надо и лелеять, и «четвертинку» после баньки поставить, и пятки ему его поганые перед сном почесать, а если в лоб заехал, то молча утереться и даже радостно улыбнуться: спасибо, милый, поучил кулаком уму-разуму дуру недалёкую… Ага! Щас! Дуьска поставит тебе «четвертинку», почешет и утрётся и улыбнётся! Она сама кого хочешь так причешет и умоет, что согласишься всю жизнь непричёсанным и неулыбчивым ходить, лишь бы эта ненормальная до тебя даже и не дотрагивалась! Вот поэтому в гордом одиночестве и сыночка воспитывает, своего ненаглядного Гришечку. Тот, хоть и лопоухий, и «метр с кепкой», но тоже развит не по годам. За родную мамашку любому в глотку вцепится. Во семейка! И от кого она его только настрогала? Да от кого – от залётного молодца! Строганул и смылся! Какой же нормальный с такой… Кларой Целкин тире Розой Люксембург долго выдержит? Если только тоже такой же… наглухо задвинутый в своих ненормальных честности и принципиальности!
Ей уже и не улице сколько раз говорили: ну, нельзя же так, Дуська, сегодня жить! Все воруют – и ты воруй, не выпадай из коллектива! Чего выёживаться-то перед всем благородным обществом? В конце концов, не мы такие – жисть такая. Сейчас кто ворует, тот и честным себя считает!
А она – нет! Опять хавалку свою раззявит, и давай по новой: я – честная женщина! Я лучше корки плесневелые буду жрать, но останусь порядочной! Отстаньте вы все от меня с вашими криминальными соблазнами! Ну, и так далее, и всё в том же духе… Ума-то нету! А если нету, то откуда его взять?
А тут как-то иду мимо рынка, смотрю – она, Дуська! Капустой квашеной торгует! И рядом шнырь её, распрекрасненький Гришенька! Стоит, глязделками своими – морг, морг! Привыкает к торгашеской жизни! Они же до этого сроду не торговали, а сейчас, видать, припёрло!
Здоров, говорю. Дуська! Значит, торгуешь слегка? Решилась, значит?
Ну, спросил и спросил. Чего тут такого-то? Обычный житейский вопрос! Сейчас все торгуют, бизнес называется! А она тут же, моментом вся побурела, и глаза стыдливо так отвела, словно я её за руку поймал за чем-то совершенно неприличным. Но деваться некуда: подняла личико.
Торгую, отвечает, Гришенька коньки просит роликовые, вот и приходится.
А чего ж, отвечаю ей. Ты ж не ворованным торгуешь – на самоличном огороде выращенным! Берут?
Берут, говорит. Чего ж не брать? Я ж её клюковкой сдобрила, для ядрёности… И смотрит выжидательно. Дескать, ну, чего тебе ещё от меня, такой честной и принципиальной, надо?
Купил я у неё пакет. Домой пришёл, соточку нолил, выпил, закусил – ядрёная капустка! Самое оно! Ей, Дуське, вот чем надо заниматься-то – торговлей капустной, а не на цемзаводе работягам кровь портить! Ума-то нету…