Я проснулся, встал, умылся, позавтракал и подошёл к окну. Погода была пасмурная, но это не огорчало и не останавливало в стремлении к плодотворному труду. Когда с самого с ранья хочется творить, то энтузиазм не знает преград и просто-таки перешкаливает все мыслимые и немыслимые пределы. О чём писать – тоже не проблема: если голова свежа и восхитительно пустынна, то подойди к окну, пронаблюдай картину уличного бытия и зафиксируй увиденное на бумаге. Шедевр вряд ли сочинишь, но в любом случае почувствуешь, прочувствуешь, осознаешь и самоудовлетворишься. Итак…

Вот сосед Григорьев. Он идёт домой после честно отработанной ночной смены. По пути он зашёл в привокзальную пивную, где удачно освежился ста пятьюдесятью граммами, кружкой пива и скушал бутерброд с селёдкой или разогретый в микроволновке буфетчицей Лорой беляш. Сейчас ему хорошо, поэтому Григорьев беззвучно открывает рот. То ли он зевает, то ли ему хочется спеть, но он не решается к исполнению по причине скромности и врождённой застенчивости. Сейчас он придёт домой, нажрётся супу с фрикадельками и тушёной капусты, после чего завалиться спать. Сон его будет крепок и чист, потому что Григорьев честно отработал свою заводскую смену, и, как всегда, перевыполнил производственный план на двадцать процентов от запланированного заводским начальством. Григорьев – абсолютно счастливый человек, не подвергающий жизнь никаким морально-этическим сомнениям или паче того – душевным метаниям. На выборах он всегда голосует за коммунистов, потому что непоколебимо верит в торжество ленинских идей, несмотря ни на что и не веря конкретно никому персональному.
А вот из переулка выбежала кошка рыжего окраса и средней упитанности. У кошки откровенно наглая морда. Это кошка всё того же передовика и любителя фрикаделечного супа и тушёной капусты, товарища Григорьева. Она, как и её великолепный хозяин, отличается цельностью натуры, тоже никогда не испытывает никаких душевных сомнений, поэтому сейчас уверенно держит курс в направлении нашей уличной помойки, на которую ларёчница Зинка по распоряжению городской торгинспекции опять выбросила просроченные продукты питания. Уж сколько раз ей говорили, чтобы не пользовалась нашей помойкой, потому что на ней и без неё, Зинки, хватает всякого гавна, но этой торгашеской проститутке хоть кол на голове теши! Вот она, демократия в действии и всей своей ужасающей красе! Вот оно, звериное мурло ларёчно-рыночных отношений! Всё им, рыночникам, по барабану! Личная выгода прежде всего! Так что ларёк придётся беспощадно сжечь. Тем более, что ночи стоят тёмные, что гарантирует полную безнаказанность от правоохранительных органов. Вот уж тогда похлопает эта Зинка своими нахальными и тупыми гляделками!

По телевизору передают волнующую новость на хроническую злобу дня: курс валют. Доллар опять падает, а евро – наоборот. Вопрос: зачем лично мне всё это надо? Да пусть все они хоть до смерти упадут и разобьются или, наоборот, поднимутся так, что улетят к ипеней маме! Наш рубль – вот нерушимая основа всей нашей успешно загнивающей экономики! «Жила бы страна родная, и нету других забот!». «Мне хлеба не надо – работу давай!».

А вот по направлению к трамвайной остановке гордо шествует Вова Семенной. Вова имеет шествует, и именно гордо, потому что на лице его прямо-таки вычеканены деловитость, значимость, и беспредельное уважение к себе, любимому. Вова учится на успешного менеджера и параллельно является лидером некоей молодёжной организации некоей навечно правящей партии. В перспективе он рассчитывает стать крупным государственным, общественным или политическим деятелем (для чего и полез, и пролез в эти самые лидеры). Каким из этих троих он станет – Вове всё равно. Главное, что деятелем, и главное, что обязательно крупным! На возражение своего папаши, потомственного пролетария Ивана Денисовича Семенного, что, дескать, «хватит, Вовка, дурью маяться, шёл бы учиться на токаря. Они сейчас о-го-го по скоку заколачивают, дубина ты стоеросовая!», Вова отвечает гордо и независимо: а клал я, беспросветно дорогой папаша, большой и грязный на этот ваш вонючий завод ( произносится с обязательным акцентированием на слове «ваш»). Вова совершенно не прав: завод принадлежит не его папаше Ивану Денисовичу, потомственному пролетарию, заработавшему себе лишь большой горб на этом самом заводе, а какому-то хитро-мудрому израильско-австралийскому банку. Банк имеет очень мутное и наверняка уголовное прошлое, настоящее и будущее, что, однако, не мешает заводу числиться флагманом отечественного машиностроительного производства областного масштаба. На выборах Вова всегда голосует за правящий класс и его замечательный авангард – навеки правящую партию. Она, Вова, молодец, Он – надёжный оплот нашего общего будущего. Если его вовремя не остановят, то он обязательно станет тем ещё деятелем.

А вот около аптеки остановилась грузовая машина с цистерной. Кабина у машины синего цвета, цистерна – жёлтого, и по жёлтому ядовитой зелёной краской выведено крупными буквами – «МОЛОКО». Машина появляется здесь, у аптеки, каждый день, она привозит то, что написано на цистерне, из бывшего совхоза имени бывшего имени Первого Мая, а ныне – совершенно загадочной, возможно, даже засекреченной организации, которая и называется пугающе-загадочно: «СЗАО «Победа демократии». Правда, от того, что молоко из советско-первомайского стало засекреченным и победно-демократическим, качество его ничуть не улучшилось, и народ после его употребления в пищу, как и прежде, нещадно дрищет, но всё равно покупает, потому что этот первомайско-демократический продукт, как говорил академик Мечников, «изумительная пища, приготовленная самой природой», дешевле магазинного на целых пять рублей, не считая посуды.

Кстати, об аптеке. Это просто-таки замечательное по своей полезности фармацевтическое учреждение! Четыре года назад сосед Проша приобрёл там просроченные китайские гондоны, в результате чего стал счастливым отцом очаровательных мальчиков- двойняшек, которые уже пробуют курить и ругаться матом. Вывод: в каждом противозачаточном минусе обязательно имеются свои несомненные демографические плюсы.
И кстати, о вечном: на выборы Проща ходил при Советской власти, когда в буфетах на избирательных участках продавали дефицитное бочковое пиво. Сейчас пиво не в дефиците, поэтому на выборы Проша кладёт всё тот же универсальный большой и грязный, который кладёт на папашин завод будущий деятель Вова Семенной.

Неожиданно вспомнился детский стишок:

– На суку сидит ворона,
Не добросить кирпичом.
Не везёт мне в этой жизни
Ни при этом, ни при том.

А вот справа, за забором, начинают раздаваться резкие характерные звуки. Это сосед Василий начинает рубить дрова, чтобы топить печку. Он жадный, этот Василий. Он пожадничал восемь лет назад провести в дом газовое отопление, поэтому вынужден сейчас заниматься этой ежедневной рубкой, что не доставляет ему никакого ни морального, ни физического, ни эстетического наслаждения. Поэтому делает это он с таким ожесточённым видом, словно рубит не дрова, а человеческие головы. Этот Василий, он такой противоречивый! От него всего можно ожидать. На выборы он не ходил даже при Советской власти, чем навевал на очень нехорошие мысли и совершенно неутешительные выводы.

А вчера бабка Евстифеиха сказала, что с первого числа опять подорожают макароны. Макароны с тушёнкой- мировой закусон. Масса витаминов и сто процентов жирности – и вот теперь это очередное подорожание. Натурально озлобляют народ. Как жить? Чем закусывать?
Что касается всенародных выборов, то бабке Евстифеихе всё равно кого выбирать. Она ставить крестики всем подряд, призывая таким оригинальным способом к торжество идей всеобщих дружбы, мира, поголовного братства и точно такого же бл..дства на всей земле.
Хотя верить этой полоумной Евстифеихе чревато. Например, месяц назад она заявила, что дед у неё был начальником железной дороги, по которой ездил какой-то государь император, и вообще она лишь по паспорту простая как три копейки Евстифеева Марфа Петровна, а на самом деле – польская графиня Катаржина Бобаска, и имение у неё есть под городом Львовом. Нет, вы поняли? Катаржина! Ума-то нету… Её бы надо сдать в психиатрическую больницу для опытов и соответствующего улучшения состояния психического здоровья, а то молотит невесть что… Может, она и насчёт макарон наврала. С этой графини станется! Они, графини и графины, все такие… усадебно- макаронистые!

Я отхожу от окна и сажусь за письменный стол. Сейчас надо всё записать, потом можно выпить стакан кефира и улечься на диван, который за древностью лет и дряхлостью состояния собираюсь выкинуть уже лет пять, а то и больше, но не выкидываю, потому что в его выпуклости и продавленности очень удобно укладывается моё бренное тело, и на котором так приятно-дремотно лежится и думается о творческом, о вечном, о неизбывном и романтическом… Например, о выборах, задерись они в качель!