Витька Спиридонов терпеть не мог песню про «ах какуя женщину, мне П такуя!». Он вообще не любил песен про озабоченных, а вот про «такуя» просто ненавидел – и словно в издёвку, её каждый час крутили по заводскому радио, в перерывах между заводской и городской информациями. В такие моменты Витька даже глаза закрывал и мысленно представлял, как радостно лупит этого противного, тоскующе-приторного певуна разводным ключом по его набриллиониненной певческой голове. Певун представлялся ему рыхлым, жирным, с тройным подбородком, маленькими, проныристыми, поросячьими глазками и блудливой котовской мордой. Очень достойный тип для разводного ключа! Лучше и не надо! Витька повидал таких, когда служил в армии, при штабе округа. Те, правда, не пели. Те молча воровали. А когда для сброса напряжения всё же нажирались, то исполняли хором песню про мужественных офицеров из одноименного фильма с Юматовым и Лановым в главных ролях. В такие моменты, эти обожравшиеся заворуи в погонах наверняка представляли себя действительно этими самыми мужественными защитниками Родины. В общем, выглядело это до того комично, что даже смеяться не хотелось.
Сам Витька после армии вернулся на родной тепловозостроительный завод, и сейчас у него был уже пятый токарный разряд. На работе его ценили, уважали и боялись, что уйдёт: токари в наше время – на вес золота, а хорошие, серьёзные, с высокими разрядами (а пятый – это высокий. Выше только шестой.) – вообще в цену бриллианта. Витька это, конечно, знал, и хотя уходить никуда не собирался, но научился многозначительно хмурить брови и при разговорах с начальством так же многозначительно поджимать губы. Да, времена изменились, причём самым недиковинным образом, и если раньше работяга угодливо ломал шапку перед тем же начальником цеха или даже выше, то сейчас, наоборот, те вежливо-угодливо поддакивали этому «гегемону-пролетарию». А куда денешься? Начальников-то как собак на помойке, а настоящих работяг раз-два и обчёлся. И если начальник, потеряв своё тёплое место, ещё здорово почешется, прежде чем найти другое, такое же «тёплое», то за нормальным работягой (только свистни!) сейчас очередь из тех же начальников выстраивается. Соблазняют и жильём, и всякими льготами, а про зарплату и говорить нечего – горы золотые наобещают, и – главное! – редко кто обманывает, потому что нет никакого резона: работяга тут же пошлёт тебя на три известные буквы, и в другое место уйдёт. И сиди тогда, соси лапу за такой опрометчивый, совершенно непродуманный шаг.
Впрочем, всё это бытовая лирика, и форсил Витька больше именно для этого самого форсу, потому что цех свой он любил, здешних ребят-товарищей тоже, а начальник цеха Иван Назарыч был мужиком хотя слегка и нудноватым, но всё-таки правильным и почти непьющим, что во все времена было для русского мужика большой редкостью. Нет, всё было бы нормально и просто замечательно, если бы не эта моментально портившая всякое благостное настроение «озабоченная» песня…
Серёгу Цыпляева он встретил случайно, в привокзальной пивнушке, куда время от времени заходил «освежиться» после рабочей смены. Витька увидел впереди в очереди знакомую плешь с аккуратно постриженными рыжими волосами на висках и нижней, ещё не оплешивленной части затылка и сразу узнал: ну, конечно, Серёга! Вот уж действительно «сколько лет, сколько зим!».
Знакомы они были давно, ещё с босоногого детсадовского детства, и в школе учились в одном классе, а вот после школы их пути разошлись: Витьку загребли в армию, а Серёга армии сумел счастливо избежать, поступив в местный педагогический институт. После возвращения Витьки из «непобедимой и легендарной» прежняя дружба у них почему-то не заладилась, хотя при редких случайных встречах они по-прежнему хлопали друг друга по плечам и даже обнимались. Серёга – это Витька узнал случайно и совсем не от него – сейчас работал на их заводском радио и, опять же по слухам, занимал там какую-то хотя и не самую крупную, но всё же начальственную должность.
– Здорово, Серёга! – нарочито громко и нарочито весело крикнул Витька. Серёга, ещё не повернувшись к нему, вздрогнул спиной. У него ещё с детства была такая трусливая привычка: вздрагивать, когда его неожиданно, а к тому же и громко окликали.
– Да ты не узнал, что ли? Это я, Витька!
– А, это ты.., – на серёгином лице мелькнула тень непонятного разочарования. – Здоров, здоров… сколько, как говорится, лет…
Расположились в углу. Серёга выглядел благородно утомлённым, как и полагается творческой личности по окончании рабочего дня.
– С бодуна? – напрямую спросил Витька.
– Кто? Я? – благородно возмутился Серёга. Дескать, это вы, заводские работяги, пьёте не просыхая, а я хотя и вынужден трудиться вместе с вами на одном предприятии, но, тем не менее, человек интеллигентный, член общества. Мне с бодуна быть не положено.
– Серёг, вот я каждый день слушаю наше заводское радио… – начал Витька.
Серёга, услышав это лирическое признание, иронично хмыкнул: дескать, слушает он! Надо же! Делать тебе, Витя, не хрена, если слушаешь всякую лабудень…
– … и вот ты мне скажи, – продолжил Витька, вроде бы и не замечая этой иронии. – За каким вы эту поганую песню постоянно крутите?
– Какую?
– Такую. Про «мне П такуя!». Неужели у вас нормальных нет?
– Если крутим, значит, рейтинг, – непонятно объяснил Серёга и шумно отхлебнул из пивной кружки.
– Понятно, – кивнул Витька. – А если по-русски?
– Значит, пользуется у слушателей устойчивой популярностью.
– Тогда и слушатели ваши такие же уроды, как и вы сами! – усмехнулся Витька. Его всё-таки задела эта показушная серёгина заносчивость.
Серёга согласно кивнул: а кто же ещё? Конечно, уроды! Вроде тебя.
– И долго вы это… Долго вы её ещё крутить собираетесь?
Серёга пожал плечами: а я откуда знаю? Как исчезнет этот самый рейтинг, так и перестанем.
– И вообще, Вить.., – и Серега опять иронично усмехнулся. – Ещё Чехов сказал, Антон Палыч, что Россия – страна казённая. В ней возмущаться бесполезно.
– Ну, и к чему ты мне это сказал? – всё же обиделся Витька.
– А к тому, что никого твои претензии и пристрастия совершенно не чешут. А то ишь ты, «не нравится мне!». Да мне, может, много чего у нас не нравится – и чего? Кого это чешет, кроме меня?
Пару минут постояли молча, отхлёбывая из кружек и смотря через окно на улицу.
– Серёг, а вот скажи.., – и у Витьки загорелись глаза. – А есть у вас такая? – и негромко напел. – «Скакал казак через долину, скакал в неведомы края…». Есть?
– Надо в музыкальной картотеке посмотреть, – ответил Серёга. – А зачем тебе? Нравится, что ли?
– Ага, – признался Витька. – Нравится. Очень. Её ещё мой дед покойный пел. Во песня, а Серёг? Ни с каким «мне П такуя» не сравнить.
– Да чего ты приканителился к этому г.вну? – усмехнулся Серега. – «Мне П такуя, мне П сякуя!». Плюнь и разотри! Делов-то!
– Да я пробовал, – сказал Витька. – Не могу. Пристала как репей.
– Это уже не репей, а чирей! – заржал Серёга. – Мне бы твои, Вить, заботы!
Они вышли из пивнушки. Начинался легкий летний тёплый дождь.
– Надо в выходные в Бояркино съездить, – сказал Витька. – Теперь грибы должны пойти. Не желаешь?
– Если только в воскресенье, – ответил Серега. – В субботу работаю. Записываем молодые заводские музыкальные таланты., – и вздохнул. – Все поют, все пляшут – никто работать не хочет… Ты как насчёт воскресенья?
– Договорились, – согласился Витька.
– Тогда я тебе в субботу вечером позвоню. Телефон прежний?
– Прежний.
Они пожали друг другу руки и разошлись. Сквозь тучи неожиданно выглянуло весёлое летнее солнце.