– Надо одну бабку отнести, – сказал Саня. – Поможешь?
Был месяц май, светило солнце, и на улице стояла такая благодать, что даже помоечные кошки не вызывали привычного раздражения. Хотелось любви и пива и совершенно не хотелось никуда никого носить.
– Вовкину, – пояснил Саня. – На Щуровское.
Вовка был нашим общим знакомым, работал шофёром на заводском «Икарусе», выпивал умеренно и был уже третий раз женат. Хороший парень. Свой, как говорится, в доску.
– В ней весу как в овце, – продолжал уговаривать мой давний товарищ. – Да мы с тобой вообще только крышку понесём. Сам гроб другие алкаши потащат.
Вообще-то, на этот намёк – « другие» – можно было и обидеться, но, повторяю, солнце, благодать… Да и какой смысл обижаться на сермяжную правду жизни?
– Тем более, что ты в отпуске, делать всё равно нечего, меня тоже с работы выгнали, – продолжал он с непонятным упорством. – Ну, чего?
Я молчал. Действительно, отпуск… Картошку, что ли, посадить? И опять вопрос: зачем? Затем, чтобы есть. Есть, чтобы пить… пить, чтобы жить… жить, чтобы… Философия!
– … а прямо с кладбище – на поминки. Вовка в «Зеркальном» зал снял на два часа. За два часа-то – о-го-го! (Чего «о-го-го»?) И вообще, когда ты ещё в «Зеркальном» побываешь?
«Зеркальный» – это ресторан. Считается одним из самых дорогих в городе, поэтому ходят туда исключительно жулики или очень ответственные лица. Для поминок – скидка. Двадцать процентов.
– Значит, завтра в два, у морга, – совершенно правильно расценил моё молчание Саня. – Ты только это… чего-нибудь тёмненькое надень. Не на свадьбу же, сам понимаешь…

На следующий день, без пяти два я подходил к городскому моргу. Саня был уже там, Вовка – тоже.
– Я же сказал: придёт! – почему-то обрадовался Саня, обращаясь к Вовке. Вовка кивнул: конечно, придёт. Он всегда приходит. Чего ему не приходить-то?
– А чего, мы втроём, что ли? – спросил я. – Больше никого не будет?
– Справимся, – успокоил меня Саня. – Бабка худенькая. Не тяжелее овцы.
( Далась ему эта овца! Можно подумать, что он когда-нибудь таскал этих самых овец!)

Лицо покойной было похоже на сморщенное печёное яблочко, только что вынутое из духовки. Саня не обманул: бабка была действительно маленькой и худенькой, чего не скажешь о гробе, внушительный вид которого вызывал робость и почтение. В таких произведениях ритуального искусства принято хоронить или заслуженных бандитов, или номенклатурных персон среднего и выше рангов.
-Фанерных не было, – пояснил Вовка. – Пришлось этот брать, из досок. Между прочим, мейд ин Италия.
Мы с Саней с уважением уставились на иноземную домовину.
– Сколько же стоит? – спросил Саня.
– Нормально стоит. Для бабки – не жалко. Хорошая была. Сколько раз я у неё по молодости деньги занимал – и каждый раз без звука. Иногда и без отдачи – а она и не спрашивала. Жалистная старушка. Всех жалела.
– А чего это она улыбается? – шёпотом спросил Саня, подозрительно глядя на покойницу.
– Я откуда знаю? – равнодушно пожал плечами Вовка. – Да ей-то уже всё равно. Ты может, тоже улыбаться будешь. В своё время.
Саня, обидевшись, набычился. Хотел что-то сказать, но Вовка толкнул меня в бок: давайте, берёмся. Некогда бабкину улыбку обсуждать. Чай, не Мона Лиза.
Мы схватились за края. Общий вес груза тянул на целую отару.
– Из сырых, что ли, сколачивали? – закряхтел Саня. – Халтурщики. А ещё иностранцы. Жулики!
-Сейчас самый сезон, – пояснил Вовка. – Гробы влёт идут. Мне один знакомый доктор из Белоомута рассказывал, что у них каждое лето прямо на огородах старики и старухи дают дуба каждую неделю. Полют какие-нибудь грядки – и тырь! Прямо носом в огурцы. Солнечный удар. Сливайте воду.
– Так что смотри! – почему-то предупредил он Саню. – Будешь огурцы полоть – особо не увлекайся. А то запросто.
– Чего запросто-то? – опять запетушился Саня. – Чего всё я-то?
– А то и запросто. И даже понять ничего не успеешь, как уткнешься.

Наконец, мы затолкнули гроб в машину.
– Перекур – и поедем, – решил Вовка и достал из сумки бутылку.
– Жарко.., – малодушно колеблясь, сказал я. Мужики посмотрели на меня с непониманием и удивлением.
– Делов-то… – пожал плечами Саня. – А помянуть надо. По глоточку. Чтоб всё по-людски.
Аргумент был железобетонно непробиваемым. Я взял в руку стакан. «Глоточек» оказался граммов на сто пятьдесят, не меньше, но в такой момент – и мелочиться? А Вовка жадным никогда не был, всегда наливал щедро, от души.
Из кустов, что росли вокруг морга, вынырнул вполне определённой социальной принадлежности тип. По его ищущему взгляду было понятно: желает помянуть. Вовка налил и ему. Тот выпил и, ничего не говоря, ускакал обратно в кусты.
Ты всем-то не наливай, – дружески предупредил Вовку Саня. – Такие ухари здесь специально с самого утра пасутся.
– Да ладно! – легкомысленно отмахнулся Вовка. – Жалко, что ли. Пусть освежится. Тоже человек.
Саня хмыкнул. Он был сторонником справедливого распределения жизненных благ и презирал иждивенцев.

У подъезда стояли три тётки в тёмных платках. У них были неприязненно-тревожные взгляды. Чем-то неуловимым они напоминали солдат, готовящихся заступить в почётный караул.
– А где мужики? – спросил Вовка. Одна из тёток (оказалось, бабкина племянница) злобно фыркнула.
– Я бы таких мужиков… Похмелились и смылись. Сказали: пивка попьём. Уже минут двадцать как нету. Тоже мне, наняли… – и захотела сказать очень неприличное слово, но другая тётка её вовремя одёрнула.
– И чего делать? – растерялся Вовка.
– Чего… Хоронить, чего! Не назад же везти!
– Да здесь мы., – раздалось робкое из-за грузовика. – Раскудахталась… Уж и пивком не освежись…
– Где вас черти носят? – набросилась на них тётка.
– Сказали же – по пивку…
– «По пивку».., – фыркнула тётка. – Знаю я ваше пивко! Успеете ещё нажраться-то!
– Ты чего, мать? – опешил любитель пива. Он явно не ожидал такого напора.
– А ничего! По-людски надо себя вести, поняли?
Алконавты, осознав своё социальное и общечеловеческое ничтожество, засмущались.
– Ну, чего ты, мать, разгунделась-то? – примирительно пробормотал один из них. – Лопаты где?
– Какие лопаты! Сейчас батюшка приедет. Отпеть надо. Чтоб всё как у людей.
– Так Сергевна вроде партейная была…
– Кто?
– Сергевна.
Тётка энергично повертела пальцем у виска.
– А закапывать мы сами будем? – догадался я.
– С чего ты взял? – спросил Вовка.
– Этот алконавт сказал: лопаты…
– Слушай больше. Не, – и он мотнул головой. – Там свои. Специальные.
– Зарабатывают – будь здоров! – завистливо вздохнул Саня. – У меня сосед хотел устроиться – хрен наны! Очередь! И, что удивительно, не пьют.
– Ага, – охотно согласился я. – За себя льют. Чтоб могильщик да не пил…
– Я тебе говорю! – закипятился Саня («Я тебе говорю!». Он говорит! Мать моя женщина, какой авторитет!). – За место держатся, поэтому и опасаются!
– А если зимой? На морозе?
– На морозе, конечно, можно, – подумав, согласился Саня. – На морозе – для сургеву. И для профилактики опять же. На морозе без водки много не накопаешь.
Он знал, что говорил. Был большим специалистом.
– А сейчас на кладбище можно участок впрок купить, – продолжил он. – А чего? Логично! Ты ещё живой-здоровый, ещё бегаешь-сопли жуёшь, а участок тебя уже дожидается. У меня один знакомый целую сотку купил.
– Куда ему сотка-то? – удивился Вовка.
– Говорю же – впрок! На себя, жену, детей, внуков, родственников.
– Целое общежитие!
– Семейное захоронение, – поправил Саня. – И очень удобно.
– Когда крякнешь, тебе везде будет удобно, – философически заметил Вовка. – Хоть в общаге, хоть в овраге.
– А у меня сосед, Прохоров Василий, себе памятник впрок сделал, -вспомнил я. – Ему там всё написали: и имя-фамилию, и дату рождения и даже чёрточку. Только дату смерти не поставили, потому что он в то время ещё живой был и даже выпивал регулярно. А когда помер, тут же родственники налетели, то-сё, суета-маета, похоронили, а памятник так без даты смерти и воткнули. Вот он теперь и лежит без этой даты. Как вечно живой.
– И к чему ты это рассказал? – прищурился Саня.
– А к тому, что не всё надо впрок делать. Когда-то надо и обождать.

Кладбище находилось в сосновом лесу. Пока мы шли от дороги до могилы, где-то впереди не переставала куковать кукушка. В этом неутомимом куковании можно было усмотреть глумление над здешними погребёнными.
– Песок, – сказал Саня, когда мы добрались, наконец, до места. – Для покойника самое оно. Долго не тухнешь, и червяков нет.
Стоявшая рядом толстая бабища, услышав эти слова, шарахнулась от него, как от чумового.
– А ты откуда знаешь? – спросил я.
– Рассказывали.
– Кто?
– А тебе лишь бы к словам прицепиться! – неожиданно рассердился он. – Умные люди!
-Живые?
Саня обиделся.
Неожиданно откуда-то справа грянул ружейный залп. Кукушка замолчала. То ли испугалась, то ли попали.
– Военного закапывают, – уверенно предположил мой неугомонный товарищ.
– Закапывают собак.
– Опять цепляешься! – вспыхнул он. – Не надо было тебе у морга наливать.
– А ты и не наливал.
– Конечно. Не меня же забирали.
Я непонимающе посмотрел на него. Саня сделал вид, что этого взгляда не заметил.

Стол в ресторане был уже накрыт. По обычаю мы вымыли руки. Официанты, согласно ситуации, изображали неторопливую деловитость и почто родственную участливость.
– О, сервюжинка с хреном! – Саня от удовольствия даже языком прицокнул. – Интересно, сколько стоит?
– А тебе что за дело? – сказал я. – Платить, что ли, собираешься?
– Интересуюсь. Под такую закусь можно и литрушечку запросто уговорить.
Справа сидели три старушки одинакового возраста.
– Отмучилась Сергевна… Ваську-то скоро выпустят?
– Год ещё… Если по этому… как она говорила… условному-досрочному. Это ведь он денег-то прислал. Ну, чтоб гроб хороший, ресторан.
– Откуда же взял? – удивилась одна из них. – Где ж в тюрьме заработаешь?
– Так он не простой вор а этот… ну, который ихний главный… Тиливизер смотришь? Вот там всё как здесь. Только у нас сберкасса, а у них – тоже. Называется «общак». А он, Васька, там популярный… не так – авторитетный… Какой уже раз-то? Третий?
– Четвёртый. Первый раз его ещё маленьким посадили. Он тогда бельё у Моисеихи скрал. Шустрый был. Зачем ему бельё? У ей же трусы пятьдесят восьмого размера.
– Ну вот! Четвёртый! А ты говоришь!
– Я?
– …да у неё все ребяты непутёвые. Что Васька, что Витька, что Верка. И внук вон, Вовка… – и все трое, как по команде, уставились на Вовку.
– Здоровый бугаина, только и знает, что женится…
– Зря ты, Матвевна. Хороший парень. В баню ходит.
– А как идёт из этой бани, то морда – во! Чего они туда, мыться, что ли, ходют? Мыться и ванна есть. Водку они туда ходют хлебать. Всё никак не нахлебаются…
– А кем она была-то? – спросил я Саньку.
– Кто?
– Бабка вовкина.
– Кем… Бабкой, кем… Дома сидела, щи варила. Ей ведь уже под девяносто.
– Что ж она, всю жизнь щи варила?
– Работала, конечно… Кажется, в стальнухе на машиностроительном.
– Да ладно трендеть! Там и мужики-то долго не выдерживают!
– Может, нормировщицей какой… Не на самих же печах! Она чего тебе, Стаханов, что ли?
– При чём тут Стаханов?
– Ну, он же был герой-передовик!
– Стаханов шахтёр, а не металлург.
– Да какая разница… Что там валдохвай, что здесь потей…

В ресторане мы пробыли около часа. Выйдя на улицу, закурили. По-прежнему ярко светило солнце. Наверное, грустно в такой день помирать. Впрочем, жизнь всегда лучше смерти. При любой погоде.
– Хорошо отметили, – сказал Саня и тут же поправился, -… И проводили, и помянули. По-людски. Так и надо.
– Чего надо?
-Чтоб по-людски. Это – главное. Чтоб не как собаку.