(из откровения бывшего инженера «почтового ящика», а нынче — приёмщика стеклотары приёмного пункта номер восемь районной потребкооперации Гаррия Бонифатьевича Гавнощёкова)
Эпиграф:
– Красивых много не бывает! –
( фраза, услышанная автором ниже приводимого текста в привокзальной пивной «Василёк», что расположена в районе Голутвин подмосковной Коломны, где для освежения здоровья и употребления не необходимого, но желательного собирается цвет местных интеллектуалитета, творческих личностей и вообще эстетов, от которых можно услышать как массу интересного и поучительного, так и откровенно глупого и вздорного)
… она сказала, что зовут её Джоан Родригес-Бертолучча, что она дочь то ли боливийских, то ли гондурасских революционеров-подпольщиков и учится в Тамбове, в педагогическом институте, на факультете физической культуры и спорта. Тамбов, конечно, далековат от Латинской Америки, но чему не поверишь в восемнадцать пылких лет? Каким только бредням… Уже, что говорится, по прошествии, когда не стало дороги назад (а с сеновала в те незабвенные советские годы было только две дороги: или в тюрьму за изнасилование. или в ЗАГС для создания крепкой советской семьи), она призналась, что никакая она не Джоан, а Маня, и фамилия её — Табуреткина. И ни в каком «педе» она не учится, а работает расфасовщицей на заводе резиново-медицинских изделий (на «гандонке», как сказала она, не мудрствуя лукаво и тем самым определяя своё подлинное лицо). А родом она, конечно, не из Гондураса и не из Боливии, а из расположенной в тридцати пяти километрах к северо-востоку от нашего города деревни Блюдово, затерянной в бескрайне-дремучих мещёрских лесах. Про нашу деревню даже присказка имеется, сочинённая в глубине веков, похвасталась она и торжественно прикрыв глаза («смежив очи») продекламировала так же торжественно: «Я из деревни Блюдово. А ты, песта, откудова?». И чтобы у меня не оставалось никаких сомнений в серьёзности её намерений, Маня застенчиво улыбнулась и добавила, что если я её брошу, то она напишет в наши институтские партком, профком, комитет комсомола и, персонально, ректору. Что, дескать, я принудил её, простодушную деревенскую девушку, обманным путём вступить в энергичную половую связь в стогу (в смысле, на сеновале). Прошу сделать соответствующие выводы и принять меры принудительного порядка (конкретно: женить). А то как же в таком случае этот его ( в смысле, мой) глубоко аморальный поступок сочетается с Моральным кодексом строителя нашего и вашего общего коммунизма?
И произнеся эту пригвоздившую речь, она снова застенчиво-обворожительно улыбнулась…
И что тут поделаешь? Да, хотелось жить и дышать полной свободной грудью, но есть такое слово — «надо». А то ведь запросто могли вставить по самый, что говорится, по небалуй… Тем более, Мордовия —рядом, лагерей там как грязи… И стали жить…
Сейчас у нас уже пятеро детей, и Манюня опять в положении. Я корячусь на трёх работах (прокормить такую ораву это вам не пивка попить и не в барана чихнуть!). Ничего, кручусь. Стал попивать, на что Манюня реагирует стандартно. А именно, ором. Голос у неё визгливый, чисто жандармский свисток. Когда мне этот её ор надоедает, то я, не мудрствуя лукаво. заряжаю ей прямо в глаз. Когда в правый, когда в левый. Это уж как получается… Импровизация же… Без подготовки… Она сразу успокаивается и грозит написать на меня в милицию (сегодня-то она как называется?). И конечно, не пишет. Какой из неё писатель… Три класса образования… Как её ещё в расфасовщицах-то держат… Хотя куда ей? В инженеры, что ли? Если только человеческих душ…
И уже много лет есть у меня потаённая мечта: поехать на морской курорт (одному!) и наподобие чеховского филолога Гурова познакомиться с Анной Сергеевной, «дамой с собачкой». Закрутить с этой Анютой бешеную любовь, и улучив момент, схватить ейную «каштанку» и изо всех сил шандарахнуть её башкой о какой-нибудь тамошний забор…