Гаррий Бонифатьевич проснулся оттого, что ещё во сне услышал появившийся в коридоре подозрительный шум и этому шуму совершенно удивился, потому что совершенно точно помнил: входную дверь он запирал собственноручно вчера, в десять часов вечера, поэтому ничего, что издавало бы этот самый шум, в коридоре быть не могло. Он открыл глаза, скосил их на будильник и огорчился: время было пол-третьего, так что он вполне мог подрыхнуть ещё три часа. Суки поганые, подумал раздражённо. Пойду, и кто бы там не был, распатроню под орех.
Он поднялся, взял в руку большую резиновую дубинку, шагнул к двери. Открыл её и обомлел: по коридору ходили непонятные люди в кожаных куртках и кожаных же портках. Причём двое из них были с большими собаками (наверняка овчарками), а один — с топором. Они ходили и не обращали на него никакого внимания. Кроме одного. Этот — обратил. А обративши, тут же шагнул ближе. Да что там ближе – практически нос в нос.

— Вы кто? – командным, не терпящим возражений голосом, спросил он.
— Я – охранник. Частное охранное предприятие «Барсук», — малость сробев, ответил Гаррий, но тут же взял себя в руки (ишь ты, «вы кто?». Дед Пихто? А ты кто? Откудова взялся весь из себя такой кожаный? Чего вообще происходит в натуре на подведомственном моей охране пункте? Кино, что ли, приехали снимать? Про лихие революционные годы? Ленин, Дзержинский, Горький Максим, прочие кюхельбеккеры… А чего тогда меня не предупредили?)
– А вы кто? И по ка…
Кожаный, не дослушав вопроса, сунул ему под нос раскрытое удостоверение. Удостоверение было в красной обложке. На обложке была тиснута большая революционная звезда. Гарька успел прочитать: «комиссар государственной безопасности… ранга… Влуппенштокк-Паганини Ааарон Матвеевич…».
Что за бред, подумал Гаррий Бонифатьевич, малость прибалдевши. Комиссар ранга… Влуппенштокк… Какая ещё Влуппен… И тут же мозг пронзила мысль: этот кожаный и есть этот самый Влуппенштокк! Он и есть комиссар! Государственной, грибёныть, безопасности!
— Кино сымаете?- спросил понимающе, но с выражением лёгкой обиды. — А чего меня не предупредили?
— Кто? — прищурился этот Влуппен-Пуппен.
— Чего «кто»? — не понял Гаррий Бонифатьевич.
— Кино кто снимает?
— А я откуда знаю.., — пожал Гаррий Бонифатьевич плечами.– Не я же! Это вы здеся все в кожаны нарядились, собак приволокли, топоры… Только декорации здесь для вашего кина не подходят, — заметил мстительно. — Потому что современные. Одно слово — двадцать первый век! И вообще как вы здесь очутились? — всё же не утерпел, спросил кожаного. – И по какому праву? Вам директор открыл? Своим ключом? А чего он меня не предупредил? Я ж вчера ещё все двери…
Из-за спины Влуппенштокка выскочила рука (это не его, не влуппенштоккова, сообразил Гаррий Бонифатьевич. Это чужая. Чья?), в кулаке которой он увидел развёрнутую бумагу. «Согласно постановлению Совета народных комиссаров…».
— Читайте, читайте! — грозно потребовал Влуппенштокк.
«… комиссия подведомственного отдела народного комиссариата внутренних дел… согласно решению… для размещения крупного рогатого скота… Исполнение доложить замкомвнудел, товарищу Михельсону Вэ Нэ… Подписи… Число…». Число Гаррий Бонифатьевич полностью разглядеть не успел, но первые три цифры всё же ухватил — 192…¸ и хотел было рассмеяться (дескать, ну и штукари эти киньщики! Уже и ксивов себе революционных намастырили!). Но взглянул на кожаного, и смеяться почему-то сразу расхотелось.
— Какой ещё скот? — спросил настороженно.
— Читать не умеете? — опять сощурился этот кожаный наглец. — Неграмотный? Ничего, научим! «Долой неграмотность!». А скот крупный рогатый. Стадо в полторы тысячи крупных рогатых голов. Его уже гонят из Германии через Молдавию. Элитная вуппертальская порода. За каждую особь золотом уплочено. В счёт взаимных поставок согласно Версальскому договору. Наш отряд прибыл сюда, чтобы обеспечить достойную встречу.
У Гаррия Бонифатьевича пошла кругом голова. Вуппертальская порода… Версаль… Молдавия… народный комиссары… золото… колбаса…. Какая колбаса? При чём тут колбаса? Я заболеваю, грустно подумал он. Это всё от портвейна. Чего они в него мешают, собаки?
— Из какой ещё Молдавии? – задал он очередной осторожный вопрос.
– Совсем плохой, — и на тонких влуппенштокковых губах появилась иезуитская то ли улыбка, то ли ухмылка. – Из молдавской! Из какой же ещё?
— Здесь Московская область, — начал объяснять Гаррий Бонифатьевич. – До Молдавии отсюда тыщи вёрст. А вы находитеся на стадионе. Обыкновенном сельском стадионе обыкновенного сельского совхоза имени обыкновенного бывшего Бонч-Бруевича. А сейчас нету никакого совхоза, вместо него — сэзэао «Путь в демократию». Без Бруевича, потому что перестал быть актуальным. Здесь спортивные залы. Штанги, ядры, молоты, копии… Кубки с грамотами. Здесь спортсмены соревнуются, тренируются, а после тренировок портвейном освежаются. Или более горячительными напитками, – и развил тему шире, с углублением в планетарный масштаб. — Сегодня двадцать первый век. Советского Союза уже тридцать лет как нету. Какой скот?
— Что значит какой? — не понял кожаный.
— Да, какой? – и Гаррий Бонифатьевич бесстрашно выпятил грудь.
Кожаный задумался.
— Скотский. Какой же ещё. Золотом уплоченный. По Версальскому, — и по мере объяснения его голос набирал силу и угрожающую мощь. – Вам же в постановлении всё объяснили, товарищ! Чего вы нам здеся воду мутите? Чего вы такой тупой?
Гаррий Бонифатьевич был настольно ошеломлён происходящим, что даже не обиделся на «тупого».
— Они же здесь засерут всё! – вскричал он в отчаянии и ткнул пальцем в угол. — Вон, ваши собаки уже нагадили! Уже без коров! Уже самостоятельно!
Кожаный повернул голову по направлению. Действительно, в углу были навалены две серьёзные кучи. Он опять задумался.
— Ну, всё-то не засерут, — «успокоил» логичным аргументом, и автоматическим движением правой руки поправил висевшую на поясе деревянную кобуру с большим железным пистолетом. – Хотя, конечно, опорожнятся. Животные же. Не люди. Не соображают, где можно серовать, а где нет. Да имейте же, наконец, совесть! — неожиданно набросился он на Гаррия Бонифатьевича. — Как вам не стыдно, товарищ! А ещё считаете себя сельским пролетарием!
— Мне? Стыдно? — разинул рот Гаррий Бонифатьевич.
— Нет. Мне! — рявкнул Влуппен. — А кому же ещё? Так что прочь сомнения, товарищ! Мы же все вместе идём к нашему светлому будущему! — и ткнул пальцем направо. — Эта дверь куда?
— В детское отделение, — пролепетал Гаррий Бонифатьевич. – Школа «Юный спортсмен». Раздевалки, душевые, спортивные классы, помещения для…
— Вот там-то как раз телят и разместим! — продолжил Влуппенштокк радостно. — Подрастающее, так сказать, поколение! Вы не возражаете, Кузьма Минееевич?
Гаррий Бонифатьевич разглядел стоявшего за влуппенштокковой спиной низкорослого пузатенького человека в миленьком металлическом пенсне на чёрном шнурке. Человек был бы похож на обыкновенного бухгалтера из советских фильмов про недобитых буржуев, если бы не такой же, как у Влуппенштока, пистолет на чёрном поясном ремне.
— Племенных, — уточнил толстячок тихо, но твёрдо.
— Именно! – расцвёл совершенно доброй улыбкой Влуппенштокк и от избытка переполнявших его добрых чувств энергично потрепал Гаррия Бонифатьевича за рукав его спальной пижамы.
— Да одеты-то вы как! — вскричал он тут же, словно разглядел пижаму только что. – Где ваша пролетарская совесть, товарищ? И где ваша революционная форма?
— У шкапчике, – прошелестел Гаррий Бонифатьевич, который никак не мог приспособиться с к моментальной смене настроения своего визави. — Мне ещё спать положено три ча…
— Некогда спать, товарищ! (и опять это энергичное трепание рукава). Страна ждать не может! Она ждёт грандиозных свершений! И мы, её карающие органы, никогда не спим! Потому что мы всегда на нашем боевом посту!
Карающие органы, отдалось в мозгу Гаррия Бонифатьевича. Карающие органы… Что за бред? Какие карающие на совершенно мирном стадионе? Крупный рогатый скот… Быки из Германии, проездом через Молдавию… Золотой запас… бухгалтер в пенсне, готовый стрелять… Сирущие в углу коридора здоровенные собаки… Я сошёл с ума, понял он внезапно. Это совершенно точно. Мой ум повредился. Надо меньше пить портвейна. Это не портвейн, а одна сплошная химия. Стопроцентные галлюциногены.

— А вам, товарищ… — и Влуппенштокк наклонился ниже, чем вернул Гаррия Бонифатьевича к происходящей действительности, — … от меня будет персональное задание: лопатой снять с футбольного поля дёрн. После чего тоже лопатой вскопать это поле для последующей посадки на ём огурцов, моркови и кормовой свеклЫ (ударение он произнёс именно так, на «ы». Чем подтвердил свою безусловную идеологическую грамотность). На снятие дёрна даю.., — и он посмотрел на свои наручные часы (часы были марки «Красноармейские». Персональный подарок от товарища Троцкого.), — … ну, скажем, пятнадцать минут. На перекопку — двадцать.
И вопросительно уставился на Гаррия Бонифатьевича.
— Хе-хе, — сказал тот. — Миленькие у вас шуточки.
Влуппенштокк в очередной раз резко придвинул своё лицо к лицу Гаррия Бонифатьевича.
— С чего вы взяли, что я шучу? — произнёс он звенящим шёпотом. Гаррия Бонифатьевича пробил холодный пот (а может, горячий. Он не разобрал какой. Да и какая разница? Жо тоже вспотела. Он это тоже ощутил. Даже не трогая слабеющей рукой.).
— Во-первых, вас никто не уполномачивал давать мне какие-либо распоряжения, — нашёл в себе силы (может, даже последние) возразить Гаррий Бонифатьевич. — Вы мне не начальник, а я вам не колбаса. И вообще. Идите вы на х… (неприличное слово) и с своим скотом, и со своими огурцами, и со своим вооружённым бухгалтером. А равно как и со всеми своими грандиозными идеями во благо. Навек и даже поперёк. Я понятно выразился, товарищ? (это «товарищ» он произнёс с издёвкой. Дескать, товарищ Троцкий тебе товарищ. Равно как и прочие пламенные революционэры. Понял, поварищ?)
— Совершенно, — до жути спокойным голосом ответил Влуппенштокк. После чего задумчиво пожевал губами и, кивнув на Гаррия Бонифатьевича, бросил кому-то коротко через плечо, — Повесить. На той же осине, на которой повесили директора стадиона и ту противную крестьянку, которая нарочно путала следы, чтобы мы не нашли дорогу в этот контрреволюционный вертеп.

Знакомый звонок будильника донёсся откуда-то издалека, хотя сам будильник стоял рядом, на придиванной тумбочке. Гаррий Бонифатьевич открыл глаза, провёл рукой по лбу. Лоб был в испарине. Он повёл глазами по сторонам. Всё правильно: комната для охраны. Прислушался — и никаких посторонних звуков со стороны коридора не услышал. Приснится же такая чушь, подумал то ли с досадой, то ли с облегчением, что всё-таки жив и относительно здоров. Это от духоты, решил он. Когда же дождик-то будет? Значит, решено: больше никаких портвейнов. Решительно. Только водка. И обязательно закусывать. Бочковыми огурцами. В крайнем случае, пельменями. И перестать, наконец, читать «Пари-Матч», этот бульварный листок «жёлтой» прессы. Теперь только «Вашингтон пост». Только! И что-нибудь типа «Биржевых новостей». Они так великолепно расслабляют кишечник…

Он, кряхтя, поднялся с дивана (радикулит, собака!) и начал переодеваться из исподнего в служебное…