Сегодня утром захожу в свою любимую пивную, вижу: народ около одного из столиков толпится и что-то громко обсуждает. Подхожу ближе, вижу: Жабский сидит за столиком. Сосиски пожирает из большого эмалированного таза. Рожа довольная, периодически отрыгивающаяся, но пока что ещё не полностью насытившаяся. Ещё требует продолжения сосисошного насыщения.
Ты чего, говорю, Жабский. Совсем, что ли, здесь уже совесть потерял? Совсем всё перепутал? Сюда люди, между прочим, приходят выпивать культурно, а не изумляться зрелищу сосископожирания в невиданных количествах прямо из таза. Так что прекрати немедленно смущать здешнее высококультурное население! Веди себя подобающе!
А он мне в ответ: я, говорит, может, и хочу прекратить, но не могу. Я, говорит, сосисков давно не кушал. Может, даже лет семь. Или даже восемь.
Ну, и не кушал бы дальше, отвечаю. Подумаешь, какой деликатес! Опять же здесь пивная, а не закусошная! Надо же различать такие существенные пожирательные тонкости по достижении зрелости лет!
А он, меня не слушая, всё о своём, о вечном: я сегодня, наконец, гонорар получил в районной газете за опубликованный сонет. И вот по этому замечательному поводу решил позволить себе маленький праздник – сосисков покушать. Я их уже лет десять не кушал. Или пятнадцать. Уже забывать стал ихний изысканный восхитительный аромат. А кто не разделяет этого моего праздничного настроения, то пожалуйста и будьте так любезны! Можете продолжать водку трескать и прочие алкоголизированные напитки, от которых здоровью один лишь вред в виде скоротечного цирроза печени. А я водку не пью. У меня на неё, к сожалению, никогда денег нету. Поэтому я утром выкушиваю стаканчик кефира с постной булочкой и начинаю бегать ровно конь по редакциям. В надежде, что хоть где-нибудь возьмут мои нетленные произведения. Которые – я в этом уверен – обязательно будут читать потомки, если сегодняшние скоты не в состоянии постичь их изысканное совершенство.
И в очередной раз зачерпнув рукою в тазе, вытащил оттуда очередную сосиску и начал её удивительно быстро, громко и радостно сопя, чавкая и даже этак умилительно подстанывая, пожирать. И я вдруг понял, какой это совершенно безвредный, наивно трогательный и восхитительно замечательный человек. Сонеты пишет. И прочие эпистолярии, которые никому и на… не нужны. А сегодня у него праздник: гонорар заплатили. За наконец-то опубликованное в кои-то веки. Так что пусть жрёт. Жалко, что ли? Лишь бы не стошнило с непривычки-то.
Посткриптум. А насчёт водки он соврал. Пьёт, собака. Да ещё как. Ужирается, если на халяву, до скотообразного состояния.