Архивы автора: 1d3c

Ангедония

Семён Петрович понял что с ним, когда однажды в обеденный перерыв забежал в кафе. Он бросил привычный взгляд на витрину с пирожными, чтобы выбрать себе одно как обычно и вдруг поймал себя на мысли, что вот они перед ним – кремовые, ореховые, посыпанные шоколадной глазурью, – но он ничего не хочет, а на сердце у него лежит холодная тоска. « Зачем они тебе?», – словно шепнул Семёну Петровичу в ответ на ухо чей-то злой голос: – «Радость ты на них себе не купишь, а посмотри лучше как они подорожали!»
– Здравствуйте! – вежливо улыбнулась Семёну Петровичу молодая чернявая продавщица. – Вам что-нибудь подсказать?
– Здравствуйте – рассеянно пробормотал он в ответ и добавил сбивчиво: – Нет.. нет.. ничего не нужно.
Семён Петрович резко, словно механическая кукла развернулся и направился к выходу. И столкнувшись на ступеньках с весело влетевшей в кафе стайкой школьников, он вдруг осознал что давно уже ничего не хочет.. ну.. чтоб вот так по-настоящему и давно на его сердце лежит этот холодный камень. Ведь, пожалуй ничто не радует его, Семёна Петровича, ни работа, где каждый день нужно делать одно и то же, ни стихи которые он сочиняет с юности и которые он раньше писал в школьных тетрадках, а теперь набирает в электронном виде и хранит в отдельной папке на рабочем столе компьютера, ни жена, которая всегда или тараторит за завтраком или молчит за ужином. Или может быть, наоборот? Какая разница?
– Какая разница? – зло повторил про себя Семён Петрович, подняв воротник и топая под начавший накрапывать апрельский дождик на место своей службы, где ему предстояло окончить составление очередного официального письма. Он попробовал развлечь себя воспоминаниями о недельной поездке в Турцию, где был позапрошлым летом вместе с женой и сыном, посмотрел несколько фотографий оттуда, которые скопировал на свой рабочий компьютер, но не помогло… И в голову как назло лезли совсем иные воспоминания. как он бегал по турфирмам, выискивая что подешевле выбирал отель, сидя ночами у компьютера.
Семён Петрович понял, что с ним но не знал как это назвать…
Провозившись часа полтора с опостылевшим документом, Семён Петрович залез в интернет и набрал в гугле: «Меня ничто не радует»
Когда он склонился над экраном компьютера, к нему вошла Анастасия Павловна, дама, делившая с ним кабинет, крашеная блондинка лет сорока пяти.
– Взгляните, Семён Петрович, новые сапоги себе купила, демисезонные – похвасталась она! – Все магазины оббегала в обед, но, зато, мужу, моему понравится!
– Мило, очень мило – пробормотал в ответ он, едва взглянув на обновку, и тут же уткнулся в монитор, чтобы скрыть злорадную усмешку. Семён Петрович со смаком принялся вспоминать о том как полгода назад видел мужа Анастасии Павловны, чьё лицо ему было знакомо по фотографиям и мимолётным встречам на корпоративах, у ресторана в обнимку с молодой девицей.
« Твоего муженька не новые сапоги теперь радуют, а новые ножки» -, продолжал ухмыляться про себя Семён Петрович, поражаясь глубине своей злобы на Анастасию Павловну и на весь свет.
И вскоре Семён Петрович уже читал в сети: « Ангедония – (греч. ἀν- — отрицательная приставка и ἡδονή — наслаждение) — неспособность к приятному самочувствию, ощущению довольства, потеря интереса во всех областях деятельности, которые обычно приносят удовольствие. Проще говоря — отсутствие удовольствия от жизни, невозможность или затруднительность в его получении, особенно на психологическом уровне… Состояние, для которого характерно полное отсутствие наслаждения, при этом человек теряет активность, мотивацию к деятельности, которая раньше приносила удовольствие..»
– Которая раньше приносила удовольствие – в отчаяние прошептал Семён Петрович – Которая раньше принсила удовльствие.. А ведь и в самом деле ничто не приносит.. Что же мне делать? – грустно проговорил он вслух и понуро побрёл к начальству – сунуть письмо на подпись.
Часом позже утомлённый ожиданием в приёмной и выведенный из себя каким-то словечком начальника, он вышел с работы и пошёл на остановку.
Как назло ни автобуса, ни троллейбуса долго не было. Семён Петрович озирнулся по сторонам. Бутылки с пивом призывно сверкнули из-за витрины ларька.
« -Эх, нажраться бы… С пивасика бы начать, а потом бы догнаться. Вот и вся ангедония, блин », – подумал Семён Петрович и, ухмыльнувшись, злорадно представил как жена обычно болтавшая по вечерам по телефону с подругами или зависавшая в одноклассниках с неудовольствием прервёт разговор или выключит компьютер и будет таращиться на него с трудом ввалившегося домой и дышащего перегаром. Он уже полез в карман за кошельком, но неожиданно заметил на стене остановки странное объявление:
«Доктор-психоаналитик Вайнштейн Исаак Маркович избавляет от алкгоголизма, ожирения, депрессии и других психических проблем консультации ежедневно… первый сеанс бесплатно…»
– Хм.. первый сеанс бесплатно! – усмехнулся Семён Петрович. – Поговорите с моим психоаналитиком! – вспомнил он дебильную фразу кажется из американских фильмов, прибавив нецензурное словечко. – И поговорим, твою мать, Вайнштейн Исаак Маркович! Нажраться всегда успею! – буркнул он всё ещё сердито и оторвал бумажку с записанным на ней номером телефона.
Записавшись на приём к психоаналитику, Семён Петрович в назначенный день взял на работе отгул и направился по указанному адресу. Явившись, он не застал в приёмной никого, кроме секретарши врача, корпевшей над экраном компьютера.
– Можно? – робко поинтересовался Семён Петрович.
– Проходите, – холодно сообщила ему секретарша врача, чуть оторовав от экрана компьютера своё моложавое лицо, которое несколько портили большие старушечьи очки.
Войдя в кабинет, Семён Петрович увидел за столом мужчину лет чуть за сорок, уже начавшего лысеть, но в то же время ещё крепкого и подтянутого. Одет он был в дорогой костюм, а на руках мужчины играли золотые перстни.
– Вы доктор? – тихо осведомился Семён Петрович тем же просящим голосом
– Доктор, – ухмыльнулся белыми зубами мужчина, откинувшись чуть вальяжно на спинку кресла.
« – На, тебе, – подумал Семён Петрович, – доктор. – Такой и пальцем перешибёт. Небось неплохо зарабатывает на чужих горестях Ну, расскажу и я. Легче, может, станет…
– Ну, я начну? – обратился он несмело к доктору.
Тот в ответ внушительно и в то же время, как показалось, Семёну Петровичу, чуть озорно кивнул головой.
– Ну так вот..- чуть замялся вначале Семён Петрович- Так вот.. короче.. зашёл я вчера в обеденнный перерыв в ресторан.. знаете такой у нас открылся не Макдональдс конечно. . но продавцы в унифороме ходят.. и гмабургеры продают… а кроме гамбургеров ещё и пирожные.. Ну вот думаю, куплю себе пирожное… или.. ну там.. парочку.. И тут же сам себе говорю, зачем, не надо… Одно, пирожное, два какая разница.. нет ведь в них, в пирожных-то этих, такого.. настоящего… Радости они мне не дадут.. А если радости нет, то зачем? Ко мне продавщица молоденькая подходит, спрашивает, какие, мол, будете.. а я молчу как рыба об лёд.. Взял да так и вышел молча. И тут понял я, что давно радости у меня нет! Да, радости нет! Все бумаги похожи одна на другую. Каждое утро похоже одно на другое, каждый вечер.. тоже похож… Как эти пирожные в ресторане… Зайди я через неделю, через две недели те же самые они будут на витрине.. Тот же самый состав, ингридиенты…Ингридиенты, – тут Семён Петрович чуть улыбнулся и продолжил: – Вот так вот домой с работы придёшь.. вроде всё есть и жена, и сын.. готовится летом экзамены сдавать.. а радости нет.. Потому что они .. тоже.. семья, одним словом, – тут он умолк на минутку, а потом ясно выговорил: – Приелись они мне.. Можно бы съезидить куда—нибудь, да пока деньжат понасобираешь, да страховка.. да кругом война.. да ведь один не поедешь… пока собереёшься в поездку.. словом нет радости… Я ведь был в Турции.. ппозапошлым летом… и было хорошо. Но как только я привык что бумажные тапочки гостиничные больше с ног не сваливаются и кормят пять раз в день, так ведь пора и домой уже собираться, – попробовал пошутить он. – Всего, неделька, понимаете всего неделька, а потом те же серые дни! Я на работе в Интернет залез и прочитал, что есть такая… как её называют.. ангедония…. неспособность к приятному самочувствию, ощущению довольства, потеря интереса во всех областях деятельности, которые обычно приносят удовольствие….- затараторил он как по-писанному, припомнив прочитанный накануне текст из Интернета.
– Ангедония, – крякнул вдруг с каким-то удовлетворением сидевший напротив Семёна Петровича и хранивший до сих пор молчание доктор. – ангедония.
– Верно, ангедония, – подхватил Семён Петрович – Звучит как название острова… Вроде как Новая Каледония есть, а есть ещё и ангедония.. Остров такой необитаемый.. только без джунглей, без попугаев, без всяких там райских птичек.. просто остров.. туда уйдёшь и будешь.. вот такая вот Ангедония.. одним словом Тоскляндия, -невесело усмехнулся Семён Петрович. – И решил я бежать с этого пока ещё не поздно. Иначе если будет станет поздно напьюсь как и подобает туземцам огненной воды…. Я же стихи сочиняю.. но не знаю для кого и зачем.. последнее время уже не хочу.. вот откуда у меня такие метафоры…, – запнулся он нерешительно.
– Остров? – живо переспросил его доктор. – Я вот тоже недавно с острова вернулся – с Ямайки.
– Хорошо, вам! – вырвалось неожиданно у Семёна Петровича. – Я вам душу свою изливаю, про ангедоднию свою рассказываюа вы на этом капитал себе наживаете! – сказал он резко. – Неплохо у вас получается! – закончил он злым шёпотом и поднялся, собираясь уходить
– Да, погоди ты! – остановил его доктор. – Капитал я себе ещё в девяностые нажил. – У меня сеть автозапровок..
– Не понял? – удивился, вновь опускаясь на стул Семён Петрович – Какие автозаправки? Вы не доктор?
– Я доктор, – вновь широко улыбнулся сидящий напротив мужчина. – Экономических наук, блин.. Пару лет назад сварганили мне диссертацию…
– А где же этот… Вайнштейн? – всё ещё изумлённо, но уже чуть спокойнее переспросил Семён Петрович. – И что вы тут делаете? Кто вы такой вообще?
– Ангедония, – проборотал в ответ незнакомец. – Ангедония это ты хорошо сказал… У меня же ведь тоже никакой радости в жизни.. – он помолчал немного и добавил: – А зовут меня Коновалов Сергей Иванович. Я в нашем городе автозапраками всеми заправляю.. ну в смылсле владею. У меня слоган ещё есть рекламный: « Бензин от Коновалова налей, и машина побежит скорей» или Капля никотина лошадь убивает, а коноваловский бензин машину оживляет .. Как-то так. Вообще дурак у меня сочиняет слоганы эти.. давно его уволить пора, блин.
– Теперь припоминаю, – кивнул Семён Петрович. – Так где же Вайнштейн?
– Объясняю, – зычно произнёс в ответ Коновалов. – У меня тоже, короче, типа, как сейчас я понял ангедония.. Три любовницы, всю Европу объездил, дочка в Англии учится, а радости нету в жизни! Вот я припёрся к этому жидку очкастому на приём… как бы. Сижу ему, понимаешь, рассказываю, так и так мол, житие мое, а у него телефон в кармане как зазвонит. Он снимает, а голос в трубке явно женский. Короче, – понизил голос Коновалов. – У него с той секретаршей видать шуры-амуры какие-то, а это ему ешё какая-то пассия звонила за что-то отчитывала. Я так понял, что докторишка наш избавляет от ожирения, а дамочку эту, ну, ту, чое ему звонила, наоборот обрюхатил, короче вдул он ей! Я так даже услышал краем уха, будто она колёс каких-то наглоталась.. Вот он и ломанулся через чёрный ход, чтобы мимо своей секретутки прошмыгнуть.. Тоже несчастный человек… Ну а я сижу как пень. Пятнадцать минут, двадцать просидел… Хотел уже уйти, а тут ты заходишь, ну в смысле, вы.. Решил приколоться… Не, ну а чё, я же реально доктор, правда экономических наук. Лучше б дамочка какая зашла.. Своими сексуальными фантазиями поделилась, – хохотнул он. – Но зато узнал как болезнь моя называется… Ангедония, блин.. Не, у самого нотбук, айфон и этот.. как его.. айпэд, а не догадался в инете позырить.. Не, ну, ты, прикинь, мужик три любовницы у меня, дом во Франции, дочка.. ну ладно я уже говорил.. и ничё не радует… И потому что кризис и не только…
– Выходит можно иметь дом во Франции, деньги, достаточные для обучения детей за границей, и всё равно ничего не будет радовать? – обречённо спросил Семён Петрович, вжавшись в кресло. – А я то думал…
– Да, и трёх любовниц, можно, типа иметь! – гыкнул Коновалов. – Ну да, ты мужик, не парься! Ты выпить не хочешь?- спросил вдруг он с дружеской заботливостью и извлёк из внутреннего кармана пиджака какую-то фляжку. – На, посмотри, – похвастался Коновалов. – Настоящий ямайский ром. Привёз с Антильских островов… с негритянками там мутил… а всё равно никакой радости, – махнул рукой он.
Семён Петрович пригляделся к фляжке – на ней красовалась голова молодцеватого, губастого негра. Он принял флягу и жадно хлебнул. Неожиданно для себя испытал приятное тепло и расслабление.
«-Значит, не такая у меня и ангедония.. не то что у некоторых» – с удовлетворением подумал Семён Петрович.
– Ну как? Пошло? – снова крякнул Сергей Иванович. – Давай и я за компанию. Выпьем за мир без радости! Это тебе не пирожные с кремом, бляха муха… Слушай, – продолжал Коновалов, отхлебнув глоток . – Может, ты тогда просто на продавщицу эту в забегаловке этой запал? Это тебя твой подавленный Эрос гложет, либидо? Ой блин, полчаса в кабинете у психо…психо.. аналитика посидел и сам уже таким стал… Так, короче, а хочешь мы это секретутку в приёмной на двоих распишем, исцелишь своё либидо… пока доктор не вернулся..? А хочешь я стихи твои помогу издать?
Не слушая болтовню Коновалова, Семён Петрович вновь приложился к фляге и отхлебнул ещё, размышляя, не уходит ли вместе с приятным теплом она самая.. как её.. то ли Каледония… то ли Посейдония.. .

Семён Петрович понял что с ним, когда однажды в обеденный перерыв забежал в кафе. Он бросил привычный взгляд на витрину с пирожными, чтобы выбрать себе одно как обычно и вдруг поймал себя на мысли, что вот они перед ним – кремовые, ореховые, посыпанные шоколадной глазурью, – но он ничего не хочет, а на сердце у него лежит холодная тоска. « Зачем они тебе?», – словно шепнул Семёну Петровичу в ответ на ухо чей-то злой голос: – «Радость ты на них себе не купишь, а посмотри лучше как они подорожали!»
– Здравствуйте! – вежливо улыбнулась Семёну Петровичу молодая чернявая продавщица. – Вам что-нибудь подсказать?
– Здравствуйте – рассеянно пробормотал он в ответ и добавил сбивчиво: – Нет.. нет.. ничего не нужно.
Семён Петрович резко, словно механическая кукла развернулся и направился к выходу. И столкнувшись на ступеньках с весело влетевшей в кафе стайкой школьников, он вдруг осознал что давно уже ничего не хочет.. ну.. чтоб вот так по-настоящему и давно на его сердце лежит этот холодный камень. Ведь, пожалуй ничто не радует его, Семёна Петровича, ни работа, где каждый день нужно делать одно и то же, ни стихи которые он сочиняет с юности и которые он раньше писал в школьных тетрадках, а теперь набирает в электронном виде и хранит в отдельной папке на рабочем столе компьютера, ни жена, которая всегда или тараторит за завтраком или молчит за ужином. Или может быть, наоборот? Какая разница?
– Какая разница? – зло повторил про себя Семён Петрович, подняв воротник и топая под начавший накрапывать апрельский дождик на место своей службы, где ему предстояло окончить составление очередного официального письма. Он попробовал развлечь себя воспоминаниями о недельной поездке в Турцию, где был позапрошлым летом вместе с женой и сыном, посмотрел несколько фотографий оттуда, которые скопировал на свой рабочий компьютер, но не помогло… И в голову как назло лезли совсем иные воспоминания. как он бегал по турфирмам, выискивая что подешевле выбирал отель, сидя ночами у компьютера.
Семён Петрович понял, что с ним но не знал как это назвать…
Провозившись часа полтора с опостылевшим документом, Семён Петрович залез в интернет и набрал в гугле: «Меня ничто не радует»
Когда он склонился над экраном компьютера, к нему вошла Анастасия Павловна, дама, делившая с ним кабинет, крашеная блондинка лет сорока пяти.
– Взгляните, Семён Петрович, новые сапоги себе купила, демисезонные – похвасталась она! – Все магазины оббегала в обед, но, зато, мужу, моему понравится!
– Мило, очень мило – пробормотал в ответ он, едва взглянув на обновку, и тут же уткнулся в монитор, чтобы скрыть злорадную усмешку. Семён Петрович со смаком принялся вспоминать о том как полгода назад видел мужа Анастасии Павловны, чьё лицо ему было знакомо по фотографиям и мимолётным встречам на корпоративах, у ресторана в обнимку с молодой девицей.
« Твоего муженька не новые сапоги теперь радуют, а новые ножки» -, продолжал ухмыляться про себя Семён Петрович, поражаясь глубине своей злобы на Анастасию Павловну и на весь свет.
И вскоре Семён Петрович уже читал в сети: « Ангедония – (греч. ἀν- — отрицательная приставка и ἡδονή — наслаждение) — неспособность к приятному самочувствию, ощущению довольства, потеря интереса во всех областях деятельности, которые обычно приносят удовольствие. Проще говоря — отсутствие удовольствия от жизни, невозможность или затруднительность в его получении, особенно на психологическом уровне… Состояние, для которого характерно полное отсутствие наслаждения, при этом человек теряет активность, мотивацию к деятельности, которая раньше приносила удовольствие..»
– Которая раньше приносила удовольствие – в отчаяние прошептал Семён Петрович – Которая раньше принсила удовльствие.. А ведь и в самом деле ничто не приносит.. Что же мне делать? – грустно проговорил он вслух и понуро побрёл к начальству – сунуть письмо на подпись.
Часом позже утомлённый ожиданием в приёмной и выведенный из себя каким-то словечком начальника, он вышел с работы и пошёл на остановку.
Как назло ни автобуса, ни троллейбуса долго не было. Семён Петрович озирнулся по сторонам. Бутылки с пивом призывно сверкнули из-за витрины ларька.
« -Эх, нажраться бы… С пивасика бы начать, а потом бы догнаться. Вот и вся ангедония, блин », – подумал Семён Петрович и, ухмыльнувшись, злорадно представил как жена обычно болтавшая по вечерам по телефону с подругами или зависавшая в одноклассниках с неудовольствием прервёт разговор или выключит компьютер и будет таращиться на него с трудом ввалившегося домой и дышащего перегаром. Он уже полез в карман за кошельком, но неожиданно заметил на стене остановки странное объявление:
«Доктор-психоаналитик Вайнштейн Исаак Маркович избавляет от алкгоголизма, ожирения, депрессии и других психических проблем консультации ежедневно… первый сеанс бесплатно…»
– Хм.. первый сеанс бесплатно! – усмехнулся Семён Петрович. – Поговорите с моим психоаналитиком! – вспомнил он дебильную фразу кажется из американских фильмов, прибавив нецензурное словечко. – И поговорим, твою мать, Вайнштейн Исаак Маркович! Нажраться всегда успею! – буркнул он всё ещё сердито и оторвал бумажку с записанным на ней номером телефона.
Записавшись на приём к психоаналитику, Семён Петрович в назначенный день взял на работе отгул и направился по указанному адресу. Явившись, он не застал в приёмной никого, кроме секретарши врача, корпевшей над экраном компьютера.
– Можно? – робко поинтересовался Семён Петрович.
– Проходите, – холодно сообщила ему секретарша врача, чуть оторовав от экрана компьютера своё моложавое лицо, которое несколько портили большие старушечьи очки.
Войдя в кабинет, Семён Петрович увидел за столом мужчину лет чуть за сорок, уже начавшего лысеть, но в то же время ещё крепкого и подтянутого. Одет он был в дорогой костюм, а на руках мужчины играли золотые перстни.
– Вы доктор? – тихо осведомился Семён Петрович тем же просящим голосом
– Доктор, – ухмыльнулся белыми зубами мужчина, откинувшись чуть вальяжно на спинку кресла.
« – На, тебе, – подумал Семён Петрович, – доктор. – Такой и пальцем перешибёт. Небось неплохо зарабатывает на чужих горестях Ну, расскажу и я. Легче, может, станет…
– Ну, я начну? – обратился он несмело к доктору.
Тот в ответ внушительно и в то же время, как показалось, Семёну Петровичу, чуть озорно кивнул головой.
– Ну так вот..- чуть замялся вначале Семён Петрович- Так вот.. короче.. зашёл я вчера в обеденнный перерыв в ресторан.. знаете такой у нас открылся не Макдональдс конечно. . но продавцы в унифороме ходят.. и гмабургеры продают… а кроме гамбургеров ещё и пирожные.. Ну вот думаю, куплю себе пирожное… или.. ну там.. парочку.. И тут же сам себе говорю, зачем, не надо… Одно, пирожное, два какая разница.. нет ведь в них, в пирожных-то этих, такого.. настоящего… Радости они мне не дадут.. А если радости нет, то зачем? Ко мне продавщица молоденькая подходит, спрашивает, какие, мол, будете.. а я молчу как рыба об лёд.. Взял да так и вышел молча. И тут понял я, что давно радости у меня нет! Да, радости нет! Все бумаги похожи одна на другую. Каждое утро похоже одно на другое, каждый вечер.. тоже похож… Как эти пирожные в ресторане… Зайди я через неделю, через две недели те же самые они будут на витрине.. Тот же самый состав, ингридиенты…Ингридиенты, – тут Семён Петрович чуть улыбнулся и продолжил: – Вот так вот домой с работы придёшь.. вроде всё есть и жена, и сын.. готовится летом экзамены сдавать.. а радости нет.. Потому что они .. тоже.. семья, одним словом, – тут он умолк на минутку, а потом ясно выговорил: – Приелись они мне.. Можно бы съезидить куда—нибудь, да пока деньжат понасобираешь, да страховка.. да кругом война.. да ведь один не поедешь… пока собереёшься в поездку.. словом нет радости… Я ведь был в Турции.. ппозапошлым летом… и было хорошо. Но как только я привык что бумажные тапочки гостиничные больше с ног не сваливаются и кормят пять раз в день, так ведь пора и домой уже собираться, – попробовал пошутить он. – Всего, неделька, понимаете всего неделька, а потом те же серые дни! Я на работе в Интернет залез и прочитал, что есть такая… как её называют.. ангедония…. неспособность к приятному самочувствию, ощущению довольства, потеря интереса во всех областях деятельности, которые обычно приносят удовольствие….- затараторил он как по-писанному, припомнив прочитанный накануне текст из Интернета.
– Ангедония, – крякнул вдруг с каким-то удовлетворением сидевший напротив Семёна Петровича и хранивший до сих пор молчание доктор. – ангедония.
– Верно, ангедония, – подхватил Семён Петрович – Звучит как название острова… Вроде как Новая Каледония есть, а есть ещё и ангедония.. Остров такой необитаемый.. только без джунглей, без попугаев, без всяких там райских птичек.. просто остров.. туда уйдёшь и будешь.. вот такая вот Ангедония.. одним словом Тоскляндия, -невесело усмехнулся Семён Петрович. – И решил я бежать с этого пока ещё не поздно. Иначе если будет станет поздно напьюсь как и подобает туземцам огненной воды…. Я же стихи сочиняю.. но не знаю для кого и зачем.. последнее время уже не хочу.. вот откуда у меня такие метафоры…, – запнулся он нерешительно.
– Остров? – живо переспросил его доктор. – Я вот тоже недавно с острова вернулся – с Ямайки.
– Хорошо, вам! – вырвалось неожиданно у Семёна Петровича. – Я вам душу свою изливаю, про ангедоднию свою рассказываюа вы на этом капитал себе наживаете! – сказал он резко. – Неплохо у вас получается! – закончил он злым шёпотом и поднялся, собираясь уходить
– Да, погоди ты! – остановил его доктор. – Капитал я себе ещё в девяностые нажил. – У меня сеть автозапровок..
– Не понял? – удивился, вновь опускаясь на стул Семён Петрович – Какие автозаправки? Вы не доктор?
– Я доктор, – вновь широко улыбнулся сидящий напротив мужчина. – Экономических наук, блин.. Пару лет назад сварганили мне диссертацию…
– А где же этот… Вайнштейн? – всё ещё изумлённо, но уже чуть спокойнее переспросил Семён Петрович. – И что вы тут делаете? Кто вы такой вообще?
– Ангедония, – проборотал в ответ незнакомец. – Ангедония это ты хорошо сказал… У меня же ведь тоже никакой радости в жизни.. – он помолчал немного и добавил: – А зовут меня Коновалов Сергей Иванович. Я в нашем городе автозапраками всеми заправляю.. ну в смылсле владею. У меня слоган ещё есть рекламный: « Бензин от Коновалова налей, и машина побежит скорей» или Капля никотина лошадь убивает, а коноваловский бензин машину оживляет .. Как-то так. Вообще дурак у меня сочиняет слоганы эти.. давно его уволить пора, блин.
– Теперь припоминаю, – кивнул Семён Петрович. – Так где же Вайнштейн?
– Объясняю, – зычно произнёс в ответ Коновалов. – У меня тоже, короче, типа, как сейчас я понял ангедония.. Три любовницы, всю Европу объездил, дочка в Англии учится, а радости нету в жизни! Вот я припёрся к этому жидку очкастому на приём… как бы. Сижу ему, понимаешь, рассказываю, так и так мол, житие мое, а у него телефон в кармане как зазвонит. Он снимает, а голос в трубке явно женский. Короче, – понизил голос Коновалов. – У него с той секретаршей видать шуры-амуры какие-то, а это ему ешё какая-то пассия звонила за что-то отчитывала. Я так понял, что докторишка наш избавляет от ожирения, а дамочку эту, ну, ту, чое ему звонила, наоборот обрюхатил, короче вдул он ей! Я так даже услышал краем уха, будто она колёс каких-то наглоталась.. Вот он и ломанулся через чёрный ход, чтобы мимо своей секретутки прошмыгнуть.. Тоже несчастный человек… Ну а я сижу как пень. Пятнадцать минут, двадцать просидел… Хотел уже уйти, а тут ты заходишь, ну в смысле, вы.. Решил приколоться… Не, ну а чё, я же реально доктор, правда экономических наук. Лучше б дамочка какая зашла.. Своими сексуальными фантазиями поделилась, – хохотнул он. – Но зато узнал как болезнь моя называется… Ангедония, блин.. Не, у самого нотбук, айфон и этот.. как его.. айпэд, а не догадался в инете позырить.. Не, ну, ты, прикинь, мужик три любовницы у меня, дом во Франции, дочка.. ну ладно я уже говорил.. и ничё не радует… И потому что кризис и не только…
– Выходит можно иметь дом во Франции, деньги, достаточные для обучения детей за границей, и всё равно ничего не будет радовать? – обречённо спросил Семён Петрович, вжавшись в кресло. – А я то думал…
– Да, и трёх любовниц, можно, типа иметь! – гыкнул Коновалов. – Ну да, ты мужик, не парься! Ты выпить не хочешь?- спросил вдруг он с дружеской заботливостью и извлёк из внутреннего кармана пиджака какую-то фляжку. – На, посмотри, – похвастался Коновалов. – Настоящий ямайский ром. Привёз с Антильских островов… с негритянками там мутил… а всё равно никакой радости, – махнул рукой он.
Семён Петрович пригляделся к фляжке – на ней красовалась голова молодцеватого, губастого негра. Он принял флягу и жадно хлебнул. Неожиданно для себя испытал приятное тепло и расслабление.
«-Значит, не такая у меня и ангедония.. не то что у некоторых» – с удовлетворением подумал Семён Петрович.
– Ну как? Пошло? – снова крякнул Сергей Иванович. – Давай и я за компанию. Выпьем за мир без радости! Это тебе не пирожные с кремом, бляха муха… Слушай, – продолжал Коновалов, отхлебнув глоток . – Может, ты тогда просто на продавщицу эту в забегаловке этой запал? Это тебя твой подавленный Эрос гложет, либидо? Ой блин, полчаса в кабинете у психо…психо.. аналитика посидел и сам уже таким стал… Так, короче, а хочешь мы это секретутку в приёмной на двоих распишем, исцелишь своё либидо… пока доктор не вернулся..? А хочешь я стихи твои помогу издать?
Не слушая болтовню Коновалова, Семён Петрович вновь приложился к фляге и отхлебнул ещё, размышляя, не уходит ли вместе с приятным теплом она самая.. как её.. то ли Каледония… то ли Посейдония.. .

Ангедония

Семён Петрович понял что с ним, когда однажды в обеденный перерыв забежал в кафе. Он бросил привычный взгляд на витрину с пирожными, чтобы выбрать себе одно как обычно и вдруго поймал себя на мысли, что вот они перед ним – кремовые, ореховые, посыпанные шооколадной глазурью, – но он ничего не хочет, а на сердце у него лежит холодная тоска. « Зачем они тебе?», – словно шепнул Семёну Петровичу в ответ на ухо чей-то злой голос: – «Радость ты на них себе не купишь, а посмотри лучше как они подорожали!»
– Здравствуйте! – вежливо улыбнулась Семёну Петровичу молодая чернявая продавщица. – Вам что-нибудь подсказать?
– Здравствуйте – рассеянно пробормотал он в ответ и добавил сбивчиво: – Нет.. нет.. ничего не нужно.
Семён Петрович резко, словно механическая кукла развернулся и направился к выходу. И столкнувшись на ступеньках с весело влетевшей в кафе стайкой школьников, он вдруг осознал что давно уже ничего не хочет.. ну.. чтоб вот так по-настоящему и давно на его сердце лежит этот холодный камень. Ведь, пожалуй ничто не радует его, Семёна Петровича, ни работа, где каждый день нужно делать одно и то же, ни стихи которые он сочиняет с юности и которые он раньше писал в школьных тетрадках, а теперь набирает в электронном виде и хранит в отдельной папке на рабочем столе компьютера, ни жена, которая всегда или тараторит за завтраком или молчит за ужином. Или может быть, наоборот? Какая разница?
– Какая разница? – зло повторил про себя Семён Петрович, подняв воротник и топая под начавший накрапывать апрельский дождик на место своей службы, где ему предстояло окончить составление очередного официального письма. Он попробовал развлечь себя воспоминаниями о недельной поездке в Турцию, где был позапрошлым летом вместе с женой и сыном, посмотрел несколько фотографий оттуда, которые скопировал на свой рабочий компьютер, но не помогло… И в голову как назло лезли совсем иные воспоминания. как он бегал по турфирмам, выискивая что подешевле выбирал отель, сидя ночами у компьютера.
Семён Петрович понял, что с ним но не знал как это назвать…
Провозившись часа полтора с опостылевшим документом, Семён Петрович залез в интернет и набрал в гугле: «Меня ничто не радует»
Когда он сколонился над экраном компьютера, к нему вошла Анастасия Павловна, дама, делившая с ним кабинет, крашеная блондинка лет сорока пяти.
– Взгляните, Семён Петрович, новые сапоги себе купила, демисезонные – похвасталась она! – Все магазины оббегала в обед, но, зато, мужу, моему понравится!
– Мило, очень мило – пробомотал в ответ он, едва взглянув на обновку, и тут же уткнулся в монитор, чтобы скрыть злорадную усмешку. Семён Петрович со смаком принялся вспоминать о том как полгода назад видел мужа Анастасии Павловны, чьё лицо ему было знакомо по фотографиям и мимолётным встречам на корпоративах, у ресторана в обнимку с молодой девицей.
« Твоего муженька не новые сапоги теперь радуют, а новые ножки» -, продолжал ухмыляться про себя Семён Петрович, поражаясь глубине своей злобы на Анастасию Павловну и на весь свет.
И вскоре Семён Петрович уже читал в сети: « Ангедония – (греч. ἀν- — отрицательная приставка и ἡδονή — наслаждение) — неспособность к приятному самочувствию, ощущению довольства, потеря интереса во всех областях деятельности, которые обычно приносят удовольствие. Проще говоря — отсутствие удовольствия от жизни, невозможность или затруднительность в его получении, особенно на психологическом уровне… Состояние, для которого характерно полное отсутствие наслаждения, при этом человек теряет активность, мотивацию к деятельности, которая раньше приносила удовольствие..»
– Которая раньше приносила удовольствие – в отчаяние прошептал Семён Петрович – Которая раньше принсила удовльствие.. А ведь и в самом деле ничто не приносит.. Что же мне делать? – грустно проговорил он вслух и понуро побрёл к начальству – сунуть письмо на подпись.
Часом позже утомлённый ожиданием в приёмной и выведенный из себя каким-то словечком начальника, он вышел с работы и пошёл на остановку.
Как назло ни автобуса, ни троллейбуса долго не было. Семён Петрович озирнулся по сторонам. Бутылки с пивом призывно сверкнули из-за витрины ларька.
« -Эх, нажраться бы… С пивасика бы начать, а потом бы догнаться. Вот и вся ангедония, блин », – подумал Семён Петрович и, ухмыльнувшись, злорадно представил как жена обычно болтавшая по вечерам по телефону с подругами или зависавшая в одноклассниках с неудовольствием прервёт разговор или выключит компьютер и будет таращиься на него с трудом ввалившегося домой и дышащего перегаром. Он уже полез в карман за кошельком, но неожиданно заметил на стене остановки странное объявление:
«Доктор-психоаналитик Вайнштейн Исаак Маркович избавляет от алкгоголизма, ожирения, депрессии и других психических проблем консультации ежедневно… первый сеанс бесплатно…»
– Хм.. первый сеанс бесплатно! – усмехнулся Семён Петрович. – Поговорите с моим психоаналитиком! – вспомнил он дебильную фразу кажется из американских фильмов, прибавив нецензурное словечко. – И поговорим, твою мать, Вайнштейн Исаак Маркович! Нажраться всегда успею! – буркнул он всё ещё сердито и оторвал бумажку с записанным на ней номером телефона.
Записавшись на приём к психоаналитику, Семён Петрович в назначенный день взял на работе отгул и направился по указанному адресу. Явившись, он не застал в приёмной никого, кроме секретарши врача, корпевшей над экраном компьютера.
– Можно? – робко поинтересовался Семён Петрович.
– Проходите, – холодно сообщила ему секретарша врача, чуть оторовав от экрана компьютера своё моложавое лицо, которое несколько портили большие старушечьи очки.
Войдя в кабинет, Семён Петрович увидел за столом мужчину лет чуть за сорок, уже начавшего лысеть, но в то же время ещё крепкого и подтянутого. Одет он был в дорогой костюм, а на руках мужчины играли золотые перстни.
– Вы доктор? – тихо осведомился Семён Петрович тем же просящим голосом
– Доктор, – ухмыльнулся белыми зубами мужчина, откинувшись чуть вальяжно на спинку кресла.
« – На, тебе, – подумал Семён Петрович, – доктор. – Такой и пальцем перешибёт. Небось неплохо зарабатывает на чужих горестях Ну, расскажу и я. Легче, может, станет…
– Ну, я начну? – обратился он несмело к доктору.
Тот в ответ внушительно и в то же время, как показалось, Семёну Петровичу, чуть озорно кивнул головой.
– Ну так вот..- чуть замялся вначале Семён Петрович- Так вот.. короче.. зашёл я вчера в обеденнный перерыв в ресторан.. знаете такой у нас открылся не Макдональдс конечно. . но продавцы в унифороме ходят.. и гмабургеры продают… а кроме гамбургеров ещё и пирожные.. Ну вот думаю, куплю себе пирожное… или.. ну там.. парочку.. И тут же сам себе говорю, зачем, не надо… Одно, пирожное, два какая разница.. нет ведь в них, в пирожных-то этих, такого.. настоящего… Радости они мне не дадут.. А если радости нет, то зачем? Ко мне продавщица молоденькая подходит, спрашивает, какие, мол, будете.. а я молчу как рыба об лёд.. Взял да так и вышел молча. И тут понял я, что давно радости у меня нет! Да, радости нет! Все бумаги похожи одна на другую. Каждое утро похоже одно на другое, каждый вечер.. тоже похож… Как эти пирожные в ресторане… Зайди я через неделю, через две недели те же самые они будут на витрине.. Тот же самый состав, ингридиенты… Ингридиенты, – тут Семён Петрович чуть улыбнулся и продолжил: – Вот так вот домой с работы придёшь.. вроде всё есть и жена, и сын.. готовится летом экзамены сдавать.. а радости нет.. Потому что они .. тоже.. семья, одним словом, – тут он умолк на минутку, а потом ясно выговорил: – Приелись они мне.. Можно бы съездить куда—нибудь, да пока деньжат понасобираешь, да страховка.. да кругом война.. да ведь один не поедешь… пока собереёшься в поездку.. словом нет радости… Я ведь был в Турции.. ппозапошлым летом… и было хорошо. Но как только я привык что бумажные тапочки гостиничные больше с ног не сваливаются и кормят пять раз в день, так ведь пора и домой уже собираться, – попрообовал пошутить он. – Всего, неделька, понимаете всего неделька, а потом те же серые дни! Я на работе в Интернет залез и прочитал, что есть такая… как её называют.. ангедония…. неспособность к приятному самочувствию, ощущению довольства, потеря интереса во всех областях деятельности, которые обычно приносят удовольствие….- затараторил он как по-писанному, припомнив прочитанный наканутне текст из Интернета.
– Ангедония, – крякнул вдруг с каким-то удовлетворением сидевший напротив Семёна Петровича и хранивший до сих пор молчание доктор. – ангедония.
– Верно, ангедония, – подхватил Семён Петрович – Звучит как название острова… Вроде как Новая Каледония есть, а есть ещё и ангедония.. Остров такой необитаемый.. только без джунглей, без попугаев, без всяких там райских птичек.. просто остров.. туда уйдёшь и будешь.. вот такая вот Ангедония.. одним словом Тоскляндия, -невесело усмехнулся Семён Петрович. – И решил я бежать с этого пока ещё не поздно. Иначе если будет станет поздно напьюсь как и подобает туземцам огненной воды…. Я же стихи сочиняю.. но не знаю для кого и зачем.. последнее время уже не хочу.. вот откуда у меня такие метафоры…, – запнулся он нерешительно.
– Остров? – живо переспросил его доктор. – Я вот тоже недавно с острова вернулся – с Ямайки.
– Хорошо, вам! – вырвалось неожиданно у Семёна Петровича. – Я вам душу свою изливаю, про ангедоднию свою рассказываю, а вы на этом капитал себе наживаете! – сказал он резко. – Неплохо у вас получается! – закончил он злым шёпотом и поднялся, собираясь уходить
– Да, погоди ты! – остановил его доктор. – Капитал я себе ещё в девяностые нажил. – У меня сеть автозапровок..
– Не понял? – удивился, вновь опускаясь на стул Семён Петрович – Какие автозапровки: Вы не доктор?
– Я доктор, – вновь широко улыбнулся сидящий напротив мужчина. – Экономических наук, блин.. Пару лет назад сварганили мне диссертацию…
– А где же этот… Вайнштейн? – всё ещё изумлённо, но уже чуть спокойнее переспросил Семён Петрович. – И что вы тут делаете? Кто вы такой вообще?
– Ангедония, – пробормотал в ответ незнакомец. – Ангедония это ты хорошо сказал… У меня же ведь тоже никакой радости в жизни.. – он помолчал немного и добавил: – А зовут меня Коновалов Сергей Иванович. Я в нашем городе автозапраками всеми заправляю.. ну в смысле владею. У меня слоган ещё есть рекламный: « Бензин от Коновалова налей, и машина побежит скорей» или Капля никотина лошадь убивает, а коноваловский бензин машину оживляет .. Как-то так. Вообще дурак у меня сочиняет слоганы эти.. давно его уволить пора, блин.
– Теперь припоминаю, – кивнул Семён Петрович. – Так где же Вайнштейн?
– Объясняю, – зычно произнёс в ответ Коновалов. – У меня тоже, короче, типа, как сейчас я понял ангедония.. Три любовницы, всю Европу объездил, дочка в Англии учится, а радости нету в жизни! Вот я припёрся к этому жидку очкастому на приём… как бы. Сижу ему, понимаешь, рассказываю, так и так мол, житие мое, а у него телефон в кармане как зазвонит. Он снимает, а голос в трубке явно женский. Короче, – понизил голос Коновалов. – У него с той секретаршей видать шуры-амуры какие-то, а это ему ешё какая-то пассия звонила за что-то отчитывала. Я так понял, что докторишка наш избавляет от ожирения, а дамочку эту, ну, ту, чое ему звонила, наоборот обрюхатил, короче вдул он ей! Я так даже услышал краем уха, будто она колёс каких-то наглоталась.. Вот он и ломанулся через чёрный ход, чтобы мимо своей секретутки прошмыгнуть.. Тоже несчастный человек… Ну а я сижу как пень. Пятнадцать минут, двадцать просидел… Хотел уже уйти, а тут ты заходишь, ну в смысле, вы.. Решил приколоться… Не, ну а чё, я же реально доктор, правда экономиических наук. Лучше б дамочка какая зашла.. Своими сексуальными фантазиями поделилась, – хохотнул он. – Но зато узнал как болезнь моя называется… Ангедония, блин.. Не, у самого нотбук, айфон и этот.. как его.. айпэд, а не догадался в инете позырить.. Не, ну, ты, прикинь, мужик три любовницы у меня, дом во Франции, дочка.. ну ладно я уже говорил.. и ничё не радует… И потому что кризис и не только…
– Выходит можно иметь дом во Франции, деньги, достаточные для обучения детей за границей, и всё равно ничего не будет радовать? – обречённо спросил Семён Петрович, вжавшись в кресло. – А я то думал…
– Да, и трёх любовниц, можно, типа иметь! – гыкнул Коновалов. – Ну да, ты мужик, не парься! Ты выпить не хочешь?- спросил вдруг он с дружеской заботливостью и извлёк из внутреннего кармана пиджака какую-то фляжку. – На, посмотри, – похвастался Коновалов. – Настоящий ямайский ром. Привёз с Антильских островов… с негритянками там мутил… а всё равно никакой радости, – махнул рукой он.
Семён Петрович пригляделся к фляжке – на ней красовалась голова молодцеватого, губастого негра. Он принял флягу и жадно хлебнул. Неожиданно для себя испытал приятное тепло и расслабление.
«-Значит, не такая у меня и ангедония.. не то что у некоторых» – с удовлетворением подумал Семён Петрович.
– Ну как? Пошло? – снова крякнул Сергей Иванович. – Давай и я за компанию. Выпьем за мир без радости! Это тебе не пирожные с кремом, бляха муха… Слушай, – продолжал Коновалов, отхлебнув глоток . – Может, ты тогда просто на продавщицу эту в забегаловке этой запал? Это тебя твой подавленный Эрос гложет, либидо? Ой блин, полчаса в кабинете у психо…психо.. аналитика посилдел и сам уже таким стал… Так, короче, а хочешь мы это секретутку в приёмной на двоих распишем, исцелишь своё либидо… пока доктор не вернулся..? А хочешь я стихи твои помогу издать?
Не слушая болтовню Коновалова, Семён Петрович вновь приложился к фляге и отхлебнул ещё, размышляя, не уходит ли вместе с приятным теплом она самая.. как её.. то ли Каледония… то ли Посейдония.. .

Провокатор

Провокатор

Когда тётка Геннадия пригласила родственников на какое-то семейное застолье, разговор о предстоящих выборах зашёл ещё, когда все ели салаты и не перешли к горячим блюдам. Завёл его как раз Геннадий. Накладывая себе ложкой небольшие порции каждого из салатов, он говорил:
– Хорошо, тот так вот за столом разные блюда пробовать. Захотел один салат взял, захотел другой. А не нравиться тебе, к примеру, Оливье, положи себе какой-нибудь другой с тунцом … например…
– Ты знаешь, Геночка, а я ведь с тунцом сегодня не делала, – поспешно вмешалась тётка. – Знаю, что твой любимый, но не купила вчера на рынке, – виновато умолкла она.
-Да, это ж я к примеру, – великодушно махнул рукой слегка захмелевший Геннадий, скрывая лёгкую гримасу неудовольствия на лице, – Я ж к примеру! – повторил он громче. – Так сказать для иллюстрации того, что раз за столом мы можем выбирать то, что хотим, то и президента должны выбирать только мы сами! – громогласно заключил он, словно не замечая окружающих родственников, жадно поглощающих в это время лёгкие закуски и косившихся на бутылки с водкой. Лишь один из них, переводя свой захмелевший взгляд, с горячительных напитков, стоявших на столе, на экран работавшего телевизора, откуда лились зажигательные речи в поддержку кандидата действующей власти, глубокомысленно заметил:
– Так ведь мы и выбираем…. Поэтому же и называется выборы…
– Называется выборы, – поддразнил родственника Геннадий. – Важно не просто придти на выборы, отметиться на участке для галочки. Это на работу можно так приходить. А выборы совсем другое дело, тут важна гражданская позиция каждого…
– Тебе легко говорить, ты не на государственном предприятии работаешь, – бросил в сторону другой родственник.
– Что изменится от твоей гражданской позиции? – равнодушно спросил третий.
– Изменится, изменится, – злорадно пообещал Геннадий. – А то тут некоторые… не буду показывать пальцем, – пояснил он, покосившись в сторону, телевизионного экрана, – некоторые довели страну, что… тунца консервированного не найдёшь… А ещё у нас внешний долг больше, чем в Ирландии…
Тут Геннадий умолк, потому что жена наступила ему под столом на ногу. Каблук у неё был высокий, и Геннадий ощутил его укол, вероятно, сильнее, чем вся страна ощутила груз внешнего долга.
– Кстати, – вмешалась примирительно хозяйка, – а у меня на десерт конфеты со вкусом ирландских сливок.
– Какой десерт! – прервал тётку Геннадий. – Ещё и горячего не приносили, так что ещё можно рюмки пригубить пару раз. Выпьем! – запросто обратился он к родственникам так, будто и не было сейчас его обличительного монолога.
Те с радостью откликнулись и наполнили рюмки. Сам Геннадий пил мало, подливая другим. Поэтому уже никто из родственников не запомнил, как он заявил, наматывая шарф на шею, когда все уже собирались уходить, а он еще о чём-то спорил со своей тёткой:
– И всё-таки в ходе начавшейся избирательной компании я не собираюсь прятать свою голову в песок, как страус.
И лишь один родственник, менее захмелевший, чем все остальные, услышав его слова оборонил:
– Какой песок? Снег же кругом, зима…
– Тише, дурак, – прошептала говорившему на ухо его жена, и дальнейшего продолжения возобновившейся разговор о политике не получил…
Но вести себя подобно страусу Геннадий и в самом деле не стал. Он с жадностью слушал редкие выступления альтернативных кандидатов по радио и телевидению, собирал листовки в почтовом ящике, прежде чем бдительные пенсионеры успевали бросить их на пол, читал программы кандидатов, напечатанные в официальной прессе, аккуратно вырезая их ножницами и бросая жене возмущённые высказывания:
– Не могу понять, почему вся газета печатается цветными красками, а программы альтернативных кандидатов – чёрно-белыми. Ведь это же дискриминация!
Жена только молча уходила на кухню готовить ужин. Она вообще не читала газет.
А в середине недели, возвращаясь с работы, Геннадий встретил на одной из центральных улиц агитатора, раздающего плакаты с призывом голосовать за одного из альтернативных кандидатов.
– Молодой человек, – непринуждённо заговорил с ним Геннадий, приняв у того печатную продукцию. – Молодой человек, – продолжил он, хотя на вид агитатору было лет тридцать пять, – очень рад за вас, что вы занимаетесь таким полезным для всех граждан нашей страны делом. Это, наверное, очень трудно стоять целый день зимой на холоде. Благо, сегодня ещё не настоящий зимний день… Сами видите, оттепель и слякоть. Но, к вечеру обещают усиление морозов, – предостерёг Геннадий агитатора. – Я бы с удовольствием бы предложил вам чего-нибудь выпить, но сам, знаете ли, не пью и другим не советую…на работе. Кстати, – вспомнил он, – когда в стране собирали подписи, я как-то шёл мимо пикета с портретом вашего уважаемого кандидата, хотел даже поставить свою подпись, но, к сожалению, вспомнил, что оставил дома паспорт. Да, не вышло, знаете ли…, – пробормотал Геннадий напоследок и удалился, заметив на себе тяжёлый взгляд агитатора. Впрочем, воспоминание о глазах агитатора, в которых уже поднималась ярость, не помешало Геннадию вечером рассказывать, жене, какого замечательного человека довелось сегодня встретить её мужу.
– Удивительно приятный молодой человек, – заверял он супругу уже в пятый или даже седьмой раз. – Он делает великое дело. Я бы сказал слишком большое дело для нашей небольшой страны. И, главное, – подчеркнул Геннадий, – главное это его вежливость. – Не то что сынок наш Володька. Тому слово нельзя поперёк сказать… И где о шатается до сих пор, хотел бы я знать? Мы с тобой уже почти поужинали, а его всё нет, – сердито заговорил Геннадий, поглядывая на часы на кухне. Жена снова только промолчала и принялась мыть посуду. Последнее время она отмечала про себя, что с приближением дня голосования муж становиться всё более раздражительным, оставаясь при этом таким же хлопотливым. Когда к ним домой пришла сотрудница избирательной комиссии, чтобы вручить им официальные извещения о дне голосования, он сам вызвался передать их соседям, которых тогда не было дома.
За несколько дней до выборов жена попробовал развлечь его своими ласками, когда он смотрел ночной выпуск новостей.
– Выключи ты этот телевизор, – тихонько попросила она мужа и проворковала грудным голосом: – Хочешь, я сегодня буду сверху?
– Вопрос, кто из нас будет сверху не так важен в данный момент, – спокойно ответил Геннадий, – потому что мы, как супруги, можем решать его хоть каждую ночь. Гораздо более актуален вопрос, кто будет сверху в стране, потому им задаётся население всей нашей страны, но только раз в пять лет.Вот я и хочу сейчас поразмыслить над этим, – охладил он пыл супруги. – Кстати, ты послушай, как они поливают грязью других кандидатов?
– Ну, ты и зануда, – зло прошептала жена, а затем пробормотала, отвернувшись, : – Как же, дождёшься от тебя каждую ночь…
– Но я же хотел только объяснить свою политическую позицию, – слабо запротестовал в тишине супружеской спальни Геннадий.
Но жена уже задремала и не слышала его. Так что Геннадию пришлось всю оставшуюся ночь объяснять свою политическую позицию стене спальни и висящему на ней ковру…
В самый день выборов домашние тоже разочаровали Геннадия. Жена идти на участок для голосования не собиралась, а решила отправиться к подруге, живущей в соседнем доме. Геннадий стал взывать к её совести:
– Послушай, дорогая, а ты знаешь, что в Англии суфражистки приковывали себя наручниками в людных местах только для того, чтобы женщины получили право голосовать на выборах! – воскликнул он.- Поверь, они делали это не для того, чтобы, такие как ты, пренебрегали таким завоеванием цивилизации, как избирательное право.
Жена в ответ лишь смерила его таким взглядом, словно он предлагал ей развлечься в наручниках, затем улыбнулась своему отражению в зеркале, подкрашивая губы, хмыкнула и ушла. А на прощание она сказала:
– Если пойдёшь на свои выборы, купишь там молоко в буфете. Там оно, говорят, дешевле. Только смотри на срок годности…
Поняв, что потерял избирателя в лице супруги, Геннадий переключился на молодое поколение и постучался в комнату к сыну, сидевшему, как всегда, за компьютером. Тот, услышав стук, лишь слегка повернул голову.
– Может, на выборы сходим сынок? – навязчиво предложил ему отец.
– Да какие выборы? – буркнул недовольно сын. – Я сейчас в своей игре на новый уровень перехожу. Я, когда в первый раз ходил на выборы, как мне восемнадцать лет исполнилось, думал мне подарок вручат. Так ведь ничего и не дали. А сейчас тем более ждать нечего…
– Вот она, наша молодёжь! – прикрикнул на него Геннадий. – Вот оно новое поколение. Только и думает, что о подарках, о вещах, да о своих стрелялках!
А кто же страну будет выводить…на новый уровень? А ещё говорили, мол, наши дети будут лучше нас. Да ты знаешь, – углубился он в прошлое, – в советское время был всего лишь один кандидат, а люди всё равно шли и голосовали. А сейчас их несколько…
– А какая разница? – спросил сын – Какая разница, если… если урны всё равно непрозрачные, – закончил он с усмешкой, – такие же, как при совке. Ладно, старик, достал уже своими выборами. Мне всё равно там в буфете пива сразу не продадут, подумают, несовершеннолетний…
И Геннадий пошёл на избирательный участок, располагавшейся, как это обычно бывает, в здании ближайшей школы, в одиночестве. Дорога не заняла много времени, хотя продувавший насквозь ветер и гололёд делали путь к свободному волеизъявлению довольно сложным. На участке на всю округу играла попсовая музыка. Люди спешили к месту голосования во множестве, но торопились побыстрее отдать свой голос, чтобы потом устремиться в буфет. Глядя на них, Геннадий подумал: « В нашей стране необходимо, чтобы выборы проходили в будний день, как в той же Англии, а не в выходной. В выходной день человек слишком ленив, чтобы принимать важные политические решения. Поэтому и думает о еде и выпивке. А если бы мы голосовали по будним дням, у нас бы выстраивались очереди в кабинки для голосования, как это и было на прошлых британских парламентских выборах».
Размышляя подобным образом, Геннадий, всё же, первым делом почему-то заглянул в буфет, есть ли там молоко. Он увидел, как под плакатом, рассказывающим школьникам, что нужно делать в случае пищевых отравлений и как их избегать, бойко торговали булочками, слоёными язычками и прочей съестной мелочью. Пакетов с молоком на прилавках не было, и Геннадий решил, что их, вероятно, уже разобрали.
Теперь оставался лишь долг гражданина. Итак, он предъявил паспорт, получил под расписку избирательный бюллетень с фамилиями всех кандидатов и прошёл в кабинку для голосования, задёрнув за собой шторку.
И вот тут он остался один. Перед ним мысленно встали побагровевшие физиономии родственников с тёткиного застолья, усталые глаза агитатора за альтернативного кандидата, презрительная ухмылка жены, взгляд сына, устремлённый на монитор компьютера, наконец, застывшие лица самих кандидатов, глядящие на него с газетных вырезок. Но сейчас никого из них рядом не было. И ему теперь не нужно было кому-то что то доказывать, кого-то убеждать, перед кем-то претворяться. Он был, словно актёр, вышедший за кулисы. И это вызывало в нём страх, а ещё неудобство. Будто бы он находился не в кабинке для голосования, а в примерочной в магазине одежды, куда он так не любил ходить с женой. И нужно примерить на себе новый костюм. А зачем примерять новый, когда и старый ещё не так уж плох? Да и решено ещё до визита в примерочную, что он останется в старом…
Все эти размышления пронеслись в голове Геннадия всего за несколько секунд. Он поставил галочку в бюллетене напротив фамилии кандидата действующей власти и неспешно опустил бюллетень в урну. Затем медленно вышел из кабинки. И всё сразу стало хорошо. И страх что-то менять, в тот момент, когда кто-то уже решил, что в переменах нет необходимости, исчез. И чувство выполненной гражданской обязанности билось в груди. И голову, точно страус в песок, во время избирательной кампании он не прятал. И шторка в кабинке для голосования не разорвалась, как евангельская завеса из Иерусалимского храма.

Классики и полки

Классики и полки

Двое мужчин – преуспевающий издатель Виктор Белосельцев и известный писатель Николай Окунев, курили в ресторане после сытного обеда, сидя за столиком друг против друга. Перед каждым из них дымилась чашка кофе. Издатель не спеша притронулся к чашке и заговорил, стараясь вовлечь своего приятеля в оживлённый спор. Окунев знал, что обычно у его друга после ресторанных пиршеств портится настроение, и он начинает кого-нибудь бранить. Обычно жертвами издательского гнева становились цены в ресторане, недостаточно расторопные официанты или слишком громкая музыка, звучавшая в зале. Но в этот день Белосельцев обрушился на молодых литераторов и говорил:
– Придёт какой-нибудь щенок с рукописью за пазухой… А хотя, что я говорю, сейчас некоторые умудряются уже на флешках приносить. Ведь русским языком для будущих классиков написано: «Редакция материалы в электронном виде не принимает». Так, нет же, все хотят продвинутыми быть Так вот смотришь эту рукопись… Там мат на мате… А щенок отвечает, это постмодернизм. Там смысла нет от начала до конца, а он в ответ это, видите ли, поток сознания. Мутный, скажу я вам, Николай Борисович, поток сознания у этих молодых, выходит мутный…
– Ну и что? – равнодушно прервал издателя Окунев. – То, что не понравилось тебе, возможно, придётся по душе кому-нибудь другому. Весьма вероятно, в будущем, когда знаки препинания отменят за ненадобностью, отвергнутые тобой произведения превратятся в шедевры. Или они уже могли бы стать шедеврами хоть сейчас, если бы на них взглянул другой издатель или критик…
– Что ты этим хочешь сказать? – насупился издатель, затушив в пепельнице свою папиросу.
– Только то, – охотно пояснил Окунев, – что в литературе критик или издатель может, как растоптать абсолютно любое произведение, так и вознести его до небес. И это зависит от его личного, как говорят, субъективного отношения к произведению. И любой критик может оказаться не прав. Ты знаешь, – принялся рассказывать Окунев, – когда в 1911 году в Ницце вышел роман некоего В.Ропшина «Конь бледный», рассказывающий о тогдашних революционных террористах в Российской империи, тогда кто-то из критиков высказал суждение, что роман этот принадлежит перу женщины, которая никогда ничего не слышала о терроре и всю эту написанную историю высосала из пальца.
– И что же? – заинтересованно прервал писателя Белосельцев.
– А то, – продолжил Окунев, – что под псевдонимом Виктора Ропшина скрывался Борис Савинков, член Боевой организации партии эсеров и один из организаторов убийств министра внутренних дел Плеве и московского генерал-губернатора. – Как видишь, – закончил писатель, отхлебнув глоток кофе, – этот критик оказался не прав.
– К чему ты клонишь, Николай? – спросил удивлённый издатель.
– Только к тому, – наставительно заговорил Окунев, – что литература – это самое субъективное из искусств. В ней нет правил, критериев. Всё определяет лишь твоё личное отношение к произведению. Если оно тебе не нравится, то тебя уже ничто не заставит полюбить его, увидеть в нём достоинства. И наоборот.
– Но почему так? – не переставал изумляться Белосильцев.
– А вот почему, – с готовностью стал объяснять Окунев. – Вот смотри… В живописи есть правила, какие-то там пропорции, техника наложения мазка. И даже если какой-нибудь маляр за свои же деньги расхвалит собственную выставку, то ему всё равно не уйти от суда профессионала, который сразу определит, что перед ним, как говорят у художников, ералаш… А в литературе любой юнец может распропагандировать своё детище в Интернете, купить лестные рецензии в журналах и почивать на лаврах. А всё потому, что заниматься литературой легче, чем быть художником. Каждый из нас получает первые писательские навыки, когда идёт в школу и даже, когда только учиться говорить. Так что и произведения не принятых тобой, как ты их называешь, щенков, ты, Витя очень скоро можешь увидеть на книжных полках. И, наоборот, талантливый писатель может никогда не пробиться в журнал или в издательство, потому что его книги издателям просто, – помедлил Окунев, – просто не нравятся. А денег на пиар, у него нет…
– Я не согласен с тобой! – громко заявил на весь зал издатель Белосильцев. – Нет, я с тобой не согласен. Писательскому мастерству тоже нужно учиться. Есть же литературные кружки, студии… И, потом, есть классики, чью технику письма следует осваивать молодым литераторам.
– Оскар Уайльд говорил: «Классики – это писатели, чьи произведения нужно прочитать, а потом скорее поставить на полку», – по памяти процитировал Окунев. – А если серьёзно, когда ты читаешь новую рукопись, у тебя ведь перед глазами не стоит текст «Войны и мира»?
– Нет, – вынужден был признаться издатель.
– А раз так, можешь ли ты сказать, – упрямо спросил Окунев, – что у Толстого нет таких же ляпов, как и в твоей новой рукописи?
– Ладно, Коля, брось, – сказал Белосильцев, взмахнув рукой и потянувшись за новой сигаретой… Это же Толстой… Конечно, в его теорию брака я не верю, но всё же… – красноречиво протянул он….
– Но всё же, – с неуклонностью подхватил писатель. – Найти абсолютно безукоризненное литературное произведение по каким-то объективным критериям, так же глупо, как и гадать на кофейной гуще.
С этими словами Окунев приподнял со стола почти пустую кофейную чашку.
Когда оба приятеля брали одежду в гардеробе, писатель неожиданно вернулся к теме послеобеденного разговора.
– Ты ведь знаешь, Витя, – дёрнул он за рукав пальто своего друга-издателя, – что я тоже поддерживаю молодых литераторов. Я ещё за обедом хотел тебе сказать, что мне недавно передали 3 рукописи. Я ещё за обедом собирался тебе сказать, но ты так набросился на молодое поколение…
– Ну, хорошо, Коля, принеси мне на следующей неделе, – радушно согласился издатель. – Я прочту, но только если эти рукописи аккуратно написаны, а ещё лучше напечатаны на компьютере… Я уже не так молод, чтобы разбирать юношеский почерк, – хохотнул он, довольный своим каламбуром.
– Не беспокойся, – с шутливой серьёзностью заверил Белосильцева Окунев. – Все рукописи будут в аккуратном виде. Там всего-то один небольшой рассказик, ещё один рассказик чуть подлиннее и, не побоюсь этого слова, роман, – небрежно перечислил он. – Только, я тебя умоляю, прочти всё от начала и до конца. А то ребята молодые, переживают, а я им обещал помочь…- договорил писатель, пожимая Белосильцеву руку на прощание.
В назначенное время писатель Окунев принёс в редакцию своего приятеля 3 рукописи, распечатанные на принтере. Белосильцев сказал, что прочтёт их недели где-то через месяц.
– Сейчас, у нас в издательстве просто новую серию дамских романов открывают, – оправдывался он. – Называется «Хроники инфузории-туфельки». Ироничное такое название…
– Ничего, – успокоил его Окунев, – тот роман, что я собираюсь тебе предложить почитать, как раз сойдёт за женский…
Где-то через месяц Виктор Белосильцев сам позвонил писателю и предложил тому встречу у себя на работе.
– Ты чем-то расстроен, Витя? – с порога задал вопрос Окунев.- Я это понял по тону твоего звонка…
– Расстроен? Да не то слово! – хмыкнул в ответ издатель. – Слушай, Коля, зачем ты мне приносишь такую чепуху?! Мне что заняться нечем больше по-твоему? Я ж тебе, сказал, нам женские романы надо издавать, – заговорил он громко, едва сдерживая ярость.
– Неужели, всё так плохо? – беспечно удивился Окунев. – А то ведь я и в самом деле, не перечитал эти рукописи…
– Зря, ты их не перечитал, – посетовал Белосильцев. – Вот зря! Ты бы избавил меня от траты времени на всякую ерунду, и это было бы хотя бы по-дружески.
– А в чем эти произведения так тебе не понравились? – начал допытываться Окунев, присаживаясь на краешек стула в кабинете редактора.
– Хорошо, Коля, я тебе расскажу! – злорадно пообещал издатель.- Надеюсь, этим я у тебя отобью охоту приносить мне впредь подобные вещи.
С этими словами он вынул из портфеля пачку бумажных листов, отобрал нужные и заговорил нарочито бесстрастным тоном:
– Взгляни, Коля, первый рассказ, тот, что самый короткий… Называется «Кривое зеркало» Автор, вероятно, поклонник Петросяна. Сюжет, с позволения сказать, такой… Главный герой входит вместе со своей женой в свою, так сказать, родовую гостиную. Там супруги находят… чтобы ты думал….кривое зеркало. Герой вспоминает, что в это зеркало когда-то целыми днями смотрелась его прабабушка. Жена тоже глядит в это кривое зеркало и не может оторваться от своего отражения. Со временем герой замечает, что его некрасивая жена в зеркале видит себя красавицей, в этом заключается её, как сейчас бы сказали, девиантное поведение. И с тех пор супруги с умилением глядят в кривое зеркало. При этом главный герой почему-то всё время смеётся… Заметь, Коля, всё это ещё можно было бы читать, если бы не идиотские преувеличения, например: « Миллионы крыс и мышей бросились когда мы осветили стены, не видевшие света в продолжение целого столетия»и дешёвые эффекты. Всюду какие-то «старинные письмена», « средневековые изображения». И в каминной трубе, разумеется, кто-то плачет… Вот только непонятно кто…. Словом, Коля, это просто пошло…
– А второй рассказ? – с какой-то даже надеждой поинтересовался Окунев.
– А второй, так и вовсе песня, – отобрал другую кипу листов Белосильцев. – Автору этого рассказа, должно быть, не давали покоя лавры Стивена Кинга, потому что он писал с претензией на создание триллера и Бориса Акунина, потому что автор перенёс действие своего произведения под названием «Он» в начало двадцатого века. Но, – неумолимо заключил издатель, – подражание вышло неудачное… Итак, рассказываю…. Некий студент, находящийся едва ли не на грани голодной смерти, отправляется к некоему господину, чтобы давать уроки его младшему сыну в загородном доме. Этот господин живёт в доме на берегу моря, вместе с тремя детьми, молодой женой и гувернанткой-англичанкой. Как оказалось позже, у хозяина дома была и старшая дочь. Но она утонула, когда каталась на лодке…. Но ведь затем ничего не происходит! – едва ли не в отчаянии повысил голос редактор. Все присутствующие в доме принуждённо веселятся ради молодой жены хозяина, которая даже не соизволит спуститься к ним, только и всего… Кстати, молодую жену тоже зовут Елена, как и утонувшую дочку, и она, кажется, немного не в себе. А потом, – протянул загадочную паузу Белосильцев, – появляется этот самый ОН. С виду, ничего себе, обычный мужчина в котелке. При этом никто кроме студента этого самого ЕГО не видит. А ОН занимается только тем, что приходит по ночам к студенту в комнате и кладёт ему на голову свою ладонь. От этого у студента сразу начинается, видите ли, тоска! – картинно всплеснул руками Белосильцев. – Меня, кстати, тоже, тоска охватила, пока я дошёл до конца. А в конце, кстати, ничего особенного… Молодая жена хозяина умирает, студент бежит из дома, а потом забывает о женщине по имени Елена… Я чего-то большего ожидал! – хлопнул ладонью по кипе сложенных листов Белосильцев.- Можно было каких-нибудь террористов-нигилистов ввести в действие… Сейчас это модно… А так, плохой рассказ. Кстати, что это за дурацкая фамилия у гувернантки-англичанки – мисс Моль? – напустился было редактор на Окунева.
Тот в ответ промолчал, ожидая суда над третьим произведением.
Перейдём к третьему произведению, – словно прочёл его мысли издатель. – Его автор, вероятно женщина, любящая детективы и латиноамериканские сериалы. Исходя из своих вкусов, эта дама, вероятно, и написала свой роман. Нам, конечно, нужны сейчас женские романы. Но, – предостерегающе взмахнул рукой Белосильцев, – не такие… А начинается это произведение под названием « Кто убил Паломно Молеро» так… Двое полицейских в латиноамериканской глубинке начинают расследование жестокого убийства юноши, по имени Паломино, служившего на авиационной базе. И, в конце концов, оказывается, что юноша был влюблён в дочь начальника базы и сбежал с ней, но отец его возлюбленной и жених догнали его и убили, а возлюбленная вынуждена была молчать. В книге полно расхожих латионоамериканских штампов, – выносил приговор Белосильцев.- Паломино не расстаётся с гитарой и поёт любимой серенады. Один из полицейских – карикатурный мачо, метающий переспать с хозяйкой гостиницы, едва ли не больше, чем раскрыть преступление. Другой такой же сентиментальный тип, как и католические монашки в мексиканских сериалах. Да и правда становится известной, благодаря анонимному письму – тоже ход явно из сериала… Словом, – подвёл итог Белосильцев, – нельзя это печатать. Лучше сразу на телевидение посылать, пусть снимают сериал серий на 300… И вообще ничего из этого печатать нельзя, и я этого делать не стану, – протянул он рукописи Окуневу.
Окунев в ответ победно улыбнулся и торжествующе произнёс:
– Да, Витя, ничего из этого печатать нельзя, потому что всё это уже напечатано, – рассмеялся он в лицо оторопевшему издателю. – Помнишь, я говорил, что критик может разнести в прах любое произведение. И я оказался прав, потому что ты только что разнёс в пух и прах произведения тех самых небожителей – классиков…
– Ничего не понимаю! – лишь пожал плечами Белосильцев.
– Так вот, – продолжал Окунев, – рассказ « Кривое зеркало» принадлежит А.Чехову. Это его ранний юношеский рассказ, изданный в 1883 году. Правда, сам Антон Павлович включил этот рассказ в своё прижизненно изданное собрание сочинений. Рассказ «Он» написан Леонидом Андреевым 1913 году. Сейчас этот автор почти забыт, но сто лет назад он был очень популярен. А роман « Кто убил Паломино Молеро» вышел из-под пера Марио Варгаса-Льосы, перуанского прозаика и драматурга, кандидата на пост президента Перу в 1989 г. и лауреата Нобелевской премии по литературе как раз в прошлом году. А чтобы ты ни о чём не догадался, я выбрал раннего классика, забытого классика и современного классика из другой культуры.
– Но, но… – забормотал Белосильцев.
-Правильно, Витя, я специально принёс тебе эти рукописи под вымышленными фамилиями несуществующих молодых авторов, – подхватил мысль друга Окунев. – Ведь иначе, исчез бы смысл моего эксперимента. Ты бы смотрел на имена, а не на содержание. И твоя личная оценка уступила бы место чинопочитанию, – Окунев подошёл к другу, положил тому руку на плечо и сказал: – Теперь, когда ты понял, что я был прав, пусть классики вновь стоят на полках!

Загадочное блюдо

Загадочное блюдо
1
В ванной роскошного гостиничного номера брился пожилой японец. И в шестьдесят пять лет господин Нарухито всё также тщательно следил за собой. Его дед был офицером Квантунской армии и служил в Маньчжурии. Оттуда он попал в советский плен летом 1945 г. Дед рассказывал, что его долго везли в Сибирь в вагоне, предназначенном, быть может, для транспортировки скота. Иногда поезд останавливали, и во время этих коротких остановок вагонам подходили русские женщины и давали пленным еду, принесённую с собой. Чаще всего это был хлеб. Но деду удалось отведать из рук одной местной крестьянки интересное русское блюдо под названием «пельмени». Готовилось оно, кажется, из теста и мяса, хотя, впрочем, вместо мяса могла сгодиться и рыба, как узнал позднее господин Нарухито. Позже в лагере дед выполнял какие-то работы в доме коменданта лагеря, и ему вновь довелось услышать запах этого блюда – на обед коменданту и его семье готовили пельмени с бульоном. Вернувшись в Японию спустя без малого десять лет плена бывший полковник Квантунской армии навсегда запомнил этот вкус и этот запах – вкус и запах диковинной русской еды. О ней он рассказывал и своему внуку. Нарухито вырос, окончил Токийский университет, работал в крупной компании по созданию и продаже роботехники. Со времён детских разговоров с дедом лелеял он мечту – отведать самому загадочное русское блюдо. С годами дед стал путаться в воспоминаниях – рассказывал, что в пельменях ему чудился аромат креветок, то утверждал, что мука на тесто была рисовой, а не хлебной. Эта путаница в воспоминаниях только подстёгивала желание Нарухито. Но японским ресторанам с русской кухней он не доверял и поэтому под предлогом инспекции одного из местных отделений своей корпорации выпросил для себя у начальства поездку в одну из бывших республик Советского Союза, где, как оказалось, большинство населения говорило по-русски. Руководство фирмы пошло на встречу старому, опытному работнику, несмотря на то, что тот не знал русского языка.
И вот утром 30 декабря господин Нарухито брился, размышляя, в гостиничном номере. В одной книге он вычитал, что в Сибири русские едят пельмени под Новый год. И во время приготовления блюда хозяйка кладёт в один из пельменей медную монетку. Тот, кому за праздничным ужином, эта монетка попадёт на зуб, обретёт в наступающем году удачу. Глупый обычай. Карма формируется во многих предыдущих перерождениях и не зависит от какой-то монетки. Но его карма, видимо, складывается хорошо. Следующим вечером Юрий Петрович, переводчик местного отделения фирмы, которое ревизовал господин Нарухито, обещал сводить его в гости к своим старинным друзьям. И на праздничном столе обязательно должны были, быть так уверял переводчик, те самые загадочные пельмени.
2
В эти предновогодние дни Анатолий решил приготовить к празднику суши, о чём заявил всем домашним и друзьям едва ли не за три недели до Нового Года. Поэтому 30 числа около полудня заскочивший к нему приятель знал, на какую тему поведёт разговор хозяин.
– Вот, смотри, Юра, – торжествующе показывал Анатолий, полный румяный мужчина с большой, уже начавшей лысеть головой – Смотри, сколько я всего сделал. Приготовил я, короче, суши из риса и сёмги слабосолёной… Ну не сырую же рыбу туда ложить в самом деле? И так, старался, что бы всё близко было, так сказать, к оригиналу… Риса вот, сколько извел на это дело! – всплеснул руками хозяин – Но начинку разную положил. Вот в эти суши авокадо, а вот те сделал с солёным огурчиком , а ещё будут и со свежим…
– Толя, можешь ещё сала положить,- доверительно посоветовал хозяину его друг, высокий брюнет с проседью в волосах.- Будут у тебя, как писал Михаил Задорнов, « суши из хрюши»
– Какое ещё сало? – недовольно переспросил Анатолий. – Я старался, готовил, а ты приходишь и насмехаешься надо мной?
– Это ж не я сказал, а Михаил Задорнов, – подёрнул плечами Юра…. – Это просто шутка.. Кстати, отец Михаила Задорнова – известный писатель, сочинял книги, как раз про Японию… О. да я ведь самое главное забыл сказать! – вдруг хлопнул себя по лбу гость.- К нам же тут один японец приехал. А я на работе сболтнул, что ты суши будешь делать на Новый год. Так вот он прицепился ко мне: «Своди меня, к своим друзьям. Хочу узнать, как русские суши научились готовить» Толя, это ж, знаешь, только гордый Варяг японцам не сдался.. А я… сдался. Одним словом, 31 вечером приведу его к вам.
– Что ж ты сразу не вспомнил! – с волнением схватил гостя за руку Анатолий. – Я ведь ещё имбирь к суши не покупал.. И соус, соус вассаби… совсем про него забыл!
Хозяин разволновался, и лицо его покраснело ещё больше, а пробивающиеся лысина покрылась испариной. Тут на кухню вошла дочь хозяев Лариса, слышавшая весь разговор.
– Хорошо, что ты, папа, шурпу на Новый год не варишь, – бросила она отцу с насмешкой.- А то бы дядя Юра привёл бы тебе в гости человек семь таджиков-гастарбайтеоров.
– Это ты, дочка, название такое «шурпа» в Интернете прочитала? – ядовито поинтересовался у неё Анатолий.
– Можно, подумать, папочка ты про суши свои не из Интернета узнал, – крикнула ему Лариса из ванной.
– А хоть бы и из Интернета, – выпятил грудь Анатолий. – Как будто Интернет для одной молодёжи создан! – сказал он погромче, чтобы дочка услышала.- Всё лучше, чем оливье готовить каждый год готовить да этот салат из говяжьего языка, сыра…и консервированного ананаса, – тут он понизил голос, потому что эти слова для дремавшей жены не предназначались
– Самый лучший язык для общения – говяжий, – деликатно напомнил хозяину Юрий. – Думаю, и японский гость твой кулинарный язык поймёт….
– Не сомневайся, Юра, встретим как положено! – кивнул головой Анатолий, подавая гостю руку на прощание.
3

– Ну, вот! Прошу, как говорится, любить и жаловать! Господин Нарухито! – представил вечером 31 декабря Анатолию и его семье Юрий японца. – Настоящий самурай! Предки служили в Квантунской армии… Правда по-русски не понимает…Вот еле вытащил его к вам. У них ведь, в Японии и Китае, Новый год наступает только в феврале – скромно, но с тайной гордостью в голосе закончил Юрий.
– Странно, – пробормотал про себя Анатолий. – Юра ж вроде говорил, что японец сам в гости набивался…
– Новый год в феврале! Всё-то у них, косорылых, ни как у людей – усмехнулась Лариса и, натужно зевнув, в ответ на осуждающие взгляды добавила: – А что? Он по-русски не понимает…
Жена Анатолия поспешила к гостю, желая отвлечь его на всякий случай от дочкиной выходки.
– Вы знаете, господин.. Нарухито – заговорила она быстро. – Вот мы сейчас празднуем по восточному календарю год Чёрной водяной змеи. Ну, то есть мы сейчас празднуем, а вы будете в феврале.. Но это, в сущности, совсем не важно… Мне вот важно, что нужно подавать к столу на Новый год, чтобы змею задобрить. Я читала, на столе обязательно должны быть яйца и рыба, потому что змейка у нас – водяная. Можно ещё и кролика, но мы кролика не покупали – дороговато, знаете ли… А вот яйца я грибами нафаршировала.. А Толик из рыбы приготовил эти.. ну.. как они называются..- умоляюще посмотрела хозяйка на господина Нарухито.
Тому ужасно надоела эта женщина со своей непонятной болтовнёй. Но японец хотел узнать, где же, наконец, обещанные пельмени, о чём и испросил хозяйку, с трудом скрывая нетерпение.
Что он говорит? – обратилась к Юрию хозяйка, услышав вопрос японского гостя.
– Господин Нарухито говорит, что если ему ваши суши не понравятся, – веско начал Юрий, – то он получит тяжкое оскорбление и чтобы смыть позор должен будет немедленно сделать себе харакири!
– Как сделать харакири?!- вытаращила глаза хозяйка – Где?!
– Да вот, тут под ёлочкой, – безмятежно пояснил Юрий, проходя в гостиную, где в центре, стояла роскошная зелёная ёлка. – Не волнуйтесь вы, – подхватил он под локоть хозяйку, которая уже собиралась бежать на кухню, чтобы прятать ножи. – Шутка же! Японец у нас простой – с ним можно без всяких там чайных церемоний. Давайте лучше к столу… Кстати про церемонии… Что у вас выпить?
За столом Анатолий разлил по рюмкам водку и произнёс тост, обращаясь к японцу:
– Ну, как, говорится у вас – Фукусима, а у нас Чернобыль…. Так что.. будем… До дна!
– Хозяин желает вам, господин Нарухито, тысячу лет жизни, также желает процветания великой Японской империи и, разумеется, своей маленькой родине, – шёпотом перевёл Юрий слова хозяина господину Нарухито.
Японец ободряюще улыбнулся, выпил водки, закусив диковинным русским блюдом, потом отведал этого блюда ещё.. Вкус показался ему знакомым. Эти пельмени напомнили ему знакомые с детства рисовые колобки – суси. Да, наверняка, дед что-то напутал и приплёл от старости Хотя, он говорил, что в пельмени можно класть рыбу вместо мяса.. Наверное, Сибирь дальше от моря – поэтому там ели пельмени с мясом, а вообще их едят с рыбой. И рис тогда после войны труднее было достать в тех холодных краях Да, это не совсем наши суси…. Рыба – не сырая…Вдобавок этот диковинный орех, эти солёные огурцы.. Такого в нашей стране не в суси не добавляют.. Да, русские, эти западные варвары, не могут придумать ничего оригинального… Хотя их стоит поблагодарить за гостеприимство и за то, что когда-то не дали моему деду умереть с голоду… А в мире вообще нет ничего оригинального… Но положить имбирь и соус вассаби они, конечно, не могли додуматься! Варвары… Хотя, с другой стороны это же не наши суси, а их блюдо…Только почему они ставят его на праздничный стол? В Японии суси – еда бедняков… Их русская водка тоже странная… Как видно, придётся возвращаться домой на тройке… Японец усмехнулся. Когда у него на родине глава семьи возвращался домой пьяным в компании парочки девиц из бара, про него говорили «вернулся домой на тройке».
Анатолий, тем временем, наблюдал за господином Нарухито и думал: « Понравилось, наверное… Вишь, как лопает… И улыбается… Словно глазки ещё уже стали… Да, удружил я Юрке, удружил…. Теперь он точно на повышение пойдёт.. А япошке надо будет ещё водочки налить. И себе, кстати, тоже». А Юрка в это время украдкой снимал происходящее на мобильный телефон…
Осушив очередную рюмку, господин Нарухито продолжил размышлять о единообразии мира, и он вспомнил трёхстишие великого Басё. Это трёхстишие поэт, как утверждают знатоки, посвятил своему другу, уехавшему в западные провинции. А ведь он, Нарухито, был сейчас гораздо западнее….
Запад, Восток –
Всюду одна и та же беда,
Ветер равно холодит.
Когда же пришла пора расставаться с хозяевами, господин Нарухито снова улыбнулся, на этот раз чуть печально, церемонно поклонился на прощание и произнёс, стараясь, чтобы в голосе не проскользнуло разочарование:
– Какие вкусные у вас были пельмени!
– Что он говорит? – устремил на Юрия захмелевший взор хозяин
– Он говорит, – спокойно перевёл Юрий, – что ваши суши ему очень понравились. Господин Нарухито не припомнит, что даже уже у себя на родине ел такие вкусные суши…
– Это точно, – мотнул головой Анатолий. Мы впереди планеты всей… во всём… Скоро и телевизоры будем не хуже их делать! Я вот даже сейчас уже начал японский язык понимать! Одно слово точно понял. И слово это было пел…
– Тише ты! – толкнула Анатолия локтем в бок жена. – Выпил, так стал уже и по-японски понимать!
– Я вызову господину Нарухито такси, – поднялся из за стола Юрий, направляясь к двери, пока Анатолий объяснял жене, что у неё скоро будет робот-пылесос и робот-собака, танцующий «Яблочко».
4
Юрий и господин Нарухито вышли из подъезда на свежий воздух. Темноту новогодней ночи озаряли взрывы петард. Японец, перекрикивая шум хлопушек, с чувством процитировал переводчику стихи Басё, пришедшие ему в голову за ужином.
– Да, – немедленно согласился Юрий. – Между Западом и Востоком почти нет никакой разницы… Все цивилизации, все кухни народов мира похожи, как говорит великий белорусский поэт Анатолий Рубинов:
Нам хоть Запад, хоть Восток,
Боцман, знай, свистит в свисток,
Все идет путем,
– Я вижу, вы тоже знаете и цените своих поэтов, – удовлетворенно заметил господин Нарухито.
– А ещё мы анекдоты знаем, – немного сменил тему Юрий. – Знаете такой анекдот Сидят две бабушки у подъезда. Одна другой говорит:
– Читала вчера про Японию Оказывается, их мужиков японских губят три вещи – гейши, сакэ и харакири…
А другая ей отвечает:
– То же самое и у нас – бабы, водка, поножовщина Так что неудивительно что и пельмени похожи на суши… Кстати, насчёт « всё путём» .. Вот и ваше такси, господин Нарухито…
– Да, пельмени похожи на суши, – произнёс японец, усаживаясь в машину. – Похожи, но соуса вассаби и имбиря им, всё же не хватает…
5
– А в конце он, такой, ещё и говорит, типа, «Пельмени похожи на суши, но имбиря и этого как его…ну…соевой этой фигни… вассаби, вроде как, не хватает», – делился Юрий с на работе с коллегами воспоминаниями о прошедшем новогоднем вечере под их оглушительный хохот. – Но смех – смехом, господа, – вдруг сделался серьёзным переводчик, – а спор я с вами выиграл, накормил японца суши, выдавая их за пельмени, в чём у меня есть и видео доказательства… Теперь пожалуйте ваши денежки, как договаривались…
Пока коллеги раскошеливались, Юрий взволнованно говорил худой, но полногрудой девице, оторвавшейся от компьютерного пасьянса, поглаживая украдкой ей бедро:
– Сегодня вечерком, Светочка, поедем к тебе, отдохнём, расслабимся… только суши заказывать не будем….
– А что будем? Пельмени лепить? – хохотнула в ответ Светочка.
– Нет, – игриво ответил Юрий. – Будем японские весенние картинки изображать – под ёлочкой…

Проскрипции в Третьем Риме

Проскрипции в Третьем Риме

Всё началось с того, что некто наверху прослушал рэп-композицию, посвящённую вице-президенту одной крупной нефтяной компании, и лениво проговорил:
– Что ж, раз у нас есть, оказывается, патриции, так пусть теперь будут и проскрипции….
– Вы хотите сказать списки врагов отечества? – угодливо переспросил один из помощников значительного лица. – И чтобы граждане имели право самостоятельно расправиться с людьми, внесёнными в списки и объявленными вне закона? – задал он следующий вопрос, всё так же льстиво глядя на своего хозяина.
– Совершенно верно, – перехватил тот восторженный взгляд подчинённого – Именно сам народ. Тем более, – заметил хозяин кабинета нравоучительно, – у нашего народа есть кое-какой опыт по поиску собственных врагов. Я думаю, – задумчиво пошевелил он губами, – будет лучше, если мы вывесим соответствующие списки в Интернете. Это даст на возможность привлечь к поимке и уничтожению врагов отечества гораздо большее число граждан и при этом в первую очередь молодёжь. В качестве эксперимента я думаю, – веско заявил некто сверху, – можно будет использовать столицу нашей родины … Что ж, готовьте списки, – напутствовал он своего помощника. – Я полагаю, можно будет сделать ещё дополнительные списки, небольшие, поквартальные. Для пенсионеров и тех, кто Интернетом не пользуется, – пояснил хозяин кабинета. – Также для них было бы лучше, если бы основной список зачитывался по телевидению в выпусках новостей.
Когда помощник собирался покинуть кабинет, важное лицо остановило его у самого порога:
– Послушайте, вы ведь не сомневаетесь, что в нашей республике есть враги, которых необходимо уничтожить. Тем более, что половина имущества, занесённых в списки, будет передано гражданам, – понизил голос хозяин кабинета, – а половина государству. – Но, разумеется,- произнёс он вновь твёрдо и громко, – все попавшие к нам в руки ценности, в своё время незаконно оказавшиеся в руках государственных преступников, будут тотчас же использованы на благо всего нашего общества.
После таких ободряющих слов, произнесённых в столь важном кабинете, помощник уже не сомневался в необходимости новых проскрипций.
– Ну, теперь всё, – махнул рукой важный человек сверху, дав знак, что беседа подошла к концу. – Можете идти, а если у вас вдруг неожиданно возникнут затруднения, так сказать, с персоналиями, – едва заметно усмехнулся он, -смело обращайтесь ко мне, и я, так и быть, подскажу вам несколько фамилий.
Конечно, без затруднений не обошлось, но через несколько недель в атмосфере строгой секретности список врагов отечества был составлен. Как и следовало из классических образцов, все, чьи фамилии оказывались в списке, ставились вне закона, и любой законопослушный гражданин мог убить их на месте, либо указать другим их местонахождение, получив за это в награду половину имущества уничтоженного врага. Всякий же укрывающий объявленного вне закона подлежал такому же наказанию, а именно – смерти. Подлинность списка была заверена всеми необходимыми инстанциями, а соответствующие министерства и ведомства получили письменные копии.
В Интернете главный список появился вечером, чтобы застать занесённых в него врасплох. А в утренних новостях его уже должны были озвучить. Что касается поквартальных списков, то они также должны были появиться к утру в районных отделениях милиции.
Первые намеченные жертвы были ликвидированы тем же вечером. Так, молодая жена одного из богачей перед сном забрела во Всемирную паутину, чтобы поболтать с подругами о секретах красоты и кулинарных рецептах, но случайно наткнулась на уже вывешенный список, где в числе прочих, значилась и фамилия её мужа. Она быстро сориентировалась в изменившемся положении своего спутника жизни, тихонько выключила компьютер прошла в супружескую спальню. Там она вынула из сумочки дамский пистолет, подаренный ей когда-то самим хозяином спальни, а затем застрелила спящего врага отечества. Убедившись, что пуля попала в голову, она позвонила по телефону, предложенному в конце списка, и получила подтверждение, что может претендовать на половину имущества бывшего супруга.
Тем же утром другой не менее влиятельный человек как обычно ехал на работу на собственной машине. Автомобилем, как всегда управлял водитель. Пассажир изучал в машине утренние сводки котировок акций, когда неожиданная остановка машины вынудила его отвлечься. Заметив инспектора ДПС, владелец автомобиля лишь недовольно поморщился:
– Ну, что там ещё? Неужели, ты опять что-то нарушил? Ну, договорись с ним, мы опаздываем – по-барски ткнул он пальцем в приближавшуюся фигуру милиционера.
Но милиционер не стал дожидаться подачки от водителя автомобиля. Он даже не взглянул на него, направившись к задней дверце машины. Подойдя поближе, он разрядил табельный пистолет прямо в голову пассажира сквозь стекло. Чуть погодя сделал контрольный выстрел. Водителя сотрудник милиции трогать не стал: его фамилии в списке не было. А фамилию пассажира он уже успел изучить достаточно хорошо, потому что тот не первый раз ездил этой дорогой….
Профессор одного из столичных вузов явился в свою альма-матер пораньше в надежде принять зачёт у нескольких отстающих студентов. У дверей аудитории его уже поджидал студент Аслан, уроженец одной из северокавказских республик, в своё время сдавший единый государственный экзамен на весьма высокий бал. Завидев наставника, Аслан широко улыбнулся.
– Ну что выучили? – обратился к студенту профессор, ободренный его улыбкой.
– Нет, – ещё шире улыбнулся тот.
– Как нет? – растерянно остановился учёный, и по его лицу поплыла такая же глупая улыбка, как и у студента. – Зачем же вы тогда явились сюда, и когда вы мне собираетесь сдавать зачёт? – продолжил он сердито.
– Вам никогда!
Аслан, не переставая улыбаться, вынул откуда-то нож и пырнул преподавателя. Тот охнул и осел на пол, прижимая руку к животу… Портфель профессора выпал из его рук и упал рядом, раскрывшись при падении. Бывшие внутри него бумаги оказались залитыми кровью. Аслан тем временем спокойно вытащил у профессора бумажник, чтобы затем предъявить его в качестве доказательства смерти объявленного вне закона, и деловито протёр клинок, бросив в сторону с оттенком лёгкого недоумения:
– А ещё говорили, в столице ты не понадобишься….
Аслан вновь усмехнулся. Нож – везде может понадобиться. Это не менее полезная вещь, чем мобильный Интернет…
Таковы были первые три жертвы новых проскрипций. Первые, но далеко не последние. Законопослушные граждане проявили неподдельное рвение в преследовании врагов отечества. Одну известную актрису, чья слава была скорее уже в прошлом, схватили и прикончили зрители, пришедшие на спектакль. Один из них в антракте зашёл в Интернет также с мобильного, сверил одну из женских фамилий в списке с той, что была в театральной программке, а потом поделился своей информацией со соседями в портере. Вот только большого имущества у актрисы не было и трудно было разделить причитавшуюся долю между всеми убийцами.
Ещё одну жертву, модную телезвезду отправили на тот свет пластические хирурги, делавшие ей операцию. Но и сами намеченные жертвы стали гораздо осторожнее. Некоторые, собрав вокруг себя телохранителей, оказывали вооружённое сопротивление. Некоторые пытались найти спасение и небезуспешно в христианских храмах и мечетях. Только малодушные кончали с собой.
Например, один предприимчивый молодой человек, занимавшейся, в том числе и нелегальным игорным бизнесом, как раз присутствовал на открытии нового подпольного казино, пригласив туда тех, кого считал своими друзьями. Когда между ними распространилось известие, что виновник торжества занесён в список, все они поодиночке и группами, под разными предлогами, покинули его. Оставшись в одиночестве, юноша принялся развлекаться в пустом игорном зале русской рулеткой и застрелился ещё до прихода отправившихся к нему убийц.
Но большинство же из намеченных к смерти пыталось спрятаться или бежать из города. Бежать было тяжело, потому что все дороги, ведущие из столицы, были перекрыты. Хотя тот, кому удавалось покинуть, проклятый город, мог чувствовать себя совершенно свободным. На территории всей остальной страны никакие списки не действовали. Но свою жизнь бежавшим приходилось начинать сначала, очень часто в совершенно новом, незнакомом месте. Так одному из предпринимателей, ранее занимавшимся продажей нефти, удалось ускользнуть под Тюмень и устроиться на нефтеразработки простым инженером.
Благо, у него имелся такой опыт, но схожие навыки существования в провинции имели далеко не все потенциальные жертвы. Вот почему для многих из них гораздо более предпочтительной казалась возможность укрыться. Один из богачей спрятался в подвале собственного дома и велел жене распустить слух, что он уехал в Америку, чтобы выкупить из частных коллекций антиквариат, когда-то проданный большевиками. Жена несколько дней носила ему еду в подвал, но потом, когда ей это надоело, она тихо отравила его.
Другому богачу, укрывавшемуся на чердаке загородного дома, молодая жена осталась верна. Но на его беду у него как раз гостил его сын, вернувшийся ненадолго из Англии на каникулы. Сын и привёл убийц в то место, где прятался отец. Получив свою долю отцовских богатств, он вернулся назад в Англию, попросив там чуть позже на всякий случай политическое убежище.
Одна молодая девушка из тех, что принято называть светскими львицами, искала спасение на в маленькой квартирке своей подруги- одноклассницы. И всё бы могло пройти гладко, если бы эта девушка избавилась бы от тяги к кокаину, к которому она пристрастилась за океаном. Поставщик наркотиков и выдал её вместе с подругой. Дольше всего удавалось скрываться тем из приговорённых, кто исчезал также для своих друзей и семьи.
Один из известных предпринимателей, сам бывший родом из Средней Азии, бросил всё и пристал к бригаде строителей-гастарбайтеров, своих земляков. Прошло немало времени прежде, чем один из них, более-менее сносно владевший русским языком, узнал его, заглянув в случайно включённый компьютер, и выдал.
Ещё одна жертва проскрипций, также считавшаяся королевой светских вечеринок, после своего исчезновения, оказалась на самом дне столицы, угодив в кабалу к сутенёрам. На свою беду эта девушка ранее неудачно сыграла небольшую роль в кино, и об этой её роли вспомнил один из её клиентов, убивший её, точно обычную проститутку в ссоре. С другой стороны, многим намеченным жертвам удалось сохранить свою жизнь при помощи домочадцев и друзей.
Но, в целом, народ отнёсся к новой инициативе властей с пониманием. Тем более, что малые поквартальные списки напрямую касались повседневной жизни простых людей. Итак, в одной из небольших квартир старушка потчевала чаем участкового. Они вдвоём собрались на кухне. Там же работал телевизор. В большой зал однокомнатной квартиры не входили, там лежал племянник старушки с пробитой топором головой. А старушка всё убеждала участкового, который, впрочем, лишь согласно кивал головой, прихлёбывая из чашки:
– Вы уж впишите его в список-то свой, что у вас в РУВД там висит. Отечеству-то он, может, и не враг… царство ему небесное… а из меня крови попил не дай Бог. Свалился он на мою голову, а сам всё пьёт и пьёт. Ладно бы один, а то дружков ещё своих приводит, – причитала старушка. – Ты ж сам родной заходил, видел, во что они дом-то мой превратили. Так, что впишите вы его в этот список, хоть как-нибудь задним числом. А я и паспорт его покажу…
– Ты ж уже показывала, мать, – остановил её ласково участковый.- Ну, запомнил я. Так, что впишем, не боись, – ободрил он хозяйку квартиры и добавил с восхищением: – Ну, ты, мать ничего, двужильная. Как говорится, коня на скаку… Хорошо, топором по башке саданула! – довольно крякнул участковый, ставя перед собой очередную чашку чая. – Но мы тоже такие ребята, что ничего. Вон в соседнем отделе начальник нескольких на улице завалил, а потом мы их тоже в список внесли….задним числом, так сказать.. А что у ещё в одном отделе у ребят было. С ума сойти можно… Там, короче, один мужик в РОВД голову отрезанную приволок… И не то, чтобы чечен какой-нибудь, а наш из-под Пензы, – словоохотливо рассказывал милиционер. – Ну, ладно, мать, побежал я. Всё нормально, чай вот только у тебя сильно сладкий.
Старушка кивнула на бутылку водки, но участковый досадно пожал плечами:
– На работе не пью, тем более, когда время такое…
Отказался он и от денег
– Прибереги себе, мать, на похороны, – посоветовал он старушке. – Хотя, если, ты эти списки переживёшь, то, наверное, долго, протянешь,- усмехнулся он на прощание.
С этими словами участковый ушёл. А старушка, оставшись одна, включила телевизор погромче. Труп племянника должны были унести из квартиры часа через два. А пока за телом никто не пришёл, хозяйка квартиры уставилась на экран, подперев голову кулаком. А там показывали сперва очередной выпуск, новостей, где, как всегда, телеведущие зачитывали главный список, иногда пополнявшийся новыми фамилиями. Правда, сегодня с утра список зачитывал один телеведущий, а ближе к полудню уже совершенно другой, потому что первый сам неожиданно оказался в числе названных врагов отечества. Но старушка всё равно никого из них не помнила и не придала этому значения.
Когда же выпуск новостей подошёл к концу, на экране телевизора появился один модный тележурналист, пригласивший к себе в студию трёх гостей его сегодняшней передачи – либерала, коммуниста и национал патриота. Все трое обсуждали новые правовые реалии такие, например, как истребление врагов отечества самими гражданами этого самого отечества по спискам.
Первым слово взял либерал:
– То, что мы видим с вами сегодня, – решительно начал он, – есть благое начинание, соответствующее, как античной демократической традиции, так и правовому опыту передовых западных стран с высоким уровнем развития гражданского общества. Возьмём, к примеру, США, где, как вы все хорошо знаете, до сих пор во многих штатах, существует смертная казнь. Так вот, в этой, без всякого сомнения, демократической стране именно граждане сами вершили правосудие над теми, кого считали виновными, в разного рода злодеяниях и насилиях. И я очень рад, что мы перенимаем этот прогрессивный опыт. Я очень рад также, что теперь не в чекистских подвалах, – покосился демократ на коммуниста, – а на широких улицах при участии всех людей с активной гражданской позицией вершиться, смею я надеяться, настоящее правосудие. Вот почему я категорически не согласен с теми, кто утверждает, что народ не может управлять собой сам и, таким образом, демократия невозможна. Нет! – вознегодовал либерал. – Она возможна, потому что именно сейчас вы все видите демократию в действии!
– Ну, подобные действия характерны не только и не столько для демократии буржуазной, имеющей, как известно, ограниченный классовый характер, – наставительно взял слово коммунист, – сколько для подлинной, истинно народной, социалистической демократии. Что касается, так называемой буржуазной демократии, то там часто под видом законных действий граждан совершался обычный самосуд. В то время, как именно в марксистко-ленинском учении о государстве подведена необходимая теоретическая база, регламентирующая участие граждан в управлении государством. Ведь, выступая перед делегатамиVII съезда РКП(б), Владимир Ильич указывал: «Переход через Советское государство к постепенному уничтожению государства осуществляеется путём систематического привлечения всё большего числа граждан…. к непосредственному и ежедневному несению своей доли тягот по управлению этим государством». Одной из таких, по выражению классика, «тягот», – продолжал коммунист, – является, несомненно, и охрана ими общественного порядка, в том числе, и путём поиска и уничтожения врагов всего общества, врагов народа. И подобная роль граждан никогда не отрицалась вождями нашей партии. Ещё летом 1918, когда главнокомандующий Муравьёв поднял мятеж против Советской Власти, Владимир Ильич отметил в своём выступлении по этому поводу, что любой честный гражданин обязан убить мятежника на месте. И особые списки врагов впервые были составлены именно нашей партией ещё в годы Гражданской войны. Конечно, уничтожением людей, в них значившихся, занимались не все граждане, а компетентные карательные органы Советского государства, тем не менее, наша партия поддерживает последние меры государства по наведению правопорядка инастаивает даже на большем привлечении народных масс в дело поиска и наказания лиц, указанных в списках. На наш взгляд сегодняшняя власть должна больше использовать предшествующий опыт народных дружин, привлекая учащуюся и рабочую молодёжь…
– Ваша позиция ясна, – прервал коммуниста телеведущий. – Спасибо, а теперь давайте послушаем, что скажут наши почвенники, – обратился он к третьему участнику дискуссии.
– Тут уже было сказано, – произнёс в ответ патриот, – что мы теперь наказываем наших врагов, так как это было принято в древнем Риме. Однако, говорившие это забыли, что античный Рим это не только республика, но ещё и империя. И мы уже давно знаем, что преемником этой погибшей империи является наш город, потому что два Рима пали, а четвёртому не бывать! Вводя преследование врагов отечества в соответствии с традицией первого, мы лишний раз подчёркиваем свою имперскую славу…
– Да, – подхватил ведущий, – Да, наш город – Третий Рим. На этой объединяющей нас всех ноте давай завершим нашу сегодняшнюю программу. Участники, пожмите друг другу руки…
Демократ, коммунист и патриот сделали то, что от них требовалось. Но рукопожатие у всех троих получилось вялым и слабым. Причиной тому был страх, все участники телепередачи сами боялись оказаться в списках. Но этого рукопожатия старушка, смотревшая телепередачу, уже не видела, потому что она уже выключила к этому моменту телевизор.
В то время самое время, когда экран телевизора в её квартире погас, тот самый человек сверху, которому первому пришла мысль о проскрипционных списках, включил стоявший у себя в кабинете компьютер. Он хотел ещё раз просмотреть главный список в присутствии своего неизменного помощника.
– Да, неплохо придумано, – удовлетворённо заметил он. – И автоматически обновляется раз в три дня…
– Модернизация, – скромно напомнил помощник.
– Так-то оно, так, – кивнул некто сверху. – Но вот включить в список представителей, так сказать, творческой интеллигенции, это ни один электронный мозг не додумается.
– Ну, нельзя же было одних богатых… – замялся помощник.
– Конечно нельзя, – быстро согласился хозяин кабинета. – А то весь мир заявил бы о нашей материальной заинтересованности. А так мы включили в список актрис, журналистов, писателей. Значит, какая тут материальная заинтересованность? Значит, не о деньгах мы думали, а об отечестве, когда составляли этот список. К тому же если б в нём были одни богатые, народишко тоже сильно бы разжился. А мы и так серьёзно подняли благосостояние населения при помощи этих и других мер. Смотрите, сколько людей идёт нас поприветствовать. Настоящий стихийный митинг, – бросил он восторженный взгляд в окно, а там действительно собиралась большая толпа. – А мы тем временем приготовили для них новых врагов. Надо будет выкрикнуть их фамилии из окна. Все настоящие вожди всегда показывались толпе из окна, – негромко сказал некто сверху про себя и вновь взглянул на экран компьютера, но тут же отпрянул от него в изумлении и уставился на помощника: – Взгляните, в списке ваша фамилия…
– Не может быть! – подбежал к нему помощник, пытаясь взглянуть на экран через плечо хозяина кабинета. – Да действительно, а рядом ваша…, – добавил он сокрушённо.
– Что за глупая шутка! – вскричал некто сверху. – Кто мог её придумать?!
– Вероятно, какой-нибудь хакер – ответил помощник, пытаясь сохранять хладнокровие.
– Хакер! – сорвал голос от ярости некто сверху. – Попробуйте-ка им это объяснить, – в отчаянии тыкал он пальцем в сторону всё растущей толпы. А та всё прибывала….
Студент Индюков оторвался от дневного сна. Похоже, он задремал на диване. Рядом, на полу валялась какая-то книга. Студент поднял её и прочёл заглавие: «Аппиан Александрийский Римская история.». Индюков раскрыл книгу наугад и прочёл: «Одновременно с обнародованием проскрипционных списков ворота города были заняты стражей, как и все другие выходы из него гавани, пруды, болота и все места вообще, могущие считаться удобными для бегства или тайного убежища. Центурионам приказано было обойти всю территорию с целью обыска… в Риме начались неожиданные многочисленные аресты и разнообразные способы умерщвления…»
Студент подумал: « Не стоило читать такую книгу перед сном, ведь в жизни за прошедшие две тысячи лет не так уж много изменилось».